Утро любви

Валерий Иванович, действительно, после разговора с директором пришел домой чернее ночной Самарки. На вопрос Лизы – что, и Вас допросила директорша? – он ответил сухо и недовольно:

– А как ты думала! И, знаешь, она, наверное, права. Не нужно нам было что-то начинать, нехорошо это, непозволительно!..

– Валерий Иванович, я ей Вас ничем не выдала, вы не подумайте! – сдавленным голосом поторопилась сообщить пострадавшему и помрачневшему возлюбленному Лиза.

– Это правильно. Я тоже сказал ей, что между нами ничего не было и быть не могло. Правда, погорячился и наговорил такого!

– Что теперь жалеете?

– Не скрою, жалею, Мария Ивановна гораздо старше меня, педагог с громадным стажем, а я ей такого наболтал от обиды!

– Значит, жалеете, стыдно Вам стало за то, что вы со мной ночи проводили?

– Выходит, что так, чего темнить. Вся школа по углам про нас с тобой шепчется. Мне в учительскую уже просто неудобно заходить – коллеги глазами сжирают!

– Ну, и что с того! На селе всегда друг друга глазами сжирают. Как насмотрятся, так и думать про дурное перестанут. А учительницы наши от зависти ко мне бесятся. Вы что, не понимаете? Они не вас, а меня, и не глазами, а на самом деле теперь съесть готовы.

– Ну, это ты брось, не надо напраслину на своих учителей возводить. Никто тебя не съест. Наоборот, вон, Мария Ивановна, горой за тебя стоит, опекунша, оберегает, словно родную. Вот на меня, как на чужака, наехала.

– Да ведь вы для нее чужак и есть. Зря вы из-за меня так пострадали. Вам ведь свою репутацию нужно было беречь. Вы же только начали работать у нас в школе.

– Да, репутацию я, действительно, подмочил. Такое трудно будет исправить. Не зря говорят, береги честь смолоду! Скомпрометирован окончательно. Снова что ли в город податься?.. – сказал он как-то неопределенно и с чувством разочарования от всего происшедшего с ним в этом селе.

– Не, что вы! Лучше я сама из школы уйду. Давно думала на ферму пойти. Вон и тетя Люба зовет. Да и на хлеб нужно зарабатывать. Мне еще Митю поднимать, до ума доводить.

– Вот это ты брось, я, чем смогу, тем помогу. А учебу не смей бросать! Перемелется все и уляжется, поймут люди. Мы же никому ничего плохого не сделали. Подумаешь, что понравились друг другу, подружились! Что в этом плохого?

– Да не знаете вы наших сельских! Они же все шиворот – навыворот вывернут, переиначат, пересудачат и о пакостном будут думать.

– Да почему, черт возьми? Что мы им, на самом деле, такого плохого сделали?

– Вам, такому чистому, этого не понять. Они от зависти позеленеют и будут козни строить, чтобы нам как-то помешать.

– Не понимаю, ничего не понимаю! – развел руками Валерий Иванович. – Какое им до всего этого дело? Вот же русский народ! Воистину, загадочный и подлый!

– Да не подлый, а злой, обиженный городскими. В городе нас за кого держат?

– За кого?

– Да за лохов, навозников деревенских. Иначе разве так бы мы на селе жили! Все мужики у нас в Бурьяновке на городских начальников и вообще на власть обиженные. Вы только с ними на эту тему не заговаривайте, а то и побить невзначай могут.

– Как это побить? За что?

– А ни за что. Просто так, для забавы. За напоминание о том, кто они и кто вы.

– Неужели все так серьезно и плохо, так глубоко зашло? – стал сокрушаться Валерий Иванович. – Впрочем, чему я удивляюсь в наше время! Получить по лицу сегодня так же просто, как под случайный дождь попасть.– Еще памятные обида и побои, понесенные от охранников его несостоявшегося тестя, легкость, с которой "добры молодцы" выполняли приказ шефа и награждали тумаками, убедили его в правоте своих рассуждений. Он саркастически улыбнулся, нехорошо изменился в лице, потом посерьезнел, умолк, и направился к себе в комнату.

– Кушать будете? – спросила его вслед Лиза.

– Нет, что-то не хочется. Ужинайте без меня.

