Обрести себя

Такие приёмы бабушка и называла «по-частному». «По-частному» она принимала ещё работая в институте, а после выхода на пенсию, – это стало её основным видом приёма, да и средством заработка. Мама опасалась огласки и как-то говорила бабушке:

– А если «настучит» кто-нибудь?

– Кому? Самим себе? – смеялась бабушка, – Кто их потом лечить будет!

Для приёма за ней обычно присылали служебную машину, на этой же машине бабушку привозили обратно. Когда мы были ещё маленькие, мы с Ленкой как-то раз канючили, чтобы она попросила шофёра прокатить нас на машине, – машина была большая и красивая, – чёрная «Чайка». Бабушка твёрдо отказала:

– Даже и не думайте! И чтобы к машине даже близко не подходить!

Мы поняли, что за этим кроется какая-то тайна и больше к ней не приставали.

Когда бабушка возвращалась с работы «по-частному», она частенько привозила сладости, экзотические фрукты или какие-то вещи. Эти вещи у нас в семье назывались «дефицит». «Дефицитом» могло быть что угодно, – одежда, обувь, посуда, продукты, книги. «Дефицит» продавали в особых магазинах, и бабушкины пациенты иногда выписывали ей туда пропуск.

Иногда бабушка возвращалась поздно. Мы с Ленкой всегда ждали её и упрашивали маму, – когда она была дома, – разрешить нам не ложиться спать до приезда бабушки.

Одним из таких «дефицитов» была машинка, в которую можно было сверху вставить лист бумаги и крутить ручку. Бумажный лист втягивался в машинку, а снизу он выезжал уже в виде «лапши», да ещё и смятой в гармошку. Трогать машинку без спроса нам не разрешалось. После работы «по-частному» бабушка садилась за стол и долго-долго что-то писала. Иногда, если написанный лист оказывался испорченным, бабушка доставала эту машинку и разрешала нам с Ленкой крутить ручку. А потом разрешала поиграть с «лапшой».

Само слово «дефицит» бабушка ненавидела, но и не отказывалась от этих вещей, справедливо считая, что заработала это честным трудом:

– Это малая плата за то, что натерпелись мои родители… Да и за все мои унижения тоже, – говорила бабушка.

Как-то раз, она вполголоса сказала маме:

– А знаешь, Галь, коммунизм они всё-таки построили… Только для себя: ты бы видела их столовую…

Само время, в котором мы жили, в семье потом называли «эпохой развитОго дефицита»…

Изредка бабушка принимала пациента на дому. Тогда она запиралась с ним в своей комнате, а нам не разрешалось шуметь, бегать и стучаться к ним. Мимо комнаты мы должны были ходить тихо.

Одним из её пациентов был «товарищ N», – она занималась его лечением больше года. Маме она как-то говорила, что лечить его она начала ещё в клинике, но потом он сам попросил её о частном приёме, и желательно, не у него дома. Она не отказала, и он стал бывать у нас.

В отличие от других пациентов, которых она принимала на дому, он уходил не сразу, – бабушка усаживала его пить с нами чай. И с некоторых пор для нас он стал дядей Володей.

Однажды замок в двери щёлкнул и я, подумав, что они уже закончили, побежал в комнату. Но бабушка только приоткрыла дверь и выглянула из неё:

– Славик, позови маму, – попросила она.

И я помчался за мамой. Она пришла, бабушка ей что-то сказала, а потом опять закрылась изнутри.

Однако, я успел заметить нечто таинственное: в комнате был полумрак – горел только ночник, а шторы были плотно задёрнуты. Дядя Володя в одной рубашке и брюках полулежал в подушках на моём диване, и, казалось, спал. Ноги его были накрыты пледом, а у дивана стоял бабушкин стул. В комнате едва слышно играла медленная и очень необычная музыка.

Я рассказал об увиденном Ленке, но мы благоразумно решили ни о чём у бабушки не спрашивать.

