Каждый день самоубийство

Каждый день самоубийство
Виктор Алексеевич Пронин

Демин

Виктор Пронин

Каждый день самоубийство

День начинался в полном смысле мерзко. Соседняя котельная, то ли от избытка тепла и пара, то ли от недостатка слесарей, начала спозаранку продувать трубы и так окуталась паром, что совсем исчезла из виду. А гул при этом стоял такой, будто где-то рядом набирала высоту эскадрилья реактивных самолетов. Гул продолжался десять минут, пятнадцать – спать было невозможно, и Демин, почувствовав, что уже сам начинает вибрировать в такт гулу, поднялся. Он босиком прошлепал по линолеуму в соседнюю комнату, включил свет и направился к окну, чтобы взглянуть на термометр. Красный столбик заканчивался где-то возле нуля. Жестяной карниз был покрыт мокрым снегом, тяжелые хлопья сползали по стеклу, внизу на асфальте четко отпечатывались редкие следы первых прохожих. Снег, видно, прошел недавно, и был он медленным, влажным, каким-то обреченным, будто знал, что до следующего утра ему никак не продержаться.

Демин открыл форточку, зябко поежился, охваченный холодным, сырым воздухом. Котельная все еще гудела, и Демин смотрел на клубы пара без ненависти или недовольства. Только страдание можно было увидеть на его лице.

– Нет, это никогда не кончится, – беспомощно пробормотал он, отправляясь в ванную бриться.

– Пельмени в холодильнике, – не открывая глаз, сонно сказала жена.

– Ха! В холодильнике... Не в гардеробе же...

– И посади Анку на горшок. А то будет горе и беда.

– Посажу, не привыкать сажать-то...

Нет, день все-таки начался по-дурацки. Усаживая дочку на горшок, Демин забыл снять с нее штанишки, а когда спохватился, было уже поздно. Сделав нехитрые свои дела, она спала прямо на горшке, и Демин опять уложил ее в кроватку. А потом он вставил в станочек новое лезвие и, конечно, порезался, обжегся бульоном, когда ел пельмени, и, спускаясь по лестнице, водил языком по нёбу, пытаясь оторвать обожженную кожицу.

На улице Демин облегченно вздохнул – котельная наконец-то угомонилась, и наступила такая тишина, что он услышал шлепанье капель с крыши дома, гул электрички в двух километрах и даже собственное дыхание. До станции решил идти пешком, но не успел сделать и нескольких шагов, как грохочущий, еще издали ставший ненавистным грузовик обдал его грязным снежным месивом. Демин даже не чертыхнулся. Он успокоился.

– Все понятно, – пробормотал он вслух. – Намек понял. Что-то будет... Благодарю за предупреждение.

Шагая к станции, он думал о том, как сядет в вагон электрички у окна и будет смотреть на медленно светлеющее небо, на грузные от мокрого снега ели, на черные контуры редких изб с тускло светящимися маленькими окнами, замечать, как по мере приближения к Москве огней становится все больше и все они сливаются в зарево.

На перроне ему повезло – двери вагона распахнулись прямо перед ним. Демин быстро вошел и сел на свободное место у окна. Даже здесь, в несущемся поезде, чувствовался запах тающего снега, мокрой коры деревьев и многих других неуловимых вещей, которые твердо обещали – скоро тепло. Из полумрака вагона были видны поля, перелески, дороги с ожидающими машинами на переездах, а потом, когда электричка въехала в Москву, Демин с грустью рассматривал мокнущих на платформах людей, светлые окна в просыпающихся домах, тусклые отражения фар на дорогах, железнодорожных платформах, автобусных станциях.

* * *

Подходя к управлению, он сразу понял, что пришел первым – окна маленьких кабинетиков следователей были еще темные. Светилось лишь окно начальника следственного отдела.

– Чего это он? – вслух спросил себя Демин. – Тоже котельная разбудила? – Он усмехнулся, но возникшая настороженность не прошла. Открывая тяжелую дверь, он остро ощутил и холод мокрой металлической ручки, и то, что она висела на проржавевших шурупах, увидел, что лампочка на площадке явно мала, перила разболтаны, хотя поправить – минутное, копеечное дело.

– Привет! – буркнул Демин, проходя мимо дежурного, тот за большим витринным стеклом неслышно разговаривал с кем-то по телефону.