Но Лизе сейчас было не до еды. Валерия Ивановича она спросила больше из приличия, нежели из желания, действительно, покормить. Самой ей после стольких переживаний кусок хлеба, наверное, встал бы поперек горла. А Митя еще не вернулся с улицы. Бегал где-то с друзьями. Она прошла в родительскую спальню. Подошла к иконе и, уже полными слез глазами, вперилась в нее каким-то безутешным и отчаянным взглядом. Словно ища защиты от всех напастей, обрушившихся на нее и еще не решив, как быть дальше – бросать или не бросать школу, продолжать или не продолжать спать с Валерием Ивановичем? Впрочем, нет. С этим все, казалось, прояснилось. После школьной выволочки между нею и молодым учителем возникло какое-то неестественное напряжение в отношениях. Что-то, словно мешало им, останавливало. Та теплая и доверительная атмосфера, восторг и очарование, которые были в первые дни проживания Иванова в этом доме, куда-то улетучились.

Ситуацию усугубил из ряда вон выходящий для Валерия Ивановича, но обычный в таких положениях для бурьяновцев случай. Прослышав про "шашни" его, как думал девятиклассник Петька, девушки с молодым учителем, он подговорил здоровяка Мишку – пойти прибить математика. И они, вскоре как-то вечерком пришли к дому Мордвиновых, чтобы выполнить свой план, наломать городскому ухажеру бока. Вызвали Иванова за калитку, и как только он появился, не послушав отговаривавшую его выходить на улицу Лизу, сразу стали откровенно хамить ему и оскорблять.

– Ты че, козел, здесь делаешь? Не понимаешь, что девку нашу позоришь, только тем, что живешь у нее? А еще на нее глаз положил, клинья подбиваешь, мудак!

– Да как вы смеете! Вы что хамите, вас кто послал?

– Никто, тварь, мы сами пришли тебе шею наломать за нашу девушку. – Напер на Валерия Ивановича Мишка. – Она нам, как сестра.

– Да что с ним базарить, не видишь, он же не врубается, шакал. Думает, раз учитель, то ему все можно. – Почти сквозь зубы, уже со злостью, высказался Петька и намахнулся на Валерия Ивановича. Мишка, восприняв это движение, как сигнал к действию, влепил учителю оплеуху, уверенный в том, что тот сейчас перемохает и от испугу побежит в дом. А между тем противник оказал им такое умелое сопротивление – владел приемами каратэ, – что друзья поначалу опешили от такого отпора, а потом схватились за колья. Но выскочившая из дому Лиза преградила им путь и накричала на них так, как будто они были какими-то бандитами с большой дороги. На шум и крик из соседних домов сбежались мужики и бабы. Одни ругали обнаглевших пацанов, другие – учителя, который стал причиной скандала. А про Лизу словно забыли, по-своему жалели ее и лишь иногда обхаживали взглядами.

Об этом скандале на следующий же день стало известно в школе. Кто-то из соседей встретил по пути на работу Марию Ивановну, и все рассказал ей. Чаша терпения директрисы переполнилась. Нужно было что-то решать с этим нахальным молодым выскочкой и несчастной Лизой. Однако этого не потребовалось.

Поразмыслив на досуге после стычки с кавалерами Лизы, представив себе новую сцену в кабинете директора, злорадствующих воздыхательниц и завистниц, которым Валерий Иванович не ответил взаимностью, он решил завтра же попросить увольнения по собственному желанию, и уехать в город. Пойдет работать куда угодно, и кем угодно, только не в школу. Да и к Наташе будет поближе. Возможно, с нею у него все еще образуется. Так он и поступил. Уехал и след простыл. Рассказывали, что устроился на работу в редакцию какой-то второразрядной городской газеты, и писал в ней о нравах в системе образования, а также на темы морали. И был вполне доволен своей судьбой. В городе он чувствовал себя, как в своей тарелке. Увидев его статьи в газете, в ее редакцию по указанному на последней странице телефону вскоре позвонила Наташа. И позднее они встречались тайком. А вот Елизавете пришлось после этого несладко. Вскоре во время обычного медосмотра гинеколог бесстрастно и лишь немного сочувственно констатировала:

– Залетела ты, милая.

– Как это? – не поняла сказанного Лиза.

– Тебе лучше знать – как! Чего притворяешься? С парнем или мужиком спала? Как? Как рак…

Лиза почувствовала, как приливает кровь к лицу, и слабеют, подкашиваются от таких слов ноги. Но она быстро собралась, как бы встряхнулась и переспросила торопливо и испуганно:

– А вы ничего не перепутали?

