Семь кругов над Русью

Гладя себе живот, она томно смотрела на раздевающегося стражника, то и дело, говоря ему:

– Не торопись, ну не торопись ты, я тут, я никуда не денусь!

Когда он полностью разделся, Феофано со страстью стала разглядывать его сильное тело, затем протянув руку вперёд, зашептала:

– Поди, сюда быстрей, ты такой сильный, возьми меня на руки, я хочу почувствовать всю твою силу!

Она продолжила горячо шептать, покрывая его плечи страстными поцелуями.

– Покажи мне какой ты страстный, покажи, как у вас любят женщин. Ну, свободней! Я сейчас для тебя не императрица, а простая женщина, давай, ну, больше страсти, ещё больше страсти!

Насладившись любовью, она приказала стражнику уходить, сама же, не прикрывшись, нагая, смотрела, как одевается норманн.

– Меня Освальдом зовут моя императрица, если вдруг…

– Нет, ты мне более не понадобишься, и имя своё зря говоришь. Я не хочу знать никаких имён, второй раз на моё ложе может лечь лишь император! Всё можешь идти! – перебила его Феофано.

– Я хоть и служу Никифору Фоке, вашему императору, но я вольный человек, мало того со мной много моих воинов! – двусмысленно сказал норманн.

– К чему ты это говоришь?– вяло спросила Феофано.

– Я не только силён, но могу и мыслить! Посуди сама, за спиной у императора, этериоты и улумы, они опора василевса, он может на них положиться, а за спиной стратига, его верные воины, на которых и он может опереться в трудный час, за патриархом его бесчисленные приходы с чернецами, не уступающие хитростью самим монокурсам! На кого можешь опереться ты? Если пойдёт что-то не так, как ты того желаешь, что тебе остаётся? Уповать на всевышнего? Ты мне нужна как женщина, твоя страсть заставляет меня обо всём забыть, туманит мой взор, ты необыкновенна! Можешь всегда рассчитывать на своего Освальда!

– Ты для стражника слишком хорошо разбираешься в дворцовых хитросплетениях, слушая тебя и правда, задумаешься о многом! Как говоришь тебя звать?

– Меня зовут Освальдом! – гордо ответил норманн.

– Ты не прост, и правда, можешь мыслить, прям как наш проэдр! Я, честно говоря, думала что, такие как ты, могут только оружием владеть! Что же, Освальд, я запомню твои слова, и имя твоё запомню, но на ложе второй раз не позову, а если и позову, то не раньше, как пройдёт три луны!

Стражник отправился к двери, перед тем как выйти, сказал:

– Я и через год буду рад быть подле тебя, чтобы не случилось, кликни! Я на своей родине ярл, это конечно не император, но у нас многого стоит!

Когда он ушёл, Феофано встала, и нагая, раскачивая округлыми бёдрами, прошла к бордовой плотной оконной занавеске, вытащила с потайных складок спрятанные послания, одно было от Иоанна Цимисхия, другое от патриарха Полиевкта. Читая, прошла к горящей лампе, прочитав, сожгла их, задумалась, смотря вникуда, промолвила:

– Ну вот, сегодня многое решится, если не самое главное в моей жизни, что же, мне не привыкать входить в огонь!

Она позвала служанку и распорядилась, чтобы та приготовила для встречи императора её любимую золотую тунику, сама отправилась в купальню омыться после страсти, и приготовить себя к приезду Никифора Фоки. Её одолевали сомнения, а может взять и признаться во всём императору, в том, что готовится заговор, всё, что задумал Полиевкт, это он втянул в заговор её и Иоанна Цимисхия? Что тогда будет? Сможет ли она доказать участие патриарха в заговоре? И Цимисхий с войском под стенами Константинополя, разве сможет дворцовая стража и этериоты противостоять опытным воинам, прибывшим с полей сражений вместе со своими командирами? Сомнения одни сомнения! Ещё раз всё взвесив, Феофано пришла к тому, что обратного пути у неё нет. Её император, оказывался в проигрышном положении. Последним, но на её взгляд, самым важным доводом в пользу заговора послужило то, что ей стало известно, будто Никифор Фока поглядывает на одну из племянниц императора Оттона, и не прочь породниться с германцами. Что тогда может быть с ней? Как сложатся обстоятельства? А главное, Никифор Фока всё это держит в тайне, обмолвился лишь с паракимоменом Василием, а тот сказал Полиевкту, так и ей стало известно. Что будет всё-таки тогда с ней? В лучшем случае монастырь и потеря трона, а этого допустить она не могла! Всё! Все сомнения прочь, она выполнит всё, что наказал ей Полиевкт! Феофано интуитивно понимала, надо быть на стороне патриарха. Да, пусть свершиться всё задуманное!

Её размышления прервало било, оповещающее, сколько сейчас ночного времени. Феофано легла на ложе где всегда принимала массаж, к ней подошла служанка, принялась втирать в её кожу ароматное масло.

– Прибыл император! – тихо сказала служанка.

– Ты откуда знаешь?

– Я услышала цокот копыт и выглянула в окно, когда шла к тебе в купальню, в это время император уже спешился и шёл к входным дверям – ответила служанка, обтирая излишки масла с тела императрицы.

