Серые птицы на белом берегу. Народный роман

– Допивай, еще возьму. – Обнадежил его Суламбек. – Наша очередь как раз подходит снова. Вон за тем мужиком в клетчатой рубахе. – Показал он рукой Мухину.

– Я возьму! – Предупредил его Николай и полез в карман за деньгами.

– Ты кому таких красавиц купил? – Спросил Алик, кивнув на нарисованных голозадых девиц на пачках с колготками.

– Да знакомая одна попросила! – Объяснил Мухин. – Взял по случаю, импортные.

– В «Каспии» что ль?

– Ага!

– У меня там подружка Аня работает. Я, когда что надо, у нее бэру.

– Ну, джан, тебе легче. А у меня вот проблемы с покупками.

– Да ты скажи, когда надо. Для тебя сделаем, дорогой! Какой разговор – поднял он кверху растопыренную кисть правой руки. – А что знакомая твоя красивая?

– Как цветок! – Пошутил Мухин, видя, как разгораются от любопытства глаза Алика.

– Слушай, познакомь, а! Ничего не пожалею, если не врешь. Друг ты мне или нет?

– В следующий раз. Когда надоест. А пока, дорогой, она мне самому – во – как нравится! – Провел ребром ладони по горлу Мухин.

В это время к стекляшке подкатила желтая милицейская машина с «вертушкой». Из нее вылезли двое, один в форме старшего лейтенанта, другой – сержанта милиции. Мухин не раз встречал их у горотдела МВД, проходя к остановке дизеля – пригородного поезда.

– Во, и менты зажарились! – Кивнул на них Суламбек. – Стражи порядка, а пиво тоже любят.

Но, как оказалось, зашли они не за пивом, а за его продавцом – Жорой. Старший лейтенант приблизился к нему вплотную и сказал: «Закрывай лавочку, поедешь с нами».

Жора, как нашкодивший школьник, сделал из всего себя вопросительный знак:

– Зачем от работы отрываешь, начальник, видишь, народу сколько, как я брошу?

Очередь загудела недовольно.

– Житья от вас нет, все поперек горла, все власть свою показываете, мы на вас жалобу напишем! – Завопил худенький мужичок с рыжей бородкой колышком, в майке и джинсах.

– Ты у меня поговори, сейчас вместе с ним поедешь, там напишешь свое заявление на нас, а мы почитаем. – Подошел с решительным видом к нему сержант.

– А что? Я ничего, я так, как и все. – Ретировался мужичок.

Очередь вновь недовольно загудела.

– Спокойно, граждане! – Поднял руку старший лейтенант. – Мы не на блины его забираем, дело есть. Так что извините, что перебили вам кайф, прошу всех выйти!

Жора заметался за стойкой, как пойманный зверек в клетке, не зная, куда себя деть.

– Ну, чего ты ждешь? Закругляйся, тебе сказано! – Снова сурово приказал ему старший лейтенант. – Товарищи, попрошу на выход! – Обратился он ко всем.

Но никто не выходил. И только когда Жора сорвал с себя и швырнул на стул белую общепитовскую куртку с пятнами от пива и потных ладоней, мужики стали нехотя выходить из стекляшки. Пришлось выйти и Мухину с приятелями. Они допивали пиво, стоя, в тени аквариума, и провожали Жору и милиционеров.

– Видать, натворил что-то! – высказал предположение Суламбек.

– Да уж, так просто не закроют. – Поддержал его Мухин.

Алик догнал Жору и, несмотря на недовольство сержанта, заговорил с ним сначала по-русски, потом по-армянски:

– Ара, что случилось? Слушай! Ванцесс?..

Жора что-то прошептал ему на ухо, но старший лейтенант оттолкнул его и приказал Жоре садиться в машину. Дверцы «бобика» были распахнуты настежь. Жора медленно, не глядя ни на кого, залез в раскаленный кузов, и сержант захлопнул за ним дверцы. Жалкое лицо Жоры показалось в зарешеченном окне. Грустными глазами он смотрел на свою стекляшку и стоявших возле нее подвыпивших мужиков.

– Замели! Теперь пива месяц не будет – в сердцах пожалел кто-то то ли Жору, то ли пиво.

– Что ты к нему подходил? – Спросил Мухин Алика.

– Да земляк все же. Интэрэсно стало, за что взяли. Не сказал. Ничего серьезного, говорыт.

– Наверно, за пиво! – Предположил Суламбек. – Гадкий пиво торговал позавчера. Слухал, с содой.

– Что ты говоришь? Какая сода? Зачем зря наговаривать! – становил его Алик. – Тут, друг, не то.

– Ну, ладно, вы куда сейчас? – Решил уйти Мухин. – Я пойду, окунусь, самое время охладиться.

– Может, в магазин сгонять? – Не согласился с ним Суламбек. – Давай пятерку! Возьмем бормотухи.

Мухин вытащил пятерку, но идти в магазин отказался. Суламбек и Алик пошли без него, предупредили, уходя, чтобы обязательно дождался их.