– Я двадцать лет в гинекологии. Обижаешь! Ошибки никакой, ты беременна, могу даже точно срок назвать…

Лиза не дослушала ее и птицей выпорхнула из кабинета врача, побежала, куда глаза глядят.

– Что это с Мордвиновой? – только и спросила одна из одноклассниц. Никто из них даже не успел остановить Лизу, чтобы узнать, в чем дело. Впрочем, девчонкам и без того все было ясно. Их одноклассница Мордвинова залетела!.. А Лиза промчалась стрелой по улице села, добежала до дома и, прошмыгнув через коридор в родительскую спальню, не раздеваясь, повалилась на кровать и горько заплакала. На икону она уже даже не взглянула – было стыдно смотреть. Лежала и сотрясалась от безутешного плача. И никто не видел этих горьких слез. Лишь богоматерь с сочувствием взирала на девушку со своей божественной высоты и все понимала. Только на нее и была теперь у Лизы опора.

13.

С тех пор прошло несколько лет. Лиза за это время успела сделать аборт, бросить школу, съездить к тетке в город, чтобы попытаться найти там работу и забыть обо всем, что произошло в родном селе. Собственно, тетка-то и помогла ей найти акушера-гинеколога, которая поначалу долго отговаривала девушку от ее скоропалительного и небезопасного для здоровья решения, ясно давая понять, что она после операции может навсегда остаться бездетной, никогда больше не забеременеть. Но Лиза настояла на своем. Да и тетя Валя – материна золовка – поддержала, объяснила положение девушки врачу. Мол, если родит сейчас, то ей еще хуже придется – ни папки, ни мамки, а на шее еще младший брат, которого она на время оставила дома под присмотром соседки. Мы же – городские родственники – не миллионеры, чтобы их содержать на свой счет. Можем только изредка помогать. Так что для всех будет лучше, если ее племянница прервет беременность. Слава Богу, операция прошла без осложнений. С чем опытный врач и поздравила девушку после контрольного осмотра в акушерском кресле. А девушке было не до радости. От всего, что случилось с ней, не хотелось жить. В глазах постоянно стояли акушерское кресло, столик для медицинских инструментов, разложенных на побуревшей от стерилизации простынке, а в душе и теле чувствовалась нестерпимая боль оттого, что из него грубо и безжалостно выскоблили самое дорогое и близкое. Горькие слезы постоянно наполняли глаза, комком скапливались в горле. Казалось, все померкло вокруг. Оправившись немного, она походила по городским бюро трудоустройства, порылась в газетах типа "Работа", "Вакансии", которые порекомендовала просмотреть тетка. Позвонила по нескольким номерам в конторы, приглашавшие на работу молодых девушек. Но все это оказались, как она поняла, салоны интим-услуг или вербовочные фирмы, предлагавшие "трудоустройство" за рубежом. О таком удовольствии она уже была хорошо наслышана, понимала, что ищут не официанток и сиделок, а проституток – телевидение просветило! Да и по селу ходили слухи, что Татьяна Нестеренко – их землячка – завербовалась на работу в Арабские Эмираты официанткой, а попала в рабство к хозяину какого-то борделя, и теперь оттуда никак не может вырваться. Все это пугало и отвращало Лизу.

