Забудь обратную дорогу. Остросюжетная литература

Сашка грезил, почти дремал.

– Тихо, тихо, – вернул его из грёз, опустил на грешную землю голос Оксаны.

– Какой же ты нетерпеливый. Не здесь, потом, потом, – тяжелое дыхание девушки прерывалось затяжным, страстным поцелуем.

Но не с Сашкой. А с каким-то незнакомым мужчиной, который целовал девушку почти рядом с Сашкой, за деревом. И тоже тяжело, прерывисто дышал, как и она.

Если за мгновение до этого Сашка и был готов упоительно слушать жаркое дыхание любимой, и самому исходить страстью, то сейчас не менее страстно желал превратиться в дерево, в скамейку, или в кустарник, или хотя бы в столбик для фонаря. Или, на худой конец, провалиться сквозь асфальт.

Но, поскольку он от рождения не обладал способностями столь кардинального перевоплощения, а в военном училище не учили на волшебника, то земля вместе с асфальтом не расступилась, не образовалось разлома в тартарары, в преисподнюю. Деревья и столбы оставались в своём первоначальном природном составе без Сашкиной телесной или иной примеси. Поэтому ни исчезнуть, ни превратиться во что-либо он так и не смог. Остался сидеть, как сидел.

Истуканом.

– Ой! – вскрикнула Оксана. – Сашка? Ты что здесь делаешь?

– Вот, – только и смог ответить Сашка, обиженно, по-детски шмыгнув носом.

Точь в точь, как и тогда, при первом знакомстве.

А потом он шёл по ночному городу и пел!

Пел, не боясь разбудить горожан, не боясь привлечь к себе внимания случайного прохожего, милиции или военного патруля. Он уже ничего не боялся. Сашку не пугала его музыкальная бездарность, полное отсутствие музыкального слуха не пугало тоже. И не смущало. Ни капельки.

– Забудь обратную дорогу,

Того, что было, не вернуть, – кричал Сашка.

Эти Сашкины звуки ни в коем случае не были похожи на арию одинокого, обманутого любовью курсанта. Не походили они и на нежные, страстные звуки серенады под окном возлюбленной.

Это был крик отчаяния.

Он выкрикивал в ночной Воронеж слова песни, словно выплёскивал душевную боль. Орал речитативом. От этого ора лишь вздрагивали сонные вороны на ближайших деревьях, и, недовольные, тоже орали, словно вносили и свою лепту, гармонично вписываясь карканьем в какофонию звуков, исходящих от Сашки.

Зато, как никогда, он стал понимать глубинный смысл текста песни Лили Ивановой. И пропускал его сквозь себя, будто испытывая себя же на прочность, маниакально причиняя себе же всё новые и новые боли. Рвал по живому.

– Забудь обратную дорогу,

Того, что было, не вернуть, – выплёскивал из себя Сашка, подспудно желая разделить с сонным городом Воронежем жгучую, неимоверную душевную боль.

А город спал.

Безразличный.

Бессердечный.

Безжалостный.

Жестокий.

Бездушный.

А Сашка пел! Нет, он горланил. Назло и вопреки всему и всем.

И себе тоже.

Исцелялся.

Приходил в себя.

2

Майор Камешков Михаил Сергеевич прибыл в Ташкент поездом.

Всю дорогу по нескольку раз в сутки по составу передавали песню болгарской певицы Лили Ивановой «Забудь обратную дорогу». И эта мелодия настолько «въелась» в майора, что уже навязчиво звучала в голове помимо его самого, помимо его воли.

Эту песню Михаил Сергеевич услышал впервые давно. И как-то особо не придавал значения. Хотя ему нравилась эта певица, нравилась мелодия. Слова текста майор подверг беглому анализу, и пришёл к выводу, что смысл заложен в песню глубокий.

– Забудь обратную дорогу,

Того, что было, не вернуть, – частенько напевал майор Камушков.