– Я буду на пирсе. – Махнул он им рукой. – Не могу уже, перегрелся.

Близкая и почти мертвая тишина наполняла побережье. Но из недалекого микрорайона доносились приглушенные расстоянием шум и гам. Сигналили клаксонами машины, кричали играющие и не боящиеся жары дети. Неподалеку от стекляшки – на площадке для детей – неподвижно и нелепо висело в мареве раскаленного приморского воздуха «Чертово колесо». Невдалеке дремали волки, лисицы, олень и другие, облезшие изнуренные на солнце зверушки помалкивающей карусели. И только впереди, на стендах, громко, хотя и беззвучно, кричали о трудовых успехах трудящихся Мангышлака целые колонки ярких, пузатых цифр. Мухин знал, что все это в большинстве своем туфта. Не верил ни одной из них. Видел, как делали на рубль, а рисовали в отчетах на два. Как говорится, один пишем, два в уме. Нет, наоборот, два пишем, один в уме. Только первые метры дороги к райцентру Шетпе протянули по степи, а уже отрапортовано в Москву о завершении строительства. И еще целую группу дорожников к наградам представили, вот потеха! А тут, как назло, корреспондент приехал. И все разнюхал. На всю страну обсмеял второго секретаря обкома и других начальников за очковтирательство. А что у нас делается! – Размышлял про себя Мухин. – В прошлом году реактор чуть на воздух не взлетел. Из режима вышел. Проспали. Пришлось один блок останавливать. Водичку тяжелую, то есть грязную в экологическом отношении, в Каспий спустить по отводному каналу. А она вскоре дала себя знать. Начались заболевания. Оцепление по берегу выставили, флажки красные. А обывателям лапшу на уши повесили – мол, палочку холеры со стороны, наверно, из Астрахани завезли, заразили бациллами море.

Мухин это точно знал, сам швы в топливных сборках активной зоны реактора заваривал. Потому что накануне они не выдержали нагрузки, как объяснил ему Костик – сменный инженер. Он подменил проштрафившегося товарища и от души жалел его – «сожрет» директор. Зверь, а не человек, даром, что генерал. И ведь надо ж было уснуть парню. Днем день рождения отмечал, не отдохнул перед сменой, вот и влип в историю! Чуть под суд не угодил, замяли дело. Но в море еще долго не купались. И воду питьевую для начальства в танкерах из Махачкалы через Каспий возили. Так что картина ясная. Мухин в то лето вообще не купался, брезговал. Но море постепенно перебороло болезнь, и вновь приняло в свои объятья человека. Без обиды и злопамятства.

Людям бы широту его души и доброту! – Думал не раз Мухин. – Способность всеощущения и самовозрождения! Ведь сколько в жизни уродцев. Почти все человечество в большинстве своем состоит из них – физических и духовных уродцев. И спасти может только природа, ее любовь. Вернее, любовь самого человека к ближнему и себе, к ней – своей матери.

Но как редко мы задумываемся над этими простыми истинами. А почему? Закручены ритмом жизни, торопимся. Не замечаем красоты, топчем ее, а в итоге – разрушаем собственные души, самих себя. Когда люди верили в Бога, многих от злобы и дурного поступка удерживали вера и страх. Но страх превращает человека в лучшем случае в раба, в худшем – в животное. Но и отсутствие Бога в душе и страха перед ним порой оборачивается не менее тяжкими последствиями. Человеческая натура терпит крах, не имея под собой твердой нравственной почвы…

Мухина качало на прозрачных, зеленовато-желтых волнах и он с блаженством погружал в них голову, широко раскрывал глаза и, словно сквозь белесую пелену, рассматривал водоросли и шнырявших между камнями бычков с серыми и черными крапинами по бокам и серебристые блестки мальков кильки. Забыв обо всем, что творилось на суше, он заплывал в другой, загадочный и интересный ему мир. Но длилось это мгновенья. Легкие распирало от удушья, и он вынужден был выныривать, жадно хватать ртом воздух, и вновь слышать шум и гам кипевшей на берегу жизни. Из-за раскрытых книжек-домов, строчки в которых составляли вместо букв поблескивающие от солнечного света окна зданий галерейного типа, доносился гул автомобильных моторов, редкий лай собак и голоса детей, игравших во дворах, в тени деревьев и под беседками в детском комбинате. И все это снова возвращало мысли Мухина в мир его привычных дел и забот, к Лене.

Мухин испытывал сладкую истому при воспоминании о ней. И нежность прозрачной волны напоминала ему сейчас нежность Лениной слегка тронутой загаром кожи. Он свободно и плавно раздвигал в брасе руками морское пространство и уходил все дальше и дальше от берега. Городской шум тонул и растворялся в спокойных и плавных волнах, так и манивших дальше, туда, где, словно застыв на месте, играли над водой, как крылья лебедей, белоснежные паруса яхт.