Бэтман Аполло

Мы прошли по галерее еще несколько шагов.

– А вот и он, – благоговейно сказала Софи.

Я увидел на стене застекленную репродукцию древней фотографии – или дагерротипа. Это был портрет джентльмена в длинном черном сюртуке, сидящего возле столика с чайным прибором. На полу рядом со столиком стоял его цилиндр. Джентльмен напоминал французского писателя Стендаля – у того была такая же черная шкиперская борода.

– Я не так его представлял.

– Его настоящий облик не афишируется, – сказала Софи. – Его даже превратили из уроженца Лондона в трансильванца.

– Почему? – спросил я.

Она пожала плечами.

– Политика. Лондон не должен символизировать вампиризм в массовом сознании. Слишком суггестивно. Сити будет против.

– У него имя вроде не английское.

– Дракула – это кличка. Его вампирическое имя было Dionysus. По-русски Дионисус.

– Дионис, – поправил я.

– Да. Друзья-вампиры называли его «Dionysus the Oracular»[1 - «Oracular» – пророческий, загадочный, относящийся к оракулу.] из-за свойственного ему ума и возвышенной натуры. Он не обижался и даже сам подписывался иногда так в их альбомах. Иногда он писал просто «D. Oracular». Халдеи сделали из его шутливого прозвища трансильванскую фамилию. А сам миф перенесли в нежное, так сказать, подбрюшье Европы…

– Откуда ты все это знаешь? – спросил я.

– Дракула интересует меня уже много лет. Вот опять он. Смотри…

Она показала на стену.

Я увидел написаный маслом портрет того же господина – только в другом ракурсе. На Дракуле был современный костюм – ну, или почти современный, такие носили, наверно, в середине прошлого века. Возможно, именно из-за костюма мне показалось, что здесь он похож не на Стендаля, а на Шона Коннори в роли Стендаля. Причем на молодого Шона Коннори, загримированного под пожилого Стендаля. Между дагерротипом и масляным портретом была дистанция минимум в сто лет – но Дракула был почти тем же, только в его бороде появилось несколько седых волос.

Дальше на стене висело несколько листов с карандашными – или угольными – набросками, защищенными большим прозрачным стеклом. Рисунки выглядели очень старыми. Бумага пожелтела от времени; на некоторых листах были пятна и круглые следы то ли кружек, то ли стаканов. Я совершенно не удивился бы, узнав, что это наброски какого-нибудь Леонардо. Удивился бы я только тому, что Леонардо рисовал такие странные вещи.

Все рисунки изображали одно и то же – полуголого древнего вампира в высокой тиаре, какая бывает у индийских богов. Я понял, что это вампир, поскольку он висел вниз головой, зацепившись за перекладину. Чрезвычайно замысловатыми, однако, были его позы – они выглядели как асаны индийских аскетов. Мало того, через перекладину была перекинута только одна нога древнего вампира – вторая была или заложена в подобие полулотоса, или вообще загнута самым невероятным образом. На одном из рисунков под висящим было выведено еле заметное слово «Marro».

– Что это у него за колпак? – спросил я. – Он что, приклеен?

– Прическа, – сказала Софи.

– Что «прическа»? – не понял я.

– У Мары на голове. Поэтому и не падает. Тогда прически такие делали – накручивали волосы на вертикальные шпильки. Получалось как храм из собственных волос. Внутри делали крохотный алтарь из цветочных лепестков. А потом устраивали специальную ганапуджу и звали в этот храм какого-нибудь бога…

– Тогда – это когда? – спросил я.

– В Индии. Две с половиной тысячи лет назад.

Ее знания впечатляли. Может, я и сам знал бы не меньше, если бы, как она, годами мечтал попасть в это место. Но неделю назад я даже не знал, что оно существует. А вот она знала…

Следующую картину я уже видел.

Она изображала похороны рыцаря, которого провожало множество печальных господ с модными бородками над круглыми кружевными воротниками. Хоронили тоже Дракулу – только он теперь был в латах с длинной пробоиной на груди, над которой висел большущий синий комар, изображавший, надо было понимать, душу. Заметив этого комара, я вспомнил, где видел его раньше.

– У нашего главного в хамлете такая фреска, – сказал я. – Только во всю стену. По кругу.

– Это из Круглой Комнаты, – ответила Софи.

– А что за синий комар? Душа?

Софи засмеялась.

– Ну ты даешь, Рама. Какая у Дракулы душа?

– А что это тогда?

– То, что вместо.

Я решил не спрашивать, что у вампира вместо души – вопрос мог показаться ей глупым. Тем более что ответом на него, скорей всего, оказался бы какой-нибудь дискурсизм. Мне было интересно другое – как Дракула ухитрился умереть в средневековой Испании, дожив перед этим до середины прошлого века. Этот вопрос уже вертелся у меня на языке – но тут я увидел следующую картину.

Она опять изображала похороны Дракулы.

Только на этот раз Дракула был одет мексиканским ковбоем. Он покоился в открытом гробу, а на его груди лежало черное сомбреро, усеянное по периметру маленькими оловянными черепами. Провожатые были и на этой картине – индейцы в боевой раскраске несли на бархатных подушках револьверы и какие-то громоздкие ордена, сверкавшие множеством бриллиантов.

Один особенно торжественный индеец шел перед гробом – и нес маленького румяного младенца. Над грудью мертвого Дракулы не было комара. Зато он парил над младенцем. Точно такой же, как на прошлой картине, только красный.

– Опять из Круглой Комнаты, – сказала Софи.

Меня начинала угнетать ее осведомленность.

– А что это за Круглая Комната? – спросил я.

– Она раньше была в самой высокой башне замка. Там у Дракулы был кабинет. А потом она схлопнулась.

– Схлопнулась?

– Ну да. Воздушные замки ведь не рушатся. Они схлопываются. Иногда по частям. А бывает, сразу целиком.

– Эти фрески были на стенах? – спросил я.

– Нет, – сказала Софи. – Они иногда проецировались на стены. Две или три сохранились на фотографиях. Их просто перерисовали краской…

Я отчего-то вспомнил дом Энлиля Маратовича. Он отличался от замка Дракулы глубиной и формой – но вообще-то это была такая же подземная пустота. Только наши вампиры называли его жилище большой землянкой. Видимо, землянка – это и был отечественный вариант воздушного замка.

Картина с мексиканскими похоронами была последней – дальше галерея упиралась в закрытую дверь. Софи несколько раз дернула ручку – но дверь не открылась.

– Пошли назад, – сказала она. – Пока нас не застукали.

– А что будет? – спросил я.