Семь кругов над Русью

– Всех, и у моих дверей тоже?

– Нет, у твоих и так стоят норманны, с ними ещё папия Михаил будет всю ночь. Довольно о заботах, обними меня крепче, хочу твоей страсти!

Феофано улыбнулась через силу, всем видом скрывая своё беспокойство, обхватила его шею, притянула к себе, томно зашептала:

– Иди ко мне, мой император, мой воин!

Никифор Фока сбросил с себя одежды, и накрыл её своим крепким телом. Тут за окном послышался слабый свист.

– Что это, что за свист?

– Наверно ветер завывает в неприкрытое окно, лампы начадили, я открывала их, пойду, прикрою плотней.

Она встала, и пошла к двери, ведущей на террасу, приоткрыла её ненадолго, впустив холодного свежего воздуха, затем плотно задвинув занавеску, вернулась на ложе, оставив дверь не запертой. Прижавшись к горячему телу Никифора, игриво сказала:

– И впрямь очень холодно сегодня, сейчас наверно на улицу никого не выгонишь, все возле печей.

Она увлекла Никифора на себя, зашептала:

– Целуй, ласкай до головокружения! Я подарю тебе такую ночь, каких никогда не дарила!

Но Никифор Фока вдруг откинулся на спину и затих.

– Что с тобой, мой василевс? Что ты, чем обеспокоен? – целуя его в грудь, спросила Феофано.

– У меня плохое предчувствие, будто я тебя вижу в последний раз – грустно ответил император.

– Ну что ты милый!? Ты просто переутомился, заботы одолели тебя, ну посмотри на свою Феофану, я вся горю от страсти, я полна желания ласкать тебя, ты сейчас забудешь всё, что тревожит тебя!

Она, полностью обнажившись, легла на Никифора, покрывая его нежными страстными поцелуями. В объятиях, под ласками он забылся и, насладившись любовью, под её убаюкивающий шёпот, уснул.

Феофано встала, накинула тунику, и на цыпочках подошла к окну, отодвинула занавеску, постучала тихо в дверь на террасу, в спальню скользнули несколько теней, от их плащей пахнуло солёным, холодным морем, они прошли к ложу, где лежал обнажённый император.

Никифор Фока проснулся от удара в бок, открыв глаза, он с недоумением смотрел на стоящих вокруг него вооружённых людей, взгляд его остановился на начальнике этериотов Льве Веленте.

– Лев, ты почему здесь? Кто дозволил тебе – начал растерянно спрашивать император.

Но договорить ему Велент не дал, он с размаху ударил рукоятью меча Никифора Фоку по голове, кровь залила лицо императора. Превозмогая боль, он закричал:

– Измена, стажа сюда, измена!

– Что кричишь? – раздался знакомый голос в полумраке, у окна, затем на свет вышел Иоанн Цимисхий, усмехаясь, грубо спросил ещё раз:

– Что кричишь, никто не поможет тебе?!

– Иоанн? Ты? Почему? – поражённый, спросил Никифор Фока.

– Что удивляешься? Ты, забывший, кто посадил тебя на трон, неблагодарный! Ты во славе своей забыл о благодеянии! Меня в опалу? Хотел оторвать меня от моего войска, а потом раздавить как червяка? Но войска со мной, и даже твои этериоты со мной, как видишь! Ты остался один! Поддержки от патриарха тоже не будет, ты своим томосом оттолкнул церковь от себя, какое глупое решение! Для народа героем хотел стать, глупец!? Теперь ты никому не нужен, никто не придёт к тебе на выручку, ты полностью в моей власти. А твоих улумов перебьют мои воины, и первым, конечно, пса Савву!

Никифор Фока понял, что спасения не будет, шатаясь, поднялся на ноги, вытирая кровь с лица, сказал:

– Да, зря я не послушал Луткерия, всё исполнилось, как он предсказал!

– Замолчи Никифор! И этому венецианцу я голову сверну! – перебил Иоанн Цимисхий.

– Нет, Иоанн, скорее он тебя повергнет, иголкой льва не убить! Одно знаю, тебе долго не править! Полиевкт старый, немощный старик, не сегодня-завтра он отправится в мир теней, ты останешься без поддержки, одумайся, я всё забуду.

Иоанн не дал ему договорить, подбежал и ударил мечом Никифору Фоку в грудь. Император Византийской империи рухнул замертво на пол, из обнажённого белого тела на серый мрамор потекла кровь, потом она дальше ручейком медленно стала стекать к ложу Феофано. В дверь ломилась стража, сильно били мечами по оковке, требовали открыть, слышен был голос папия Михаила с угрозами. Иоанн повернулся к Веленту, приказал:

– Убейте их!

Этериоты открыли двери, впустив папия Михаила и двух стражников, не дав им опомниться, закололи их мечами. Но поднятый шум разбудил весь Буколеон, всё пришло в движение. Через распахнутые двери, Иоанн с заговорщиками смотрели, как по переходу к покоям императрицы бегут норманны с обнажёнными мечами. Заговорщики прижались к одной из стен спальни.

– На террасу, быстро! – крикнул Лев Велент.

Но было уже поздно, на террасе тоже находились норманны.

– Говорил я тебе этериот. Нужно было большим числом идти, сейчас нас эти рыжие псы перебьют как уток! – поднимая меч, сказал Цимисхий.

В спальню ворвались норманны, и было уже, бросились на заговорщиков, как вдруг раздался голос Феофано, до этого прятавшейся за плотной занавеской.

– Остановись Освальд! Перед тобой новый император Византии, Иоанн Цимисхий!

Она прошла и стала между заговорщиками и норманнами, затем громко воскликнула:

– Слава Иоанну! Слава императору Византийской империи!

– Слава императору! – первым из стражи прокричал Освальд.

– Слава Иоанну! – стали кричать другие норманны.

– Оставьте нас! – приказала Феофано.

Покои опустели, остался лишь Лев Велент, да два его стражника.

– Оставьте нас все! – повторила приказ императрица.

Лев Велент со своими этериотами направился к двери.

– Лев! – окликнул его Цимисхий. Сегодня же отошли всех норманнов во Фракию, в гарнизоны, на их место поставь всюду своих этериотов!

Когда покои опустели, Иоанн, повернувшись к Феофано, спросил:

– Тебе ведь выгодней было, чтобы норманны перебили нас, ты бы стала сама править, зачем помогла мне?

– Я могу быть императрицей, и могу править одна, конечно, с помощью преданных мне людей, но я могу быть императрицей, но не полководцем! Империя всегда ведёт войны, вот и сейчас русы у порога Константинополя, нам предстоит нелёгкая война, этот враг будет опасней, чем арабы или германцы! Нужен храбрый и достойный воин, чтобы их одолеть, всё это я увидела в тебе! Тем более, Никифору Фоке уже ничем не поможешь!

– У тебя светлая голова, Феофано, не от каждого паракимомена услышишь такую рассудительность. После прозвучавших сейчас твоих слов, у меня закралось сомнение, Полиевкт ли задумал заговор, который сегодня свершился, или кто иной, чьё имя звучит гораздо нежнее?