Паштет из соловьиных язычков

Сначала Клодий возобновил прежние отношения со всеми тремя сестрами, отдавая, как и всегда, предпочтение Терции-Квадрантарии, а потом переключился на чужих жен. Какие только слухи не ходили о нем!

Но Помпее, жене Юлия Цезаря, на слухи было плевать. Муж находился в Галлии, где воевал для Рима. А здесь ее хотели! И кто? Клодий, который прошел через войну, пиратов, кучу свинских скандалов, ну и так далее, короче – настоящий мужчина! Вот он, покоритель женских сердец. И у них получилось!..

– Ты заснул? – поинтересовался Лукулл.

– Нет, – ответил Красс, приходя в себя. – Клодий, конечно, тот еще фрукт!

– Еще бы! – вскричал Лукулл. – Он общается с чернью. Он выступает против Цицерона! Более того, он захотел выйти из патрицианства! Ты слышал? Клодий желает стать плебеем! Это невообразимо! Род Кассиев был в свое время переведен из патрициев в плебеи. За что? За то что один из Кассиев пытался захватить власть. И это понятно. Но чтобы патриций желал стать плебеем просто так? Дурак этот Клодий!

– Согласен с тобой полностью, – сказал Красс.

– Зачем же ты тогда платишь ему?

– У тебя неверная информация, – сказал Марк, улыбаясь. – Я с ним не знаюсь.

На самом деле он давным-давно использовал Клодия в своих целях, щедро оплачивая его мерзкую языкатую деятельность. Бывший «Друг легионеров и пиратов» теперь стал «Другом народа» и пользовался большим почетом у плебса. Продвигая популистские идеи, Клодий находил уважение и любовь среди низших слоев римского общества.

И вот Цицерон, вечно совавший Крассу палки в колеса, оказался под прицельным огнем беспринципного Клодия. Еще немного и можно будет согнать этого вредного словоблуда с сенатского ораторского места! Марк давно ждал этого момента. Но сейчас дело было совсем в другом. Законы, которые хотел утвердить через сенат Помпей, мешали обогащению Красса, участвующего в разграблении провинций через сообщества публиканов.

Поэтому Красс обговорил с Лукуллом необходимую сумму взятки сенаторам, и обрадовался взаимопониманию, царящему в отношениях с тем, кто был ему врагом. Поистине – денежные интересы сближают любых недругов!

– Ну что же, можно считать, что мы договорились, – сказал Лукулл. – Это все, что ты хотел?

– Почти, – ответил Красс. – Я слышал, у тебя на Авентине сгорело одно из доходных строений. Дело в том, что соседние с ним дома принадлежат мне. Не продашь ли ты горелое место?

– Ага, – кивнул головой Лукулл. – Так я и знал!

– О чем ты знал? – ненатурально удивился Красс.

– Говорили мне люди, что Марк Красс организовал в Риме какие-то пожарные команды. Ну, думаю, благость напала на римлян! Неужели Красс решил сделать доброе дело? Сомнения меня, конечно, терзали, потому что всякому на свете известно: Красс – всем барыгам барыга и каждому хапуге хапуга! Но я филантроп и верю в людей. И вот – случилась у меня беда. Загорелся доходный дом! Из дома высыпали жильцы и побежали с кувшинами к Тибру, который течет внизу холма. И здесь, откуда ни возьмись, появляется на улице банда рабов численностью в пятьдесят человек. У них в руках ведра, багры и лестницы, а с ними несколько повозок, в которых стоят большие бочки, наполненные водой. Хвала Юпитеру! Сейчас будет спасено имущество римского гражданина! И что было дальше?

– И что же было дальше? – с язвительной усмешкой на губах переспросил Красс.

– А дальше было вот что! – Лукулл показал Крассу неприличный жест, полный гомосексуальной обреченности. – Из кучи этих рабов выскочил юркий языкатый вольноотпущенник с сумкой на шее и подбежал к управляющему домом. Достав из сумки церу, он протянул управляющему стиль и предложил последнему срочно написать расписку о продаже горящего объекта собственности за четверть его цены! Управляющий заявил, что дом ему не принадлежит и потому продать его он никак не может. Тогда хитрозадый вольноотпущенник предложил уплатить ему пятьсот сестерциев серебром за тушение пожара. У моего управляющего таких денег не было и вольноотпущенник, отстав от него, побежал по соседним домам, предлагая их хозяевам срочно продавать здания, а то, дескать, пламя перекинется на них. Тем временем люди, возвратившиеся с реки, держа в руках кувшины, пытались потушить пожар, но огонь уже бушевал со страшной силой. А рабы пожарной команды преспокойно сидели в повозках и ковыряли в носах пальцами. Когда жильцы попытались набрать воды из бочек, рабы отогнали их палками!

