Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3

– Нет, госпожа, – отверг Рах, и Мстивой покосился на него с лёгким удивлением. А Рах продолжал (видно было, что эта мысль пришла к нему только что). – Мы тебе сказать пришли, госпожа Бранемира Глебовна. Ты, вестимо, вольна в княжестве распоряжаться как хочешь, и мир заключать хоть с кем, и войну объявить хоть кому, а только вот нам, дружине сына твоего, ты указывать не вольна.

Бранемира несколько мгновений глядела на воевод, не в силах понять, о чём говорит Рах, а Мстивой, мгновенно всё поняв, только хлопнул его по плечу:

– Ха! Добре придумал, брат-воевода!

– Ты хочешь сказать… – начала Бранемира, смутно догадываясь.

– Да, госпожа! – воевода глядел исподлобья. – Если ты замирилась с Ярославичами и не спросила нас, дружину, оставила в полоне своего мужа и сыновей, то мы, дружина твоего сына Рогволода, вольны сами вызволить своего господина из полона.

Гнев в глазах княгини из огня стал пожаром.

– Ты забываешься, воевода! – грянуло в гриднице, и Вайва, вздрогнув, отскочила от двери. Не от страха – просто как бы воеводы не бросились от гнева госпожи наружу, да не поняли бы, что она подслушивает. Экая была бы досада – попасться в самом начале.

Кезгайло смотрел так, словно знал про неё всё.

– Как ты оказалась здесь?

Сначала, когда Кезгайло перехватил её около птичника, и, ухватив за руку, втащил в закуток между клетями, она думала, что вой из дружины новогородского посла просто хочет пощупать понравившуюся холопку великой княгини. Трава в закутке была вся вытоптана сапогами и поршнями миловавшихся здесь в разное время парочек, да и сама Вайва не раз и не два тут бывала. Но вой только приобнял её за спину, так, чтобы у увидевшего их снаружи, не было сомнений в том, что тут происходит, и не спешил развязывать поясок.

И в этот миг она вдруг поняла, что он говорит с родным ей литовским выговором. Так же, как говорит и она сама.

Она попала в полон ещё девчонкой во время очередной войны между литвой и Полоцком, родные её погибли, выкупа за неё никто не дал, и Всеславля княгиня забрала понравившуюся девчонку к себе в княжьи холопки.

– Из какого ты рода?

Она не помнила. Помнила только, что жили они на берегу большого озера.

– Озёр в наших краях множество, – сказал он насмешливо.

О, она нашла бы СВОЁ озеро, обязательно бы узнала и сосновый бор, куда бегала за грибами и ягодами, и овраг, в котором, по слухам, ночами хороводилась нечистая сила, на которую с замиранием сердца ходила посмотреть ребятня, готовая стрелой метнуться прочь от каждого шороха, и священную берёзовую рощу на другом берегу, где вайделотки приносили жертвы и хранили священный огонь, кормили молоком мудрых змей.

– Я мог бы помочь тебе выбраться домой, – сказал Кезгайло словно бы между делом. Рука его поглаживала девушку по спине, и Вайва невольно чувствовала, как её охватывает желание. Но слова воя заставили её обо всём забыть.

Он не может её обмануть. Зачем? Чтобы добиться того, чего вои от девок извечно хотят? Но она холопка, а у холопок согласия не спрашивают, и незачем обещать им золотые горы.

– Но ты должна помочь мне, – закончил Кезгайло, распуская, наконец, узел на её плетёном пояске.

О, она согласна! Согласна на всё!

– Но мне надо знать, кто приходит к твоей госпоже из полоцких вятших, о чём они говорят, что они замышляют против Киева… – жарко шептал он ей на ухо, прерывисто дыша, пока его жадные руки шарили по телу холопки, и когда мучительная судорога пронзила всё её тело, она вскрикнула:

– Да, я поняла! Да!

Но воеводы не побежали.

Вайва уже шагнула было обратно к двери, но услышала шаги на лестнице и отпрянула. Вовремя! На верхней ступеньке стояла Боримира, старшая невестка Всеслава и Бранемиры, жена Рогволода, старшего княжича. Варяжка. Стояла и смотрела на неё, Вайву, вцепясь в балясник.

– Подслушиваешь, змея? – спросила она бесцветным голосом. В её словах ясно звучал Боримира варяжский выговор, в Полоцк Боримира попала только весной, всего полгода назад. – Вынюхиваешь?

Она спустилась на несколько ступеней.

– Для кого вынюхиваешь? – Боримира повысила голос. – Для Мстислава альбо сразу для Изяслава киевского?!

Колени Вайвы подкосились от страха, но она понимала – сознаваться нельзя. Батоги – пожалуй, самое меньшее, что её ждёт. И уж о возвращении домой точно придётся забыть.

