Итальянский след

– Хотя… – произнес Худолей врастяжку и замолчал, уставившись взглядом в ветреное весеннее пространство, наполненное домами, голыми деревьями, машинами и гаражами. – Как-то в разговоре со Светой мелькнуло это словцо – «Украина», мелькнуло все-таки… И было это не так уж давно, не так уж давно, не так уж…

– Следы всегда остаются, – невозмутимо проговорил Пафнутьев. – Темные волосы, вишневые глаза, крепенькая фигурка, порепанные пятки… Все это толкает мою неспокойную мысль в южном направлении. А вот и наши приехали, – проговорил Пафнутьев, поднимаясь с сырой скамейки. – Быстро собрались. Ты как, с нами, или у тебя свои планы, дела?

– Побуду пока. Вдруг пригожусь, вдруг понадоблюсь… Все-таки я бывал в этой квартире, правда, в другие времена, более счастливые.

– Не возражаю, – Пафнутьев направился к машине, из которой уже вылезали оперативники. Соседи, пронюхавшие, или, лучше сказать, унюхавшие суть случившегося, скорбной стайкой стояли в стороне, о чем-то переговаривались, на приехавших смотрели с опасливым интересом, и было все это Пафнутьеву до боли знакомо.

Каждый раз приближаясь к владениям патологоанатома, Пафнутьев маялся и даже, кажется, жалобно поскуливал про себя от неизбежности этого визита. Не любил он бывать в этом сыром, с громадными каменными плитами помещении. Плиты служили подставкой для трупов, сделаны были с выемкой, чтобы не вытекало на пол все, что обычно вытекает при вскрытии. Он с интересом, увлеченно и азартно разговаривал с убийцами, насильниками, маньяками – они, несмотря ни на что, были живыми людьми со своими желаниями, надеждами, страстями. В морге же он видел лишь бессловесных мертвецов, облик которых выражал только одно: укор. Молчаливый, неназойливый укор.

Весна бурлила, солнце полыхало в полнеба, бликующие ручьи набирали силу, женщины обнажали шеи и коленки, а Пафнутьев вроде и видел все это, но в то же время проникнуться и насладиться торжеством оживающей природы не мог. Он даже становился меньше ростом, заранее съеживаясь от впечатлений, которые его ожидали.

Но шел. А куда деваться? Надо.

– Здравствуйте! – сказал он нарочито громко, голосом стараясь разрушить, взломать эту мертвенную тишину. Он произнес приветствие, едва открыв дверь в фанерный кабинетик, выкрашенный голубоватой масляной краской.

Патологоанатом поднял голову, поправил на носу толстые зеленоватого, чуть ли не бутылочного стекла очки, за которыми плавали глаза, напоминающие каких-то живых существ.

– А, – личико анатома сморщилось в гримасе, отдаленно напоминающей улыбку. – Рад приветствовать. Что хорошего в нашей быстротекущей жизни?

– Течет, – Пафнутьев развел руками.

– Течет или вытекает? – уточнил человечек в белом халате и с жилистыми натруженными руками.

– Вопрос, конечно, интересный, – озадаченно протянул Пафнутьев, изумляясь неожиданному повороту мысли собеседника. – Действительно, ведь жизнь может и вытекать!

– И как! – подхватил анатом. – Иногда мне кажется, что она только этим и занимается.

– Кто?

– Жизнь. Ведь мы с вами говорим о жизни. – Зеленоватые существа за толстыми стеклами очков остановились, замерли, рассматривая Пафнутьева не то с интересом, не то с настороженностью. Впрочем, настороженность – это тоже интерес.

– Ах да, я и забыл, – смутился Пафнутьев. – Заведение у вас своеобразное, поэтому, направляясь сюда, я уже как бы готовлюсь говорить только о смерти. Простите, конечно, за бестолковость. Со мной бывает.

– Смерть – это разновидность жизни, ее продолжение, логическое, разумное, необходимое завершение. Поэтому никакой бестолковости в ваших словах я не уловил. В них мудрость и понимание сути вещей. Но в то же время смерть есть тайна великая и непознаваемая.

