Ритуальные услуги

– Ни фига! – прервал Халандовский неуверенный лепет гостя. – Кто тебе даст пробовать, нюхать? Внешне, только внешне надо уметь распознать, отличить дерьмо от нектара! Во-первых, бутылка не должна быть поллитровой! Только семьсот пятьдесят! Ты в своей прокурорской деятельности сталкивался с тем, чтобы подпольную водку разливали в большие бутылки?

– Да не припомню, честно говоря. – Пафнутьев был сбит с толку неожиданным напором Халандовского.

– Не помнишь, потому что не было. Дальше… Ты видишь эту золотистую рамку вокруг этикетки? Она должна быть именно золотистой, посверкивающей, нанесенной бронзовой краской, а не желтой или коричневой! И на заду у бутылки должна быть этикетка с бронзовой рамкой! А на косом ее склоне этакий полумесяц… Паша, а пробка!

– Я думаю, ее пора уже удалить, – смиренно заметил Пафнутьев.

– Ты прав, Паша! – И Халандовский, словно обессилев, рухнул в кресло и одним движением с хрустом свинтил пробку. Разлив тягучую, медленную, густую от холода водку в объемистые хрустальные стопки, он поставил бутылку на стол. На ней отпечаталась его громадная властная горячая ладонь, под которой растаял нежный иней. – Будем, Паша! – Халандовский поднял в приветственном жесте свою рюмку и, посерьезнев, словно сосредоточившись на чем-то важном, выпил. Прислушался к себе и, видимо, удовлетворившись тем путем, которым последовала водка, бесшумно поставил стопку на полированный столик. Потом взял прямо пальцами котлету и одним махом откусил половину вместе с кружком лимона. – Как хорошо, ах, как хорошо! – выдохнул он и откинулся на спинку кресла.

– Да, – согласился Пафнутьев. – Ничего котлета… Спиши рецепт.

– А что, твоя не умеет?

– Какие-то они у нее мелковатые получаются…

– Это годы, Паша… Это по молодости… Пройдет. С каждым прожитым с тобой годом котлеты у нее будут становиться все крупнее, массивнее, пока не достигнут такого вот размера… Так что там случилось спозаранку?

– Ты же все знаешь!

– Я знаю внешнюю сторону, то, что всем позволено знать… А у тебя – скрытая сторона, более приближенная к истине… Давай, Паша, выкладывай… Глядишь, и я кой-чего добавлю.

– Значит, так. – Пафнутьев расправился с котлетой, бросил стыдливый взгляд на тарелку и, убедившись, что можно не торопиться, что две-три котлеты его дождутся, какой бы аппетит ни разыгрался у Халандовского, отложил вилку в сторону. – Значит, так… Ресторан «Леонард»…

– Неважное заведение.

– Почему?

– Репутация подпорченная… Если бы я ничего не знал, а ты бы сказал, что в ресторане произошло смертоубийство, я бы сразу спросил: у «Леонарда»? У него и должно такое случиться. И в дальнейшем будет случаться. Извини, я перебил, продолжай.

– Едва Леонард открыл ресторан, у него уж первые посетители.

– Знаю, Вовчик Неклясов со своими боевиками.

– Вот-вот… И только они расположились и сделали заказ… Автоматная очередь с улицы. Странное какое-то нападение… Очередь пришлась по окнам, будто автоматчик стрелял не столько в неклясовских ребят, сколько стремился произвести побольше шума, понимаешь… Если бы Неклясов сел чуть в глубине, то, кроме звона стекол, ничего бы и не было… А так – один труп, один при смерти…

– Выживет, – сказал Халандовский.

– И это знаешь?

– Говорю же, по телевидению трижды передавали. Времена, Паша, настали такие, что скоро будут сообщать, сколько женщин забеременело за ночь, сколько из них по желанию, сколько по недоразумению, от кого и в котором часу. Свободой слова называется. Демократия. У них там, за бугром, только так. Значит, и нам негоже отставать. – Свое раздражение, гнев, восхищение Халандовский мог выразить единственным способом – он брал бутылку и наливал по полной стопке. – Вот вышла отсюда Наденька полчаса назад, а я уж боюсь телевизор включать… Вдруг чего про нас с ней скажут, вдруг глаза мне откроют на что-то такое, чего знать не желаю. Выпьем, Паша, и пожелаем друг другу крепкого здоровья, любви, молодости и красоты.