Другие пациенты, – мужчины и женщины, – были самыми обычными. Были и такие, вместе с которыми в другой машине приезжали какие-то хмурые дядьки. Пока пациент был на приёме, они стояли у нашего подъезда и курили. Обычно, эти пациенты сразу после приёма уходили, даже не попрощавшись с нами; бабушка остаться с нами на чай им не предлагала.

Нам показалось, что бабушка с дядей Володей просто подружились, – они были примерно одного возраста и с некоторых пор перешли на «ты». Он бывал у нас и после того, когда уже излечился, и даже несколько раз приезжал, когда бабушки уже не стало. Спустя годы в газете напечатали его некролог, а мама плакала…

О рукописи мы знали ещё при жизни бабушки. Она говорила, что хотела организовать все свои заметки, черновики научных статей, дневники и размышления по темам, в отдельных книгах. Руки дошли только до одной книги, – эту книгу она собрала в первую очередь. Это не была цельная научная работа, – она содержала кропотливо собранные исходные материалы и комментарии к ним для последующего обобщения и подготовки научных работ. Скорее, эта книга ставила целью поделиться многолетним опытом, приглашая будущего врача присоединиться к осмыслению приведённых в ней фактов. Именно поэтому бабушка и хотела завещать этот труд одному из своих потомков, – тому из них, кому эта тематика покажется интересной.

Остальные бумаги так и остались лежать в коробках.

После её смерти архив долго оставался нетронутым, а потом, примерно через год, мы всё упаковали и положили в шкаф «до лучших времён».

Как-то раз, когда я был уже студентом, меня взяло любопытство, и я достал рукопись.

Начиналась она с черновика бабушкиной университетской курсовой работы по истории медицины. Она решила исследовать известные литературные источники на предмет описания в них различных заболеваний, в первую очередь неврологических и психических расстройств. С этой точки зрения там рассматривались персонажи известных произведений: там были и Ромео и Джульетта, и Принц Датский, и король Лир, и даже персонажи античных драм, – список был обширным.

Структура работы была такой: давалась цитата на языке оригинала, а дальше исследовалось поведение или состояние персонажа. Иногда встречались комментарии с вопросами, например:

«Болезнь Паркинсона? – уточнить симптомы в справочнике»

«Шизофрения?»

В конце она делала осторожные выводы, что известные науке современные неврологические и психические расстройства были свойственны людям и в глубокой древности, – стрессы современного мира, возможно, и не являются основной их причиной, как в то время считали некоторые учёные. Побочным выводом была идея использовать этот метод в литературоведении: просто так выдумать персонаж с явными симптомами заболевания сложно, поэтому это могло служить индикатором, что у персонажа был вполне реальный прототип, а то и вообще, всё произведение является литературным изложением реальной истории.

Я совсем далёк от медицины, и не мне оценивать эти выводы начинающего исследователя, но ход мыслей мне показался интересным, и я прочитал ещё несколько черновиков.

В более поздней работе аналогичным образом анализировались источники, описывающие античного злодея – императора Калигулу. Прослеживался его путь от униженного ребёнка, насмотревшегося в детстве на злодеяния родственников, до превращения его в одного из самых зловещих тиранов древнего мира. Автор работы утверждал, что этот человек имел явные психические отклонения с сексуальным уклоном, и что истоки его заболевания надо искать у него в детстве. Однако, скудность источников и явные признаки фальсификации реальных фактов, не позволили довести эту работу до конца.

Попался мне и черновик научной статьи для иностранного журнала, в котором бабушка критиковала подходы Фрейда к изучению поведения людей. В целом признавая его заслуги перед наукой, она считала его взгляды несколько однобокими и схематичными. Но я там ничего не понял, поэтому оставил эту статью в покое.

Удовлетворив своё любопытство, я убрал рукопись, и надолго забыл о ней.

Много позже, когда Алиска поступила в институт и думала о своей будущей специализации, мы вдруг вспомнили о рукописи. Сестрица моя тогда несколько дней гостила у нас, – мама была ещё жива, и Ленка приехала её навестить, – в тот раз я рассказал ей о своих студенческих впечатлениях. Ленка заинтересовалась, мы вновь достали книгу и начали её изучать. Мама, видя наш интерес, рассказала, что к рукописи прилагались какие-то конверты, которые бабушка просила хранить отдельно. Поискав, она нашла их и отдала нам.

