Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3

Диво, диво!
До краю дожнёмся —
Мёду мы напьемся!
Диво, диво!

Дожинки празднуют, – подумал он мельком, погоняя коня лёгким шевелением плети. – Небось, и Краса с ними.

Он не видел девушку с самого Перунова дня, с того, как она показала его солнцу и сказала, что никуда ему теперь от неё не деваться. Не было и дня, чтобы он не вспомнил он ней, но служба есть служба.

Наш хозяин Берестень
Ставит пиво на плетень!
Диво, диво!
Хозяйка-тетеря
Поставит вечерю!
Диво, диво!

Невзор весело засмеялся, и вновь поторопил коня. Воронко перешёл на рысь и скоро рассёк грудью придорожные кусты, вынеся всадника на открытое место.

Сбеги (да какие уж сбеги, три года на полоцкой земле живут, давно уж полочане, считай! – а только так и будут их теперь сбегами звать в здешних местах!) шли по краю сжатого поля, неся на руках туго связанный сноп, украшенный лентами и полевыми цветами. Последний сноп следовало подарить хозяину поля, задержавшемуся с жатвой – и Невзор тут же от души пожелал, чтобы этот сноп достался старосте, Славуте, чтобы он был с его поля. Впрочем, поют про какого-то Берестеня, стало быть, не к Славуте идут.

Невзор рыскнул взглядом по идущим, отыскивая Красу, замер на миг, не находя. Да вон же она, впереди всех, в венке из волошки, горечавки и клевера. Ух ты, а ведь это значит, что она самая красивая в вёске! Ну кто бы сомневался, – усмехнулся Невзор, направляя коня навстречь шествию.

Наварила буряков,
Насыпала червяков!
Диво, диво!
Наварила каши,
Насыпала сажи!
Диво, диво!

Его встретили смехом и шутками (знали уже его, помнили и по Перунову дню), поймали коня за уздечку (Воронко захрапел и попятился было, но быстро успокоился, когда ему кто-то сунул под нос кусок хлеба с солью). Краса глядела на него весело, чуть склонив голову набок, чуть щурясь от бьющего в глаза солнца. Невзор перекинул ногу через луку и соскользнул наземь, оказался прямо перед ней – обычай он помнил. Краса надела на него венок и все опричь загалдели:

– Выкуп, выкуп!

– Выкуп!

Выкуп, – усмехнулся парень, подхватывая Красу под локти и не спеша выпускать. – Всё верно, с первого встречного в Дожинки – выкуп.

– Выкуп! Выкуп!

Невзор отцепил от широкого войского пояса серебряную подвеску, вложил в ладонь Красе и, не удержась, всё-таки её поцеловал. Словно огнём обдало голову, хмельно затуманились глаза, он выпустил девушку, а она, смеясь, сняла с его головы венок и тут же отскочила назад.

– Приходи дожинки справлять, витязь! – со смехом прокричали весяне, но Невзор, жадно глядя на Красу и только на неё, помотал головой:

– Не! Служба! Скакать надо!

Вскочил в седло, не касаясь стремян, вздел Воронка на дыбы, и весело прокричал прощальные слова, ударяя вскачь по лесной тропе. А весяне вновь завели всё ту же песню:

Как на нашей нивке
Сегодня дожинки!
Диво, диво!
До краю дожнемся —
Меду мы напьемся!
Диво, диво!

И верно – служба!

Невзор скакал в войский дом на Нарочи, вестоношей от воеводы Бреня, вёз невесомую и тяжёлую ношу – берестяную грамоту. Может, от воеводы, а может и от самой княгини. Невзор же не утерпел и завернул на несколько часов в Сбегову вёску, благо было почти попутно.

Всадник вымчал на опушку леса, тонущую в зарослях кипрея, донника и зверобоя, кустах боярышника и волчьего лыка, и перед ним широко распахнулся простор озера. Над озером гулял ветер, и Нарочь тяжело ворочалась в низких берегах, бросала на прибрежные камни тяжёлые, словно свинцовые волны; мотались в волнах камыш и осока.