– Ну?! – плетью хлестнул голос Боримиры.

– Нет, госпожа, – дрожащим голосом ответила холопка. – Я… я только хотела спросить у госпожи, не нужно ли чего. У Бранемиры Глебовны гости, воеводы твоего мужа, госпожа…

– Вот как?! – Боримира вмиг забыла о провинности холопки, быстро пробежала остальные ступени и протянула руку к двери. А Вайва, чтобы не испытывать судьбу, тут же бросилась из сеней наружу, на крыльцо. Того, что она узнала, уже много. Остальное вызнается потом.

– Стало быть, вы и меня хотите оставить? – Боримира упёрла руки в бока. Возможно, для кого-то эта молоденькая женщина выглядела бы сейчас смешно. Но обоим воеводам было вовсе не смешно.

– Ты – в безопасности, госпожа, – ответил Мстивой Серый, опустив глаза. – А твой муж – в полоне.

Гроза в гриднице уже стихла. Выпустив первый гнев, княгиня Бранемира успокоилась, а воеводы, поняв, что перегнули, тоже сбавили пыл. Но только начался разговор по делу, как из сеней в гридницу ворвалась Боримира, и услыхав, о чём идёт речь, потребовала ответа.

– Что вы собираетесь делать? – подавленно спросила Боримира. Возразить ей было нечего.

– Надеюсь, вы не собираетесь пойти прямиком на Киев? – холодно бросила старшая княгиня.

– Я думаю, против Чернигова разумнее будет действовать с помощью вятичей, – гридень Рах говорил так, словно понял это только сейчас. – Ни князь Ходимир, ни твоя дочь, госпожа, не подписывали никакого ряда с Киевом или Новгородом.

– А ты всё опасаешься, госпожа княгиня, что мы нарушим твой драгоценный мир? – ядовито спросил Мстивой прежде чем Рах успел его остановить. Ему, варягу, было ни к чему блюсти вежество даже и перед матерью своего господина.

– Опасаюсь, да… – отстранённо сказала княгиня, глядя прямо перед собой, словно никого не видя и не слыша. – Опасаюсь.

Потом она подняла голову, взгляд её источал мороз.

– Я больше не задерживаю вас, воеводы.

Когда воеводы ушли, княгиню вдруг затрясло. Зубы стучали по краю каповой чаши с мёдом, поспешно налитой и поднесённой невесткой. Потом её, наконец, отпустило, и княгиня разрыдалась. А варяжка сидела рядом, обняв её за плечи, и утешала, гладила по плечу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НАЧАЛО ИГРЫ

1

Соколко дурно переносил воду, поэтому с лодьи его пришлось сводить с уговорами и увещеваниями – конь уросил, храпел и пятился, выглядел усталым, словно на нём всю ночь дворовый воду возил. Хотя какой на лодье дворовый… Впрочем, какая-никакая нечисть на лодье должна быть, наверное. Подумав так, Несмеян озадачился и зарёк себе на будущее спросить у кого-нибудь из корабельщиков. У кормчего княжьей лодьи, с которой он сходил на берег сейчас, спросить было уже некогда. Ни ему самому, Несмеяну, ни кормчему Нечую. Хотя как раз кормчий-то должен знать – он и по рекам ходил на лодье не раз, и на Волчьем море в прошлом году с Рогволодом Всеславичем изрядно солёной водицы похлебал.

На твёрдом бережку конь быстро освоился, и взбодрился, уже вскоре Несмеян вскочил верхом и поехал вверх по Боричеву взвозу, провожаемый глазами корабелов, дрягилей с вымола, торговцев, калик и просто досужих зевак.

В Киеве Несмеяну доводилось неоднократно бывать и ранее. Ещё во время достопамятного похода на торков семь лет тому. Да и раньше – тоже. Ещё когда Всеслав Брячиславич был совсем юным князем (только-только ещё сел на полоцкий престол после смерти отца), а он, Несмеян – ещё не гриднем, а совсем зелёным отроком при князе. Всей чести и величания только и было, что его отец привёз Брячиславу Изяславичу весть о рождении сына, а он, Несмеян, родился в один день с Всеславом.

Киев с тех пор (хоть с торческого похода, хоть с юношеского быванья) изменился не сильно.

Прибавилось домов на Подоле и Оболони, прибавилось церквей, которые золотыми головами подымались над городскими стенами и на Подоле, и на Горе. Несмеян при виде их только дёрнул усом – вспомнился Полоцк, над которым тоже высилась каменная громада Софии, заложенной ещё Брячиславом-князем. Теперь, когда Всеслав Брячиславич был в полоне, новогородский князь настоял, чтобы княгиня Бранемира дозволила освятить пустеющий собор и проводить в нём службы.