Мы посмотрели бумаги в этих конвертах и ничего не поняли, – какая-то алхимия вперемежку с названиями современных лекарств, гадальщики, гороскопы и так далее. Мы решили, что это просто какие-то заготовки, обрывки мыслей, которые не вошли в книгу.

Полистав наугад, мы открыли книгу где-то в середине. Было видно, что это были поздние бабушкины работы, и по-видимому, она нашла целый пласт древнеримской литературы. Похоже, это были записи древних врачей. Естественно, мимо такого бабушка пройти просто не могла.

Тексты были на латыни, часто были написаны в стихах, а сам текст порой был очень «туманным», – похоже авторы этих работ опасались конкурентов и использовали какой-то способ шифрования своих текстов. Каждую такую цитату бабушка сопровождала комментариями на русском языке. В них она пыталась пробраться сквозь античный «туман» и давала свою версию описываемого события или симптома. В комментариях упоминалось также об успешном пополнении картотеки шифра этого автора, но про саму картотеку ничего известно не было, видимо, она её вела отдельно. Естественно, свои предположения она описывала современным медицинским языком. Думаю, для интересующегося этой тематикой человека, эти заметки были бы весьма интересны.

Мы листали дальше и дальше. Одна из работ была самой объёмной. В ней описывались события, происходившие с неким «достойным мужем», – римским сенатором. Там было очень много цитат, но почти не было комментариев, – для них просто было оставлено свободное место. Нам и до этого уже попадались подобные работы и мы предположили, что бабушка хотела вернуться к ним позже, но не успела. Что же, есть чем заняться её последователю.

Текст этого источника нас заинтересовал, и мы включились в собственные исследования. В тексте, помимо «тумана», были и некоторые странности. Так, например, отчим «сего достойного мужа» описывался смотрителем детских сиротских приютов. Сиротский приют? В древнем Риме? Ну ладно, – мы же не специалисты. Чувствуя себя детективами, мы продолжали, – появился азарт.

История изобиловала алхимией, фазами луны и планет, колдовством и прочими древними литературными приёмами, что создавало ощущение загадочности и фатализма.

Там была описана история мальчика, – будущего сенатора, – отчим которого и был тем самым смотрителем приютов. Этот мальчик совершил что-то ужасное: по нескольким фразам типа «мечом огня, дарованным Вулканом, грудь злодея он пронзил», – я бы так перевёл с латыни этот стих, – мы предположили, что он убил отчима, когда тот спал. Это косвенно подтверждалось стихами, в которых герой повествования, уже будучи взрослым, просил богов смилостивиться и не посылать ему больше ночных кошмаров о его злодеянии. Дальше описывались злоключения героя: он обращался к «гадальщику по внутренностям», к «гадальщику по яичной скорлупе», – ничего не помогало, боги не прощали его.

Один из стихов описывал полное отчаяние героя, – он «стал готовым меч в себя вонзить» и стал отшельником. Однако, «в пещере каменной» он встретил Оракула. Оракул, гадая на воде, сказал ему, что не видит его вины, и что руками пасынка боги свершили кару его отчиму за его прегрешения. Потом Оракул отправил героя к Толкователю сновидений.

Толкователь сновидений дал выпить герою зелье и тот заснул. После этого, Толкователь рассказал, как он растолковал сны героя. Переводя на современный язык, я бы так изложил смысл его снов.

Его отчим устраивал оргии с «девами юными» и «купидонами прелестными», для чего в приютах были построены «храмы тайные, угодные Венере». К этим оргиям он привлекал и своего пасынка.

Пасынок, как оказалось, страдал не от кошмаров, «посланных богами» за убийство отчима, а от постигших его «чар» порочной тяги к детям. И эти чары поставили его на грань гибели. Толкователь сновидений снова и снова смотрел его сны, молил богов о ниспослании ему прощения, и в одном из снов Юпитер, наконец, освободил его от «чар».

История показалась интересной.