Книга без титула и комментарии к ней. Ориентирование во внутреннем мире

256

Иногда кажется, что человеку для самоорганизации только и нужно – отыскать конкретные приёмы обращения со своими индивидуальными чувствами. Кажется, что для этого ни к чему общие рассуждения, универсальная наука. Зачем знать, какими могут быть чувства, как они могут взаимодействовать, если важно лишь то, какие чувства у тебя действительно существуют, как они на самом деле взаимодействуют?..

Но наш внутренний мир изменяется! Изменения происходят непрерывно, и случается, что судить о прошлом и настоящем состояниях сознания человека – всё равно что судить о двух разных людях. Вот почему внимание даже к своим собственным чувствам требует обобщений, ориентации на разнородный чужой опыт.

Общее изучение мира чувств даёт простор для индивидуальных поисков. С его помощью открываются также пути передачи душевного опыта от человека к людям или от людей к человеку.

257

В начале самопознания важнее всего постичь наличный результат формирования государственного строя души, но по мере углубления в самоорганизацию всё большее значение приобретает интерес к непрекращающемуся процессу этого формирования.

258

Государственный аппарат чувств требует не только наличия средств подавления и поощрения (созданием которых занимается самовоспитание), но и постоянного наблюдения за этими средствами, их замены, обновления, а главное – искусства их применять. Применять – а не применить, раз и навсегда заведя незыблемый порядок. Эта непрестанность и есть самосовершенствование.

259

Развитие чувств очень многообразно и не связано с постоянным ростом, взрослением или старением. Чувство может развиваться и в обратную сторону, как человек, родившийся стариком, из рассказа Фицджеральда. Оно может изменяться вообще несравнимо с видами биологического развития – замысловато меняя направления, затаиваясь и вспыхивая, переходя в другие русла и даже полностью перерождаясь.

260

Всякое чувство обладает некой самостоятельной достоверностью, подтверждающей права этого чувства в сознании, которая проявляется, однако, с разной интенсивностью и на разных уровнях. Такая самодостоверность ценна тем, что поддерживает и оправдывает существование чувства. Тем же самым она может стать и опасна – своей независимостью в государстве чувств, которое должно в конечном итоге руководствоваться более или менее единой достоверностью.

261

Настоящие чувства, как и подобает живым существам, обладают наряду с определённой длительностью существования некоторой постепенностью возникновения и угасания. В противоположность им встречаются чувства-фантомы, чьё появление и исчезновение происходит вдруг, чьё присутствие призрачно и время от времени может загадочно прерываться.

Такие чувства, действительно, представляют собой миражи. Они возникают при перекрещивании, при наложении друг на друга каких-то участков реальных чувств, собственные краски которых, смешиваясь, дают на время новые цвета. Отсюда – химерическая новизна и самостоятельность возникшего псевдочувства.

В религиозной практике, которая придаёт большое значение главным чувствам (прежде всего, разумеется, чувству веры), это явление называется прелестью или соблазном.

262

Внезапность исчезновения подлинного чувства – обычно иллюзия, вызванная незаметной постепенностью процесса и неожиданным осознанием результата. Внезапность возникновения чувства более реальна, но и она основывается на постепенной подготовке сознания к появлению нового чувства, на душевной насыщенности ожиданием – когда для мгновенной кристаллизации достаточно неприметного побуждения.

263

Пища чувств не только события, не только их собственные переживания. Они могут питаться и друг другом.

264

Кроме чувств, предметом внимания которых являются прежде всего внешние ощущения (для любви, например, важно восприятие любимого человека) или внутренние, но как бы приходящие извне: «свыше» или «из подсознания», – кроме этих обычных чувств в сознании существуют ещё и чувства к чувствам. Вместе с любовью может развиваться и восприятие любви – своего рода любовь к любви (или неприязнь к ней, это уж как кому повезёт), обладающая иногда даже большей силой, чем сама любовь. На чувстве веры может паразитировать, вытягивая из него живые соки, тщеславное фарисейство.

Чувства к чувствам отличаются от логического осознания чувств, они могут быть и остро нелогичны. К ним лучше относиться настороженно: слишком часто они носят паразитарный характер – отнимая силы у настоящих чувств и обедняя тем самым сознание.

265

Одно из самых властолюбивых и ловких человеческих чувств – чувство логики. Когда логика неразвита и слаба, она редко главенствует в сознании и далека от деспотизма, как и всякое малосильное чувство. Но сильная логика обычно не удовлетворяется самостоятельным существованием. Она либо ведёт открытую борьбу за первенство, либо действует подпольно, стараясь стать необходимой поддержкой для большинства чувств.