– Правда? – удивился Красс. – Вот негодяи! И что же было дальше?

– А дальше дом сгорел! – проорал Лукулл. – А соседние дома, на которые стал перекидываться огонь, были благополучно потушены рабами, поскольку их хозяева либо успели продать их, либо заплатили по пятьсот сестерциев за тушение пожара!

Лукулл, захлебнувшись гневом, схватил со стола кувшин с вином и присосался губами к его горлышку. Напившись, он грохнул кувшином по столу.

– И это пожарная команда?! – спросил он, затихая постепенно. – А вольноотпущенник?! Жулик! Причем жулик не простой, а скоростной… Он, скорее всего, учился на юриста в одной из твоих ремесленных школ.

– У меня хорошие школы, – попытался перевести разговор в другое русло Красс. – Ты же покупал у меня рабов, обученных поварскому искусству?

– Да, – приходя в себя после припадка ярости, согласился Лукулл. – Купил парочку. Один из них, кстати, чудесно готовит в печи свиную матку с нерожденными поросятами…

Он задумался на секунду, решив, видимо, тему не менять, и продолжил:

– На следующее утро я осмотрел квартал и узнал, что все соседи продали свои дома тебе. Причем за бесценок, так как они обгорели. А обгорели они очень интересно. С виду – страх! А на самом деле – сильно не пострадали. Надо же, какой профессионализм! Тушить избирательно. Да это уже искусство!

Красс, не выдержав, рассмеялся.

– Смеешься? – поинтересовался Лукулл. – Смейся. Только не забудь своему скоростному вольноотпущеннику награду выдать.

– Выдам, – пообещал Красс. – Так ты продашь мне этот горелый дом?

Лукулл спросил, за какую цену хочет купить горелое место Красс и, узнав сумму, ответил:

– Нет.

– Зря, – сказал Красс. – Там пепелище. Больше, чем я предложил, за это место никто не даст.

– Еще как даст, – не согласился с ним Лукулл. – И дашь именно ты.

– Правда? – голос Красса был полон иронии. – Ты уверен в этом?

– Да. Мой горелый дом сейчас окружен твоими доходными строениями. Я расчищу место и размещу там питомник для лисиц. Их будут лупить по ночам палками, чтобы они верещали и не давали спать твоим постояльцам. И еще будут сдирать с них шкурки, выделывать их в чанах с солью, и вонь от этого промысла заставит сбежать всех жителей твоих новоприобретенных домов.

– И меня ты называешь барыгой? – опять рассмеялся Красс.

Через полчаса они договорились о цене, и выпили по чаше вина. Лукулл, уже порядком захмелевший, вдруг спросил у Красса:

– Послушай, Марк, зачем ты внес в проскрипционные списки моего отца? Ведь я тогда был на той же стороне, что и ты. Ведь я человек Суллы. Как и ты. Зачем?

Видимо, этот вопрос не давал ему покоя более двадцати лет.

Тогда Красс занимался проскрипционными списками, обрекая на казнь сторонников Цинны и Мария. Но достаточно большая часть имущества репрессированных граждан Рима доставалась ему лично, что и составило костяк его нынешнего состояния.

Он включил в проскрипционные списки и отца Лукулла, мудро (или трусливо) не примкнувшего в свое время ни к одной из партий, но Сулла, обнаружив это, надавал Марку по рукам, и лично вычеркнул Лукулла-старшего из списков, поскольку знал, что Лукулл-младший был самым верным его сторонником, и находился в данный момент в Греции, где формировал боеспособный флот.

– Ничего личного, – сухо ответил Красс.

Было видно, что вопрос ему неприятен. Но Лукулл не отстал.

– Не понимаю, – сказал он. – Ты сражаешься в Италии вместе с Суллой. Я держу тыл, направляя для армии продовольствие, пополнение, прикрываю, наконец, вас сзади. И потом мой отец вдруг оказывается врагом народа?

– Моих отца и среднего брата зарезали на портике как баранов, – спокойно сказал Красс. – Наше имущество отобрали. Я восемь месяцев скрывался в одной из иберийских пещер, а потом сражался, находясь в первой легионной линии, желая отомстить за смерть близких мне людей. Твой же отец заперся в своем доме и не примкнул ни к одним, ни к другим. Отсиделся, одним словом. Вот и все.

– А еще у него было что отобрать, – добавил Лукулл сладким голосом.

– А вот это как раз ни при чем, – сказал Красс.

– Еще как при чем, – не поверил Лукулл.

Он потянулся рукой к столу и придвинул к себе две серебряные чаши, наполненные странными круглыми ягодами темно-рубинового цвета. Одну из чаш он взял себе, а вторую протянул Крассу.

– Что это? – спросил Марк, осторожно принимая чашу.