Невзор промчался озёрным берегом, миновал полосу сосняка и стремительно влетел в ворота – сторожевые новики даже не успели рот раскрыть, не то, чтобы его окликнуть. Будет им вечером на орехи, – злорадно подумал Невзор, спешиваясь. Привычка драть нос перед теми, кто ещё только обучается у старых («я – опоясанный вой, а вы – щенки несмышлёные, ососки!») появилась недавно, и, как Невзор ни старался её преодолеть, всё равно то и дело прорывалась.

Наставник Ясь встретил его на крыльце – было бы слишком большой спесью полагать, что он вышел встречать своего бывшего ученика нарочно. Скорее всего, наставник строжил за что-то новиков на дворе, когда прискакал Невзор. Ну или наоборот – новики перед ним чем-нибудь хвастались, как водится.

Невзор подбежал, придерживая меч пока ещё не навычной рукой, сдёрнул шапку, резким движением головы откинул со лба короткий ещё чупрун, поклонился.

– Гой еси, наставниче Ясь!

– И тебе поздорову, Невзор Несмеянович, – отозвался Старый. Мальчишка, которого мало не впервые назвали по имени-отчеству, смешался, покраснел, но почти тут же вновь овладел собой.

– Весть тебе от воеводы Бреня, – мальчишка, вновь поклонясь, протянул наставнику берестяной свиток.

Что в письме – он не ведал, да и разве ж это было важно? Редко кто в здравом уме доверить действительно важное ненадёжной бересте. А перехватят гонца? А не успеет он бересто в огонь бросить? Действительно важное всегда доставляют устно.

– С чем послан? – отрывисто спросил Ясь, пряча за пояс бересто и неодобрительно косясь на новиков, во все глаза глядящих на вооружённого и опоясанного мальчишку. Невзор скользнул по ним взглядом, мимолётно улыбнулся и тут же вновь стёр улыбку с лица – говорить с наставником надо было взаболь.

– Послал меня к вам, Старые, воевода Брень Военежич, – степенно ответил Невзор. – Просит он, чтобы кто-нибудь из вас днями был в Полоцке, на дворе у воеводы. Отай.

Наставник помолчал, покивал едва заметно. Для чего отай – не спросил. Просит так воевода, стало быть – надо так. Да и не вестоноше сопливому про то ведать, мало ль что – опоясанный вой в четырнадцать лет.

– Добро. Передай – буду через два дня. Здесь ночуешь или как?

– Не, – мотнул головой Невзор, глядя в сторону. – К матери заскочить хочу, на дедову заимку в Мяделе. В Моховую Бороду.

Врать он не умел и не любил.

Наставник Ясь только коротко глянул на него, отчего Невзор чуть покраснел, понимающе усмехнулся и сказал:

– Ин ладно, так тому и быть. Воевода-то разрешил помедлить?

– Разрешил, наставниче, – облегчённо ответил Невзор.

Он прискакал в Сбегову вёску, когда праздник уже закончился, отпировали весяне, и только неугомонная молодёжь ещё шумела между жилищами. Остановил коня на опушке, несколько мгновений помедлил, слушая вечерний полумрак – из вёски доносилось пение и весёлый смех. Что-то у них многолюдно стало, – подумалось Невзору неволей, он криво усмехнулся и шевельнул поводьями. Воронко, уже потянувшийся к сочному лопуху, недовольно фыркнул, но подчинился.

А жилья в вёске и впрямь прибавилось – опричь отстроенных в прошлом году домов родичей Красы, добавилось сразу несколько изб, белевших в полумраке недавно отёсанными бревенчатыми стенами. А значит, прибавилось и народу.

Смех Красы он услышал издалека, хотя до того она смеялась редко. А в следующий миг, разорвав темноту, вынырнул к костру, у которого шумела молодёжь. Завидев невесть откуда возникшего всадника, они на миг замолкли, но тут же снова засмеялись, загомонили, прихлынули к Воронку, признав в Невзоре княжьего воя.

Краса же стояла у огня и улыбалась невестимо чему.