266

Чувство логики предназначено быть лишь слугой человеческой сущности. Оно может стать великолепным слугой – развитым, предприимчивым, способным на руководство в технических вопросах, готовым оказать поддержку каждому из главных чувств и даже попробовать рассудить спор между ними – но слугой оно остаётся всегда, не обретая подлинного величия даже на царском престоле, куда его часто возводят.

267

Самодержавная логика бедствует в своём могуществе подобно царю Мидасу – всё, к чему она прикасается, обволакивается золотым логическим блеском, но напрочь лишается вкуса. Некоторые люди счастливы среди этого блеска и звона, но жизнь не всегда прощает им такое пренебрежение к полноте существования.

268

Чувство логики тем неустойчивее, чем на большую власть в сознании оно претендует. Ему трудно управляться с достаточно развитыми и самостоятельными чувствами – слишком нечутко оно к тем интуитивным ощущениям, которые наилучшим образом способны согласовать эти чувства друг с другом и с самим чувством логики. Вот почему это чувство часто настроен против больших страстей – ему легче сладить с чувствами-лилипутами.

269

Чувства в сознании, находящиеся под диктатурой логики, вынуждены изобретательно льстить тирану. Они готовы подвергнуть свои интуитивные принципы подходящей логической интерпретации, чтобы под этим прикрытием достигать собственных целей.

270

Логика, использующая молодые и неокрепшие чувства как мальчиков на побегушках, порочна и даже в каком-то смысле нелогична. Она должна быть нянькой этим чувствам, их воспитательницей, должна учить их овладевать логически осознанными принципами. Ведь логика практически не имеет своих выходов к действию, а прочие чувства послушны ей лишь до тех пор, пока не достигают собственной зрелости, или в той степени, в которой логика успела повлиять на них во время их формирования.

271

«Не доверяйте человеку, который по всякому поводу будет ссылаться на разум и здравый смысл. Поверьте, что обычно – это недалёкий человек».[122 - Гельвеций, Клод Адриан; 1715—1771; Франция; философ]

Логический язык – может быть, один из лучших языков общения между людьми, но мыслей, которые нуждаются в выражении, сам по себе он не порождает – «как никогда ложка не поймёт вкуса пищи».

272

Суждение тем правомернее, чем ближе оно к ощущению. Установление логических связей, стремление к последовательности часто ослабляет суждение, наделяя претензиями, не вытекающими из его внутренней сущности. Вот почему, если чувства сходны и возникает понимание с полуслова, то рациональные уточнения становятся излишними и даже разрушительными.

Если чувство одного человека не находит достаточно родственной опоры в сознании другого, то приходится говорить на языке какого-либо из общих чувств, чаще всего на языке логики. При этом суждения принимают более законченную форму, чем при непосредственном сходстве чувств, становятся более убедительными и – менее убеждающими.

273

«Одно дело логически понять какую-либо идею, и другое – отнестись к ней с симпатией. Регулирующая и упрощающая функция логики может начать свою работу лишь там, где развитие психической жизни значительно продвинулось вперёд, накопив богатую сокровищницу инстинктивных привычек. Вот с этим-то до-логическим запасом инстинктивных привычек путём логики справиться мудрено».[123 - Мах, Эрнст; 1838—1916; Австрия; философ]

274

Обыкновение танцевать от логической печки, въевшееся в сознание человека, воспитанного в рассудочном духе, обычно позволяет признать возможность существования иных подданных в государстве чувств другого человека, но живо представить себе иного, чем у себя, правителя чувств – оказывается уже не под силу.

Если рационалист сталкивается, например, с истинно религиозным сознанием, он считает чувство веры случайным и незаконным самозванцем, время власти которого сочтено. Царящее в его собственной душе чувство логики готово оказывать поддержку только родственному себе чувству, сколь ни ограничена была бы роль последнего в чужом сознании, даже к вере обращаясь через его посредство. Но верующий с прохладным недоумением воспринимает воззвания к логике. Ведь с его точки зрения:

«Рассудок даёт тёмное и обманчивое знание, тогда как чувство доставляет уверенность в истине, – таково положение религиозного человека, искренне относящегося к себе самому и к фактам».[124 - Джеймс, Уильям; 1842—1910; Америка; философ, психолог]

275

Слабость логики – в неизбежной аналитичности её постижений, в необходимости оценивать ощущения дробно и поэтапно. Из-за этого ограничена её способность помогать другим чувствам.

«Убеждение, порождаемое рассуждением, уменьшается пропорционально тем усилиям, которые делает наше воображение, чтобы вникнуть в это рассуждение и постигнуть его во всех его частях».[125 - Юм, Дэвид; 1711—1776; Англия; философ, историк, писатель]