Ему предложили командировку в Афганистан. Всего лишь на год. Спасибо Главкому ВВС товарищу Кутахову Павлу Степановичу. Это он добился шестимесячного срока командировки для лётного, и годичного – для наземного состава Военно-воздушных сил СССР. В пехоте – намного сложнее. Там – два года и никуда не денешься.

Камешков не сразу согласился.

По скупым сообщениям в печати, а ещё больше из рассказов тех офицеров, кто уже побывал в Афганистане, Михаил Сергеевич хорошо знал, что там, в чужой для него стране, советские воины-интернационалисты не высаживают парки с аллеями дружбы. А если и высаживают, то в перерывах между боями. Да-да! Там идёт война. Настоящая, кровавая. Не киношная. Поэтому быть её участником майор особым желанием не горел. Потому как не видел себя в цепи атакующих.

А тут вдруг вызвали в вышестоящий штаб, и предложили.

А у него дочка только-только заканчивала десять классов, сдавала экзамены. Надо было определяться с её дальнейшей учёбой. Уже на семейном совете выбрали институт, даже поговорил кое с кем предварительно, хорошо посидели в ресторане несколько раз с кем надо. Перспектива вырисовывалась радужная. Чего зря говорить. Стоило довести дело до логического финала лично, ни на кого не надеясь. Всё ж таки дочь. Кто же, если не родной отец о ней позаботится? Да и сынишка подрастает, рука отцовская нужна.

И вдруг командировка. А если, не дай бог, что? Кто тогда возьмёт на себя заботу о детях? Мать? Да что она сможет сделать?! Причитать да скандалить умеет. Вот и всё. А серьёзными делами надо заниматься отцу. Тем более, и сынишка мужского присутствия требует.

Да и война там. С какого испуга он, майор Камешков, должен голову свою подставлять? Интернационализм – это для работы, для подчинённых, для газет и для телевидения.

Однако беседа с начальником политотдела дивизии не прошла даром. Шеф пообещал взять на личный контроль судьбу дочери. При нём, при Камешкове, позвонил ректору института, уладил все дела, не выходя из рабочего кабинета.

– Вот видишь, считай, уже зачислена твоя дочь в институт на исторический факультет. Осталось чистая формальность – оформить документально. Но, это уже после экзаменов. Так что, можешь быть спокойным, Михаил Сергеевич, и за детишек, и за семью в полном составе, – убеждал и успокаивал полковник Заболотный, доверительно положив руку на плечо подчинённого. – Мы, политработники, своих не бросаем, ты же знаешь. Вот отбудешь свой срок, выдвинем тебя на вышестоящую должность. Получишь звание «подполковника». А если награду серьёзную умудришься заслужить, то и выше. Чем чёрт не шутит, а?

– Оно, конечно, товарищ полковник, – тянул майор Камешков.

Но уверенности и бодрости в его голосе не было слышно. Это заметил и начальник.

– Пойми ты, садовая голова. Разнарядка из округа пришла, нужен секретарь партийного комитета авиационного полка. Кого я пошлю? Должность не пыльная, тебе хорошо знакомая. Документация, партсобрания, заседания партийной комиссии, приём новых членов, то да сё. Сиди себе в кабинете, горя не зная. Ты же на боевые задания летать не будешь, если с ума не сойдёшь, конечно, и по доброй воле не попрёшься под пули. В закрытом гарнизоне, под надёжной охраной. По выслуге – год за три идёт, тройной оклад, Один – чеками Внешторгбанка, два – в рублях. Клади на книжку или переводи жене. Вернёшься в Союз – машину легковую вне очереди. В дивизию тебя переведём. А это уже совершенно другие масштабы. Ну, соглашайся!

– Да-а-а, – тянул майор. – Оно, вроде и так, однако…

– Михаил Сергеевич! Дорогой ты наш! – воскликнул начальник. – Да ты понимаешь, что после Афганистана вас, воинов-интернационалистов, будут на руках носить! Как тех, кто был в Испании когда-то. Ну, что скажешь?