Белый холст

Тихура

(Удивительному художнику Полю Гогену и его таитянской возлюбленной)

Ты болтала ногами в воде,
Таял берег с портовыми шлюхами.
Уплывал я навстречу судьбе,
Так привыкший питаться разлуками.

Мелким бисером острова,
В синей чаше, наполненной звуками,
В гулкой раковине Таароа*,
Заблудившись, друг другу аукали.

Столько ласк на вечернем песке,
Но измена всегда неожиданна.
Ты запрятала тайну в зрачке,
Но огромною рыбою выдана.

Мир сиял нам до самых глубин,
Удивляясь своей необъятности.
Был тобою я нежно любим,
Остальное – ненужные частности.

Старый лист еле слышно упал.
Вздрогнул лес, растревоженный птицами.
Раскололся непрочный опал.
Духи в чаще сверкнули глазницами.

Спал с богинями Таароа.
И родил ту, что призвана нравиться.
Как увижу нагую тебя —
Сам не свой, мне с собою не справиться.

Но с другим ты делила постель,
Потаскушка, дикарка. Красавица!
Пусть я сам – как безродный кобель,
Уплыву, чтоб в закате расплавиться.

Я когда-то и сам переспал
С недотрогой по имени Живопись.
С ней блаженную негу познал,
Непонятную людям, как клинопись.

Мне она родила нищету,
Зов иного, мечты, неприкаянность.
Вместе с ней перешёл за черту,
Благодарю за отчаянность!

За отчаянность дерзкую – быть!
Плыть по воле порыва сердечного.
От восторга над безднами стыть,
На щеке – поцелуй Бесконечного.

И опять, и опять потерять
Всё, что днём мне сознанье туманило.
В ночь из глотки мышьяк извергать,
Извиваясь муреною раненой.

Дочь свободы, Тихура, пора!
Вот к отплытию склянка прозвякала.
И теперь будут только ветра
Мне шептать, как же горько ты плакала.

*Таароа (Тангароа, Тангалоа, Танаоа, Кана-лоа) – небесное божество у полинезийцев и микронезийцев (острова Гилберта); в ряде мифов Западной и Центральной Полинезии Таароа – само небо, а также радуга и дождь.

Матиссовая сутра

(Анри Матиссу и его марокканскому триптиху)

На плечи снов батистовое утро
Набросил апельсиновый рассвет.
Разъяла тьму Матиссовая сутра,
Мир потянулся, солнышком согрет.

Прозрачна мысль, лениво занавески
Играют бликами разбуженных небес.
А белого холста уже коснулись всплески
Нездешней бирюзы, потусторонних месс.

Гудит Атлантика в голубоватой дымке,
В её глубинах затаилась смерть.
Уже торгуют на блошином рынке,
Но мир под кистью не сгустился в твердь.

Подвижно всё, в чарующей истоме —
Изгибы линий, нега и мечта.
И город детских грёз в проёме
Вдруг возникает с чистого листа.

В волшебной лампе – трепетные рыбки.
Потрёшь слегка – и в вечность уплывёшь.
Наивная пленительность улыбки,
Пусть ты её за деньги продаёшь.

И тапочки за Гибралтар уплыли,
За Nec plus ultra в солнечную взвесь.
Кем были здесь, там навсегда забыли,
Своей полезности утратив спесь.