– А он заболеть хочет, чтобы в школу не ходить, – ехидно заметила Беликова.
– Никто не хочет болеть, – не согласилась Катя. – Вон Петруха-рыбак всем говорит, что за здоровье все бы отдал, даже мотор лодочный…(У Петрухи-рыбака был самый сильный в округе лодочный мотор.)
– А он хочет, – упрямо повторила Беликова. И ни с того ни с сего добавила: – И вообще, у меня голова от него болит.
Сашка непонимающе взглянул на Беликову, голова от него постоянно болела только у мамы.
– Ты меня за косы дергаешь, а у меня голова болит, – пояснила она таким голосом, словно собиралась заплакать, Сашке вдруг стало ее жалко и он сказал:
– Я больше не буду.
– Вот и хорошо, – обрадованно хлопнула в ладоши Катя. – Вот и помирились…
И взглянула на Вовку.
Тот уже доел варенье и облизывал ложечку.
– Еще?
– Не надо…
Он довольно откинулся на стуле, огляделся, спросил:
– А чего Сашка не доел?
– Я не хочу больше, – отозвался тот.
– А мне тепло стало, – признался Вовка и повернулся к Кате: – А родители скоро придут?
– Мама еще не скоро, а папа в командировке…
Катькин папа был снабженцем в райпо и в командировки ездил часто, поэтому Сашка его почти не помнил. Только блестящие сапоги и модный драповый (мать так говорила) пиджак и брюки-галифе.
Таким он его запомнил с того дня, когда их принимали в пионеры.
Катькину маму, тетю Валю, он видел несколько раз. Она была невысокой, красивой и, как ему казалось, очень доброй. Она работала заведующей каким-то служебным буфетом в городе, на другой стороне, рано уходила на работу и поздно приходила.
– Не болейте, мальчики, – вдруг просительно произнесла Беликова, и все трое удивленно посмотрели на нее.
– Ты чего, Надюха? – вдруг сорвавшимся голосом спросил Вовка. – Видишь, мы чаю с малиной напузырились, теперь не заболеем.
Но Надька все равно зашмыгала носом, и Катя стала ее успокаивать и даже вывела в другую комнату.
Надька жила с матерью, отец был художником и жил в Смоленске.
Раз в год, как правило в сентябре, он приезжал к ним, привозил Надьке подарки, гостил несколько дней и снова уезжал. Когда он приезжал, Надька с гордостью ходила с ним по улицам, а тетя Ксения стеснялась, потому что работала нянечкой в больнице и была не чета художнику (так говорили взрослые).
– Ладно, нам пора идти, – поднялся из-за стола Вовка. – В гостях меру знать надо.
– Попейте еще, – появилась из другой комнаты Катя, а следом за ней, промокая белым платочком под глазами, вышла Надя.
– Да мы же не лошади, – брякнул Вовка и тут же исправился: – Очень вкусно было…
– Саня… – Надя тронула Сашку за рукав. – Давай не будем ссориться… Никогда…
– А я… – Он хотел сказать, что это оттого, что она вредная, но посмотрел на нее и только добавил: – Ладно…
– Дай честное слово, что ты ее не будешь дергать за косы и бить сумкой, – вмешалась Катя.
– Да я…
– Дай ты им слово, – сказал Вовка, надевая пальто. – Чего тебе стоит…
– Нет. Слово должно быть твердое, как у взрослых, – неожиданно серьезно произнесла Катя. – И ты тоже, Вова, меня больше не задевай… Давай просто дружить…
– Ладно, будем просто дружить, – миролюбиво согласился тот.
– А ты, Саша?
– Будем дружить… – послушно кивнул он и стал торопливо зашнуровывать ботинки.
– Хорошо, мальчики… Хорошо, что вы не утонули, – со вздохом облегчения произнесла Надя.
Они торопливо прошли через двор, выскочили на улицу, и Вовка наконец выпалил с трудом удерживаемое:
– Ну и дура эта Беликова. Мало ты ее колотил…
– Теперь все, – вздохнул Сашка. – Слово дали… Дружить…
– Да ладно, подумаешь, слово…
– Нет… Раз дали, надо держать…
– Погоди вот, матка вечером тебе всыплет, и подраться захочется…
– Не всыплет, – огорчился Сашка и заторопился: – Я пошел, надо кур покормить, мамка просила…
– Я тоже уроки учить пойду…
Они махнули друг другу и неохотно разошлись…
Половодье
Ледоход начался вечером в субботу.
Мужики с прибрежной и окрестных улиц, придя с работы, собрались на берегу, рассевшись на скамейках возле домов (хозяева и кто постарше), стоя кружком на пустыре (молодые парни) или пристроившись на перевернутых лодках недалеко от воды (владельцы этих самых лодок и заядлые рыбаки). Дымили, неторопливо обменивались мнениями, глядя на ноздреватый, уже отбитый от берегов, но еще неподвижный лед, и ожидали. Бабы тоже появлялись на берегу, но не праздно, а с какой-либо целью: то воды зачерпнуть, то что прополоскать, то мужу выговорить за пустяшное ротозейство.
Мелкотня шныряла тут же, с деревянными пистолетами и саблями гоняясь друг за другом, по очереди зашибая носы, пачкая одежку зеленой, начинающей вылезать травкой и получая нагоняй от отцов.