– Погоди! – крикнул дежурный. – Срочно к начальнику следственного отдела.

– На кой?

– Не будешь так рано на работу приходить!

– Раздеться-то я могу?

– Ни к чему, наверно!

– Даже так... – Демин озабоченно ссутулился и, сунув руки в карманы намокшего плаща, медленно зашагал по длинному узкому коридору, с сожалением прошел мимо своего кабинета, искоса глянув на номерок, приколоченный к двери. Нулевой день, подумал он, это уж точно. Где-то он читал, что у каждого через какое-то время наступает этот самый нулевой день – человек вроде впадает в заторможенное состояние, повсюду опаздывает, везде ему не везет, и все у него невпопад. Писали, что в какой-то японской компании даже высчитали нулевые дни всех служащих и вручают им в эти дни любезные предупреждения – так, мол, и так, дорогой, сегодня будь осторожен, чтобы не попасть под машину, не поссориться с друзьями, не разругаться с женой. Точно, у меня сегодня нулевой день, удовлетворенно подумал Демин и решительно постучал в кабинет Рожнова.

– Давай входи, кто там есть? – начальник был лыс, толстоват и добродушен. – Ну, Демин, никак не думал, что ты сегодня первым придешь!

– Нулевой день, Иван Константинович, – Демин вздохнул и, не раздеваясь, сел к теплой батарее.

– Глупости. – Рожнов широко махнул крупной, мясистой ладонью. – Какой, к черту, нулевой день! Работа есть работа. И дух наш молод, а?

– Молод, – уныло согласился Демин и вытер ладонью мокрое от растаявшего снега лицо. – Что там случилось-то?

– А! – небрежно обронил Рожнов. – Простая формальность. Девушка из окна вывалилась. «Скорая» увезла. По дороге скончалась.

– Девушка?

– Ну не «Скорая» же! Вот адрес... Звали ее Наташа Селиванова.

– Тоже, видно, нулевой день... Как же она вывалилась-то? На улице не лето... Да и время не такое, чтобы комнату проветривать...

– Участковый был на месте происшествия через несколько минут. В квартире, где она жила, еще ничего не знали. Квартира коммунальная. Три хозяина. Ее комната была заперта.

– Изнутри?

– Да. Изнутри. Подняли остальных жильцов, привлекли в качестве понятых, взломали дверь... Окно распахнуто, в комнате холод, на подоконнике снег и все такое прочее.

– И никого в комнате?

– А кого бы ты еще хотел там найти?

– Мало ли, – неопределенно ответил Демин. – Какой этаж?

– Пятый. Но дом старый. Комнаты по три с половиной метра в высоту... Так что пятого этажа оказалось вполне достаточно. Скорее всего, дурная болезнь, – уверенно заявил Рожнов.

– Болезни все дурные. – Демин поднялся, поправил беретку. – А как с машиной?

– Машина во дворе. Криминалист и оперативники уже ждут. Наверное, спорят, кто подойдет. На тебя никто не поставит. – Рожнов довольно засмеялся.

– А медэксперт?

– На кой он тебе? Ведь девушки там уже нет. Но ты не беспокойся, заключение будет. И потом, Валя, девяносто процентов за то, что она все-таки сама выбросилась.

Демин знал, что преувеличенная уверенность Рожнова – не более чем игра. Если его предположение подтвердится, он долго будет хвастать этим, а если все окажется совершенно не так – тоже неплохо, потому что будет выполнено задание. Заранее выдвигая версию, Рожнов как бы предлагал поспорить с ним.

– Если заподозришь что-нибудь неладное, немедленно возбуждай уголовное дело, понял? Сегодня же! И не тяни, понял?

– Как не понять...

Мокрый снег шел сильнее, когда Демин вышел из управления, и он невольно замешкался под бетонным козырьком, не решаясь выйти сразу. У самого крыльца виднелись следы недавно проехавшей машины. Шагая по ним, Демин обогнул угол здания и безошибочно вышел к «Волге». Ветровое стекло было залеплено снегом, но водитель не включал «дворники», чтобы не нарушить уют маленького, отгороженного от внешнего мира уголка. Радио в машине было включено – по «Маяку» передавали погодные новости – о жаре в Средней Азии, дождях в Прибалтике, похолодании в Якутии, оттепели в Москве...

– Привет, – бросил Демин, усаживаясь рядом с водителем.