Феофано резко встала, служанка накинула на её плечи накидку, повернувшись, она громко приказала:

– На сегодня я вас всех отпускаю, можете все уходить, вы мне не понадобитесь, я не хочу, чтобы кто-то ненароком, помешал мне и императору на нашем ложе! Уходите!

Она отправилась в свои покои. Но император задерживался, время шло, а его всё не было, она забеспокоилась, неужто догадался, или может, кто оповестил его об измене. Уже дважды в тишине ночи прозвучали удары била, Никифор Фока всё не шёл к своей императрице. Её одолевали сомнения, а вдруг он всё уже знает, а может, ждёт своего часа? Что делать? Написать ему, чтобы пришёл в покои, написать, как я его желаю на ложе? Нет! Надо ждать, буду ждать. Всё будет хорошо, он придёт, конечно, придёт к своей горячей Феофано!

Послышались шаги, бряцание оружия, императрица с тревогой смотрела на дверь. Но, в резко открывшуюся дверь, вошёл не император, а Лев Велент со своими этериотами, с ними папия Михаил.

– Что вам тут надобно? – грубо спросила Феофано.

– По приказу императора мы должны осмотреть весь гинекей, прошли слухи, что здесь могут укрываться изменники! – бесцеремонно ответил Лев Велент.

– У меня в покоях? – удивлённо спросила Феофано.

– Моя госпожа пусть не сердится, это приказ императора, – заискивающе объяснил папия Михаил.

Феофано вздрогнула, она испугалась, глаза её забегали, чтобы не выдать себя совсем, она стала смотреть в пол, сама лихорадочно думала, как хорошо, что я не спрятала заранее у себя Иоанна Цимисхия, как тот просил.

Этериоты обшарив покои, ушли, вместе с ними ушёл и Лев Велент, остался лишь папия Михаил, видя беспокойство в глазах императрицы, сказал:

– Госпожа может не переживать, я всю ночь буду вместе со стражниками у дверей покоев, никто не посмеет войти сюда!

– Но зачем? В гинекее никого ведь нет, снаружи везде стража, папия Михаил может идти отдыхать, в нём нет надобности!

И всё же я эту ночь буду подле своей императрицы! – возразил папия Михаил.

– Что же поступай, как знаешь! – с безразличным видом, сказала Феофано.

Гибель Никифора Фоки

Внезапная болезнь паракимомена Василия вызывала подозрение, было явное понимание того, что он намеренно удалился из Букелиона. Прибытие опального Цимисхия со своими отборными друнгами под стены Константинополя, без ведома императора Никифора Фоки, тайная переписка патриарха с Цимисхием и Феофано – всё это говорило о том, что готовится переворот. В пользу этого было ещё то, что начальник этериотов Лев Велент получил много солидов, улумам выяснить не удалось, от кого точно он получил золото, от патриарха или от паракимомена, но это ничего не меняло. Савва написал императору записку, в которой сообщил о своих подозрениях, но имён намеренно не указал, предполагая, что Никифор Фока возьмёт под стражу всех подозреваемых. Но император повёл себя не так, как рассчитывал начальник улумов, может на императора повлияло то, что на днях он схоронил своего отца Варду Фоку, и эта потеря близкого человека вывела его из равновесия, император сник, был рассеян, не мог собраться с мыслями. Вместо того чтобы насторожиться и принять меры для своей безопасности, кинулся искать помощи у тех, кто и задумал заговор. По приказу Лев Велент с этериотоами обыскал весь гинекей, но намеренно не проверил примыкающую террасу, с которой вниз свисала верёвочная лестница, а вернувшись, доложил, что никаких заговорщиков в покоях императрицы нет. Никифора Фоку не насторожило прибытие опального полководца с войском, добавить к этому, молчание патриарха Полиевкта, внезапная болезнь паракимомена Василия и отказ его от придворных лекарей. Император словно забыл о своих верных улумах, о Савве, служившем ему честно, с полной отдачей. Неправильные действия василевса привели к неизбежности, ловушка захлопнулась.

Глубокой ночью он отправился к своей любимой, обожаемой Феофано, в надежде в её объятиях найти утешение, утонуть в её ласках, забыть о тревогах. Войдя в спальню, он протянул руки и быстро приблизился к ней, стал жадно целовать, от Феофано сильно пахло розовым маслом, кружившим ему голову, Никифор распахнул на ней накидку, целуя её страстно меж холмиков грудей, горячо зашептал:

– Как ты прекрасна! Я так по тебе соскучился, обними меня, согрей моё сердце, удуши своими сладкими поцелуями!

Никифор Фока увлёк её на ложе. Она прикрыла ему рот ладошкой и спросила:

– Мой храбрый воин не верит своей Феофано?

– Что ты моя радость, о чём ты?

– Тогда почему часом ранее здесь был Лев Велент со своими псами этериотами, искали заговорщиков, и где, у меня в покоях, в спальне императрицы Византии!

– Прости их моё сокровище, они выполняли свой долг! Но я позже приказал всех этериотов сменить на норманнов, а псы пусть снаружи помёрзнут, кстати, сегодня такая холодная ночь.

Никифор Фока плотно прижался к Феофано, гладя рукой по животу, томно спросил:

– Моя горячая, отдаст мне частицу своего тепла?

Феофано переспросила: