пока он лишь по комнате гуляет,
пока он лишь простое слово «мама»
умело сочиняет по складам.
Отдай эпохе на закланье гений,
который, может быть, создаст поэму,
а может быть, расколет мир на части,
как перезрелый греческий орех.
Он столько лет на ниточке держался,
подобно позолоченным орехам,
которые всегда висят на елке
среди игрушек, ваты и свечей.
На этот раз игрушки уцелеют,
еще не время встать на табуретку
и липкими от сладостей руками
красивые орехи оборвать.
Еще не время.
Мальчики возводят
макет цивилизации на пляже,
и служит созидательным порывам
великолепный северный песок.
Но посмотри:
макет забрызган кровью,
и падают и падают солдаты
с разбитыми пустыми черепами
игрушечными лицами в траву.
Над ними плачет северное небо,
а жизнь полна открытий и загадок
и сделана как будто специально
для детских «почему» и «отчего».
И мальчики идут неровным строем
В смешных фуражках, форменной одежде
коряво выводить большие буквы
на старой чисто вымытой доске.
Им объяснят, что дважды два – четыре,
что Родина достаточно прекрасна,
что неприлично нарушать порядок,
а слово «смерть» они поймут потом.
Еще не время, белый пух ложится
на старые садовые скульптуры,
и круто пахнет солью и гранитом
спокойная приморская зима.
Но тяжкий груз несут по кругу стрелки.
Спешит эпоха вырастить мальчишек,
уже никто не скажет: вот мальчишки, —
когда они по улицам идут.
Они вступают в город чинным строем
в смешных пилотках, форменной одежде,
и мальчики бегут за ними следом,
и женщины затравленно глядят.
Над ними небо дождь мешает с кровью,