– Да, наверное. – Пафнутьев уже прикидывал, как бы ему незаметнее перейти к делу. – Где-то я уже слышал эти слова.

– Возможно, от меня и слышали?

– Не исключено. Цель моего появления здесь… – Пафнутьев замялся, но его собеседник все понял и охотно подхватил его робкий намек:

– Понимаю, вы интересуетесь этой слегка подпорченной девушкой. Я вас понимаю, девушка интересная. Но тело слишком долго находилось в неподобающих для его состояния условиях.

– Да-а-а? – протянул Пафнутьев, ничего не поняв из сказанного. – Простите, а о каком состоянии и о каких условиях вы говорите?

– Состояние у нее было далеким от живого, другими словами, девушка была мертва. А что касается условий, то мертвые тела требуют особого обхождения. Главное, конечно, температура. Для тела, о котором мы говорим, температура оказалась слишком высокой. И тело не выдержало, начало портиться, терять свой… Я не хочу сказать – товарный вид… Скажем, приличествующий вид. Если вас это устроит.

Пафнутьев в ответ лишь тяжко вздохнул – его устраивало все, что угодно, лишь бы это хоть немного касалось дела.

– Кстати, уважаемый Павел Николаевич, говоря об подпорченности, я имел в виду не только состояние тела.

– Что же еще?

– При жизни она была, видимо, не совсем нравственным человеком. Ей были свойственны некоторые недостатки.

– Так, – протянул Пафнутьев, проникаясь смыслом сказанного.

– Она страдала болезнью, которую принято называть нехорошей. Хотя, конечно, вы можете меня поправить, сказав, что хороших болезней вообще не бывает. Но, надеюсь, вы понимаете, что именно я хочу сказать.

– Вполне, – заверил Пафнутьев, приложив ладонь к груди, чтобы у этого странного человечка, не решающегося произнести вслух название нехорошей болезни, не оставалось сомнений. – В полной мере.

– Вот и хорошо, – с облегчением проговорил анатом, но тут же снова озаботился. – Да, вот еще… Как бы это вам сказать, чтобы вы смогли понять правильно… Дело в том, что… Видите ли, ее иногда кусали.

– В каком смысле? – отшатнулся Пафнутьев.

– В самом прямом. Зубами.

– Получается, что она в какой-то степени покусанная?

– В значительной.

– И как это можно объяснить?

– Мне кажется, если, конечно, я не ошибаюсь… Некоторые люди так ведут себя при совокуплении. Это придает им дополнительные ощущения. Так вот, эта девушка, видимо, вызывала у мужчин вышеназванные порывы.

– Так, – сказал Пафнутьев. Он услышал то, что и предполагал услышать. Изысканный маникюр при натруженных руках, алый педикюр при порепанных пятках могли говорить только об одном – девушка действительно приехала на заработки особого свойства. А если ее еще и покусывали, причем покусывали так, что даже на подпорченном трупе это можно увидеть… То нетрудно себе представить, в каких кругах она вращалась.

– Я вас огорчил? – спросил патологоанатом.

– Ничуть, – быстро ответил Пафнутьев. – Можно даже сказать, порадовали.

– Я, конечно, понимаю, что это радость…

– Со слезами на глазах?

– Нет, дело в другом. Я ожидал чего-то подобного. Скажите, ее убили ножом? Так? Мой вопрос в следующем – могла ли такой удар нанести женщина?

– Ее убили ударом по голове. А нож… Нож был уже потом.

– Да-а-а? А на наших снимках она держит нож в руке, причем за лезвие… И мне казалось, что она в последний момент вырвала нож из руки убийцы.

– Такого не было, – сказал анатом и опустил глаза, будто ему стало совестно за свои слова. – И быть не могло. Судя по ране, нож был очень острым.

– Да, это я могу подтвердить.

– А на ладони нет ни царапины. Чтобы вырвать подобный нож подобным образом… Ладонь была бы разрезана до кости.

– Значит, удар по голове чем-то тупым и тяжелым, а потом уже ножом по шее?