А вот реализатором парфюрмерной продукции в какой-то частный магазинчик, приглашавший девушек с приятной внешностью, она решила наведаться, чтобы узнать, что там платят. Но, когда услышала, что зарплата там не ахти какая, да к тому же, молодой хозяин очень любвеобилен и не пропускает мимо ни одной юбки, то поняла, что здесь ей делать нечего. Не намного лучше были и другие предложения – в основном из сферы услуг, магазинов и магазинчиков, кафэшек и торговых лотков, медучреждений. Она обзванивала и обхаживала торговые точки, парикмахерские, больницы, поликлиники, прачечные, но нигде ей не предлагали хорошей работы. Лиза пошла бы и посудомойкой, или санитаркой, если б им хорошо платили, работы не чуралась. Но за полторы, в лучшем случае две тысячи рублей, заниматься самой черной работой в городе она не хотела. Такие деньги, даже больше, она могла получать и на ферме в родном селе. К тому же, там были свой дом и брат, приусадебный участок, который помогал выжить. А тут – голая зарплата и толпы нахальных молодых людей, постоянно оглядывавших ее с головы до ног и, словно раздевавших своими взглядами. Некоторые молодые люди вообще не церемонились и, видя, что она одна, подходили и напрямик предлагали – пойдем с нами, приятно проведем время! Были и такие, что хватали за руки, внаглую обжимали и облапывали своими руками, желая от нее, как она видела, только одного – ее тела и удовольствий. Тонька, наверное, была бы даже довольна от такого повышенного внимания ребят, – думала Лиза, – а мне это за падло. И как им самим, скотам, не противно бросаться на кого попало. Да, может, я СПИДом больна! Липнут и липнут, козлы. Нет, надо ехать домой. В этом ее убедил и последний разговор с тетей, которая как бы невзначай спросила: "А почем сейчас дома в Бурьяновке?" И, не дождавшись ответа, поинтересовалась: "Ты не хочешь его продать, если надумала в городе жить? Продашь, квартиру снимешь или комнату купишь. Митю привезешь. Не оставишь же брата навсегда в селе с соседкой? Правда, много за дом сейчас не выручишь. Больше, чем на одну комнату в городе, денег не хватит, тут ведь цены сейчас сумасшедшие на жилье. Но все – равно, как-то выкручиваться надо. Тесно здесь всем в двух комнатах. Да и все время-то у нас не будешь жить, свое жилье пора заводить".

– Само собой. – Согласилась с ней Лиза. – Только дом с участком на берегу реки, рядом с лесом за комнату отдавать, чтобы потом всю жизнь тесниться в ней!

– Наживешь еще! Замуж выйдешь за богатого, сразу все проблемы решишь. Хочешь, я сама займусь продажей? – предложила она Лизе.

Та поняла, куда клонит тетя. Стопроцентно, хочет руки на продаже ее дома нагреть. Ей, по большому счету, как видно, до меня дела нет. – Подумала Лиза. – Зря я к ним приехала. Дядя, на самом деле, хорошо, как родной, ко мне относится, но он так занят своей работой на стройке, что ему не до меня. Приходит, ужинает, и валится от усталости на диван. У него даже на своих собственных сыновей времени не хватает, чтобы поинтересоваться, как у них прошел очередной день в школе. Лишняя я тут. И Валерий Иванович не хочет встречаться. Сколько раз звонила, все увиливает, ссылается на большую загруженность и постоянные задания редактора, командировки. Пришла сама в редакцию, а туда без пропуска не пройдешь. Постояла, подождала, думала, может, сам выйдет ее друг. Но тот так и не появился. Она устала ждать и ушла ни с чем. Сколько можно собачкой у дверей стоять в ожидании неизвестно чего! – подумала она тогда про себя.– Вот змей, получил свое, и в сторону! В глаза видеть ее не хочет. Конечно, зачем я ему? Тут столько других – образованных и богатых. А кто я для него? Говорил, лучшая, на свете! Врал! За дурочку держал. Права была мама. Нельзя мужчинам верить.

На следующий день после недельного пребывания в областном центре Лиза вернулась в родное село. Митя был в школе. Соседка – тетя Люба – на работе. Рассказывать о своей поездке в город оказалось некому. Лиза заглянула в полупустой холодильник, достала пару куриных яиц и поджарила их на сковородке. Перекусила, попила чайку, погоревала некоторое время у портрета, на котором были сфотографированы улыбающаяся молодая еще мама и строгий, такой же молодой и сильный, отец. Помолилась под образами, попросила у Боженьки прощения за свой грех, и отправилась на огород. Он уже давно ждал ее заботливых рук. Девушка первым делом, взрыхлила грядки, полила огород водой из емкости, сваренной отцом. Напустила в нее воды из скважины через толстый резиновый шланг, чтобы нагревалась на солнце. Растения не любили, когда их поливали холодной водой, болели от этого. Они вообще, как она выяснила, были такими чувствительными, что даже на дурные слова реагировали – желтели и вяли. А вот от ласковых слов хозяйки начинали буйно расти и расцветать. За делами Лиза постепенно стала забывать о своем горе. А когда увидела примчавшегося из школы на радостях, по случаю отмены последних уроков и объявления летних каникул, Митю, то и сама впервые за последнюю неделю приветливо улыбнулась ему, как ласковому и любимому солнышку.

– Митя! – позвала и поманила рукой мальчика Лиза. – Гони сюда, я вернулась!