Механизмы

В половине первого Павлова вышла из двести одиннадцатого зала с двумя портфелями документов. Слушанье отложили еще на месяц в целях выбора экспертного учреждения: ответчик явился в суд и заявил ходатайство о проведении землеустроительной экспертизы. Выйдя на улицу, Аня нервно оглянулась и направилась к отелю. Из номера набрала пятизначный городской номер.

– Да? – сказали на том конце.

– Павел Евгеньевич, здрасьте! А я вас сегодня в суде ждала…

– Аня, привет! Не смог, не смог… Ты когда назад?

– Да вот, сразу хотела…

– Слушай, у меня сегодня творческий вечер, в три, в детской библиотеке, заедешь на часик – и сразу в Питер. Это там же, где мы чай пили. Советский проспект. Приезжай!

– Ладно, – буркнула Аня. – Посплю пока…

В четверть четвертого она зашла в детскую библиотеку. Павел Евгеньевич встретил ее кивком и продолжил рассказ о Шексне. Павлова протиснулась сквозь ряд из пяти стульев и села в уголок. И задремала. Проснулась от смеха.

– Пробудись, Анна Сергеевна! Я тут тебя нахваливаю, а ты спишь! – улыбался Павел Евгеньевич. – Друзья, это Анна Павлова, поэтесса из Петербурга, мой хороший друг. Сейчас нам что-нибудь прочтет. Что-нибудь новое только! Пожалуйста, Анна…

Она замерла от неожиданности. И вышла вперед:

– Хорошо. «За окошком» называется.

Окошко – метра полтора. Немытое. В разводах.
За ним – резвится детвора,
А дальше, в глубине двора, Роддом. Там радуются в родах.
Мальчишки весело галдят, девчушка пруд рисует,
Юнцы бутылками звенят,
Эх, милый, где фотоаппарат? Смерти не существует.

– Ну, умничка же! – торжествовал Павел Евгеньевич. – Умная же девка. Говорил я тебе?

По дороге в Питер Аня заехала в Остахово. Остановилась, не въезжая в село, у речки Пожеги, где они с Любкой Марьиной в детстве ловили плотвичек. Небо хмурилось тучами. Ветер трепал листья деревьев, и они шелестели.

Заморосил дождик. Аня, постояв еще минутку, залезла в свою служебную Audi и посмотрела на себя в зеркало заднего вида.

– Павлова, что это было? – спросила она у отражения.

Светло-серые глаза в зеркале смеялись.

Воспоминание

Я давно не получал писем. Полгода назад вообще перестал заглядывать в электронную почту. Пока работал в редакции – регулярно пользовался ей, скидывал статьи и очерки, а в ноябре уволился. Сейчас вот апрель уже, 2015-й, а я и пароль-то забыл. Ну как – уволился… Попросили дописать статью и написать заявление. Со статьей я их послал, а с заявлением – нет. Работал я на Красноярскую звезду, но из Красноярска переехал в марте 2014-го в Минусинск. А вообще-то я ленинградец. Жили с родителями у Пяти углов, а в 1988-м, когда мне исполнилось десять, переехали в Купчино. Мой дед Иван Федорович с конца семидесятых снимал дачу в поселке Осельки, где я и проводил лето, пока мне не исполнилось 18 лет. В июне меня и мою двоюродную сестренку Леську завозили на дачу и забирали раз в две недели в город на помывку. Олеся была дочкой папиной сестры, тети Оли, младше меня ровно на десять месяцев. Мой батя Павел Андреевич работал на кировском заводе начальником сборочного цеха, а его сестра, Леськина мама, в отделе кадров районной поликлиники.

В обычные летние будни мы так и жили на даче, вчетвером: я, Леська и дедушка с бабушкой, пользовались двумя комнатами на первом этаже и верандой. Иногда на выходные или праздники на дачу подтягивались родители, устраивали застолья. Нам с Леськой очень нравились эти дни: контролировали нас куда меньше, и можно было гулять чуть дольше и убегать чуть дальше обычного.

В одну из таких чудесных июльских суббот мы, быстро проглотив обед, схватили велики и помчались по грунтовке к лесу. Застолье в доме только начиналось. Мы знали, что закончится оно к вечеру, и решили использовать время на все сто: доехать до Изумрудного озера и обратно дотемна. Лесное озеро находилось километрах в пяти от грунтовки. Вела к нему узкая просека, которая подходила для велосипедов и не очень-то для машин. Интересовало нас скорее не само озеро, а то, что рядом с ним: воронки от снарядов. Там мы находили патроны, пули, гильзы и другие следы Великой Отечественной. В сентябре, когда начиналась школа, подобные летние трофеи укрепляли репутацию.

