Ритуальные услуги

* * *

Заведующий травматологическим отделением Овсов был хмур, неразговорчив, сидел за своим столом, и его тяжелое лицо, освещенное белесым светом дня, казалось массивным, морщины выглядели глубокими и резкими. Пафнутьев, столкнувшись с ним взглядом, все-таки подошел, пожал руку хирургу, сел на кушетку, застеленную белой простыней.

– Ты так суров, Петя, что я даже не знаю, какое слово произнести, как сесть, как повернуться. – Пафнутьев попытался вывести Овсова из какой-то глубокой отрешенности.

– Будет жить, – ответил хирург.

– Ну и слава богу, – вздохнул Пафнутьев с облегчением. – Пусть живет, раз уж ему так повезло.

– Кто он?

– Понятия не имею… Разберусь.

– Бандюга? – спросил Овсов.

– Скорее всего.

– Что-то в последнее время, Паша, у нас с тобой стали все чаще появляться общие клиенты.

– Это же прекрасно! Мы стали чаще видеться… У нас совместные интересы…

– Да, интересы общие, – вздохнул Овсов и со стуком поставил на стекло маленькую пульку. – Вот… Смотри. В одном сантиметре от сердца остановилась.

Пафнутьев взял пулю, повертел перед глазами, взвесил на ладони, как бы проверяя ее вес, надежность, убойную силу… И опустил в карман.

– Авось пригодится, – пояснил он. – Куда ты его поместил?

– Здесь, на этом этаже. – Овсов показал куда-то за спину.

– Надо бы его повыше… На верхний этаж.

– Под охрану? И этого тоже?

– Да, Петя.

– Послушай, у меня все клиенты нуждаются в охране… Что, уже гражданская война началась?

– А ты этого не знал?

– Так я уже стал фронтовым хирургом?

– Конечно, – кивнул Пафнутьев. – У тебя бывают дни, когда не поступают люди с ножевыми, пулевыми ранениями, с рваными ранами, которые оставляют осколки от гранат, мин, бомб? Бывают такие дни?

– Выпить хочешь? – спросил Овсов и, не дожидаясь ответа, протянул руку в тумбочку, вынул початую бутылку «Столичной», хорошей «Столичной», как сразу отметил Пафнутьев. Так же молча Овсов достал две мензурки, налил граммов по сто пятьдесят и, завинтив пробку, спрятал бутылку в тумбочку. – Будем живы, Паша, – сказал Овсов и выпил.

Пафнутьеву ничего не оставалось, как последовать его примеру. От кушетки он дотянулся до мензурки, выпил, поставил посуду на место. Овсов, снова сунув руку в тумбочку, вынул блюдце с влажными маслинами.

– Шикуешь, Петя.

– Шикую?! – удивился Овсов. – А ты знаешь, сколько стоит скромный ужин на четыре персоны в приличном месте? Миллион.

– Откуда тебе это известно?

– Не от всех приглашений я отказываюсь, Паша, не от всех. И потому немного знаю о том, что происходит за этими окнами. Кружка пива в приличном месте стоит пятьдесят тысяч рублей. Моя сестричка получает за месяц примерно столько же.

– Кстати, а где твоя сестричка? Что-то ее не видно.

– Все течет, Паша, все меняется, – ответил Овсов, пряча блюдце в тумбочку. Голову он наклонил вниз, долго не мог закрыть дверцу, словно боялся, что гость о чем-то догадается по его глазам.

– Ничего! – Пафнутьев легко махнул рукой. – Вернется.

– Ты думаешь? – с надеждой спросил Овсов и так посмотрел на Пафнутьева, с таким простодушием, что тот смутился от своего легковесного заверения. Но и отступать было некуда.

– Уверен, – твердо произнес Пафнутьев. – Позвонит как-нибудь вечером и спросит мимоходом, куда пропал, почему тебя не видно, как понимать столь долгое отсутствие…

– Врешь, – без уверенности произнес Овсов. – Знаешь, кто у нее хахаль? Банкир.

– Посадим, – не задумываясь, ответил Пафнутьев. – Если его не хлопнут.

– Да ну тебя! – Овсов досадливо махнул рукой. – Не надо его хлопать… И сажать не надо… Пусть живет.

– Вернется, – повторил Пафнутьев почти неслышно, и именно это слово прозвучало с неожиданной убежденностью. – Знаю я нынешних банкиров… Молодые, самоуверенные, богатые, занятые… Презентации, знакомства, поездки, сауны… Обильная пища, разнообразие напитков и связей… Если человек успел хлебнуть настоящих отношений, он быстро разберется что к чему… Если он сам, конечно, не из этой породы.

– Ладно, Паша, оставим, – вздохнул Овсов. И, вопросительно посмотрев на Пафнутьева, потянулся к тумбочке.

– Нет-нет. – Пафнутьев выставил вперед ладонь. – Слишком хорошо – тоже нехорошо. Скажи мне вот что… У тебя лежит Бильдин, человек с обрезанными ушами.

– Будет жить, – ответил Овсов, не дожидаясь дальнейших пояснений.

– Тоже, кстати, банкир.

– Возможно… Так что?

– Он на верхнем этаже?

– Ты же сам сказал…

– Да, ему нужна охрана. Но сейчас я о другом… Они не должны встретиться хотя бы в ближайшее время – Бильдин и сегодняшний клиент, из которого ты пулю вынул.

– Так… – Овсов побарабанил пальцами по столу, долгим взглядом посмотрел в окно на падающие, проносящиеся мимо стекол снежинки, на серое небо, потом взгляд его и мысли как бы вернулись в кабинет. – Это все, что мне положено знать?

– Есть древняя, еще библейская истина, Овсов, – усмехнулся Пафнутьев. – Знания рождают скорбь. Чем больше знаний, тем больше печали…

– Больше не бывает, – обронил Овсов.

– Да? – Пафнутьев внимательно посмотрел на хирурга, но тот поспешил спрятать взгляд за густыми седоватыми бровями. – Вообще-то да, вообще-то конечно… Ну, раз так, пусть будет так. – Пафнутьев вынул из кармана кошелек, найденный им в ресторане Анцыферова, и, раскрыв его, вытряхнул на стол перед Овсовым остро отточенную крышку консервной банки. Ее край не был гладким, он был сделан даже волнистым, как бывает на лезвиях филиппинских мечей – они легко разваливают человека надвое.

– Что это?