– И неиссякаемого благосостояния, – добавил Пафнутьев.

– Когда у нас будет все, что я перечислил, благосостояние, Паша, никуда от нас не денется. Пробьемся. Вперед! – И Халандовский двумя уверенными глотками выпил обжигающе холодную водку.

На некоторое время друзья замолчали, увлеченные котлетами размером с подошву не менее сорокового размера.

– Негуманные у тебя котлеты какие-то, – проворчал Пафнутьев с набитым ртом.

– Это как?

– Пьянеть не дают.

– Дадут, – уверенно заверил Халандовский, бросив неуловимо быстрый взгляд на бутылку, в которой оставалось еще не менее половины. – Дадут, – повторил он.

– А теперь скажи мне, Аркаша, – совсем другим тоном проговорил Пафнутьев, – что происходит в городе?

– Третья сила, Паша. – Лицо Халандовского, освещенное светом от розового абажура, сделалось значительным и почти скорбным. – Появилась третья сила. Можешь назвать ее третьей бандой. Все было тихо и спокойно, все, что можно было поделить, поделили между собой Неклясов и Фердолевский. Обложили налогом банки, магазины, рынки… Им, по-моему, даже отделения милиции платят.

– Но-но! – предостерегающе произнес Пафнутьев. – Говори, да не заговаривайся!

– Платят, Паша.

– И Шаланда?!

– А куда ему деваться? Он тебе не признается, совестно ему… Но если уловишь момент, поймаешь хорошее такое, доверительное настроение, спроси. И он признается. Милиция платит Неклясову. А суды взял себе Фердолевский.

– О боже! – простонал Пафнутьев.

– Не надо, Паша… Ты знаешь об этом. Может, тебе не говорили впрямую… Как это делаю я… Но ты знаешь. А если бы не знал, то я бы тебя не уважал так, как уважаю, не любил бы так, как люблю… Не преклонялся бы перед тобой.

– И что же третья банда?

– Неклясов с Фердолевским поделили все, что можно. И доля каждого их устраивала. Они не ссорились и не убивали друг друга. Они водку вместе пили. А если кого и убивали для порядка, то чужаков, которые лезли на их территорию. И чужаки, если они хоть немного соображали, понимали, что дело будут иметь с обоими.

– И появляется третья сила…

– Да, Паша. Она уже появилась. Бросила вызов и одному, и второму.

– Послушай, а если все проще? Может быть, один из этих ребят, Неклясов или Фердолевский, напал на другого, не объявляя войны? И, чтобы избежать собственных потерь, валит все на некую третью силу, которой и в помине нет?

Халандовский некоторое время задумчиво смотрел на Пафнутьева, потом взял бутылку, иней с которой уже успел стечь прозрачными струйками, и снова наполнил стопки. Осторожно поставив бутылку на стол, чтобы не спугнуть собственные мысли, он сходил на кухню, принес лимон, не торопясь нарезал его и положил на каждую из оставшихся котлет по два кружка. И только после этого поднял глаза на Пафнутьева.

– Сомневаюсь, – сказал он. – Сомневаюсь, Паша.

– Почему?

– Видишь ли… Эти ребята… Неклясов и Фердолевский… Они не дураки. Они очень не дураки. И есть тысячи способов узнать о коварных замыслах, которые питает другая сторона.

– Например?

– У каждого из них во вражеском лагере есть свой надежный человек. И если бы тот же Неклясов затеял войну против Фердолевского, тот будет знать об этом до того, как прозвучат первые выстрелы. Они больше доверяют своим разведчикам, чем Иосиф Виссарионович. Хотя и тот был не дурак. Я подозреваю, что и он доверял своим разведчикам… Но на каком-то этапе ему было выгоднее делать вид, что он им не доверяет…

– Не будем о Сталине, – перебил Пафнутьев.

– А я о нем и не говорю, – невозмутимо ответил Халандовский. – Я говорю о Неклясове и Фердолевском. Они тоже могут делать вид, прикидываться и валять дурака… Но когда появляются трупы… Это уже невозможно.

– Что произошло сегодня утром у Леонарда?