Выехали мы в два, а в три уже купались в Изумрудном, оставив велики на полянке неподалеку. Искупавшись всласть и подсохнув, направились в лес, к первой из отмеченных нами воронок. Леська рассказала мне, как с подружкой Симой бегала за мороженым на станцию. Я же, вспомнив подслушанный на днях разговор соседки Клавдии Петровны, которая снимала второй этаж нашего дома, с ее подругой тетей Ниной, сказал сестренке:

– Леська, слушай секрет: есть какой-то волшебник, которого зовут Бог. Говорят, что у него ни попросишь – все получаешь…

– Что-то я про такого не слышала, – ответила Леся.

– Конечно, не слышала. Это ведь секрет.

А Клавдия Петровна просила тетю Нину, которая приехала к ней на выходные, помолиться за жизнь своего сына Васьки, которого отправили в Кандагар. Уже месяц, как от него не было известий. Говорила:

– Нинка, сказано ведь: все, что ни попросите во имя Мое, все получите. Ну да – идейная, партийная, ну Васька-то здесь при чем?

А я, забравшись по приставленной к дому лестнице на чердак, видел их сквозь щелочку в полу, слышал все и, сидя тихо, как мышь, пытался сообразить: кто такой Бог, что такое Кандагар и как это относится к Васе – силачу и добряку, которого я не видел с прошлого дачного лета.

– А ты уже пробовал? – спросила меня сестренка.

– Не-а, – ответил я, поглядывая вверх. Сгущались тучи. Небо темнело.

Мы добежали до ближайшей воронки: глубокой – метра полтора – песочной ямы, и, скатившись вниз, начали руками разгребать песок.

Заморосил дождик. Я посмотрел на электронные часы, которые на прошлый день рождения мне подарил батя, и с удивлением обнаружил, что уже четыре. В шесть тридцать надо явиться домой к ужину.

Дождь усиливался. Я окликнул Леську, предложив ей переждать дождь под деревом. Мы выбрались из воронки и укрылись под ближайшей сосной, прижавшись спинами к толстому стволу. Пахло смолой и мокрыми ветками.

Дождь превращался в ливень. Все небо затянуло тучами. Где-то на западе громыхнуло.

– Гроза… – испугано прошептала Олеся.

– Далеко грохочет, – пытался бодриться я, – мимо пройдет.

А сам, как сейчас помню, затрясся, сжав зубы, чтобы сестренка не услышала их стук.

Через десять минут громыхнуло слева от нас, значительно ближе, и через пару секунд электрический разряд молнии разрезал потемневшее небо. Леська заверещала.

– Надо бежать, – я попытался овладеть голосом. Получилось не очень. – Нам говорили в школе, когда гроза – под деревом нельзя, надо бежать.

И мы сиганули в лес. Бежали долго, слыша раскаты грома. Остановились минут через двадцать. Громыхание стихало. Потоки дождя ослабевали. Леська присела на пенек, а я плюхнулся на мох, рядом.

Отдохнув минут пять, решили выбираться к велосипедам. Остатки дождя выливались на нас мелкой моросью, но небо по-прежнему оставалось темным. И тут возникла новая напасть: я не мог понять, в какую сторону нам двигаться.

– Знаешь, куда идти? – на всякий случай спросил я у Леси.

– Нет, – ожидаемо ответила она.

И мы пошли в сторону, откуда предположительно прибежали. И, как выяснилось позже, пошли немного не туда.

Бродили мы долго. Трижды ливень снова начинался и трижды заканчивался. Потом тучи рассеялись, оголив голубизну неба, но ненадолго – солнце спряталось за горизонт. Леська вела себя чудесно – не ныла и не плакала, и лишь когда останавливались на отдых, прижималась ко мне и тихонько всхлипывала.

И вот когда на моих «Касио» загорелись цифры 21: 15, случилось чудо: мы выбрались к ручью и немного левее увидели сваленное через него дерево. Это место я знал. Ручей вытекал из озера.

Через пятнадцать минут мы вышли к Изумрудному. Взяв велосипеды, рванули к дому и часов в десять вечера стояли у дверей.