Дорога в никуда. Книга вторая

Ратников как бы спохватился:

– А разве я тебя не спросил?

– Нет, Игоря все спрашиваешь, а я сегодня по английскому четыре получила.

– Ну, ты у меня молодец, объявляю благодарность.

– Игорь, иди палас поправь, и кресло на место поставь, – наконец подала голос из глубины комнаты жена.

Сын нехотя, со страдальческой миной отправился выполнять материнский приказ.

– Сколько раз повторять? Посмотрел телевизор, кресло на место, тут у тебя слуг нет.

Сделав выговор сыну, Анна в халате, с рассыпавшимися волосами вышла на кухню и молча, даже не взглянув на мужа, стала убирать со стола. Люда тихо прошмыгнула в комнату вслед за братом, оставив родителей наедине, надеясь на их примирение. Она очень переживала их размолвки.

– Пап, тетя Вера письмо прислала, на холодильнике лежит, – шумя переносимым креслом, сообщил Игорь.

На холодильнике действительно белел распечатанный конверт.

Живущая в Люберцах бездетная Вера души не чаяла в племяннике. В прошлом году она сумела уговорить Анну и та согласилась отправить сына к ней пожить на неопределенное время. Анна лелеяла надежду, что поучившись в почти московской школе Игорь приблизится к осуществлению ее заветной мечты – видеть сына студентом престижного московского ВУЗа типа МВТУ или МИФИ. Прожив с мужем на «точках» двадцать последних лет, она не приняла случившегося за это время изменения шкалы жизненных ценностей, по-прежнему живя критериями шестидесятых годов: самые престижные ВУЗы технические, самые перспективное для мужчины занятие наука, самое почетное – стать ученым, ну на худой конец инженером. Несмотря на то, что сама являлась дочерью буфетчицы и тоже была торговым работником, Анна не любила свою профессию.

12

В тот свой первый «медовый» месяц, когда они пребывали в Медвежьем, Федор досконально уяснил, что мать совсем не рада его выбору. Он нарочно не разъяснял Ане причину грохота, который по утрам устраивала рано поднимавшаяся Ефросинья Васильевна: разбудить лежебоку-сноху, чтобы догадалась встать и помочь. А уж она бы ей работу нашла. Аня, конечно, просыпалась, но вставать не спешила, простодушно считая, что она здесь гостья, да и Федя, как бы пресекая возможность появления такого желания, обнимал ее, трогал… и она ощущая его руки, уже не обращала внимания ни на что другое. Молодожены поднимались строго к завтраку. Аня плохо ела однообразную деревенскую пищу, отдавая предпочтение, разве что свежим прямо с грядки овощам. Сказывалась привычка к разнообразным городским блюдам, что ее мать регулярно готовила из того, что приносила со своего вокзального буфета. Тем не менее, уже через неделю пребывания в деревне она почувствовала, что и бюстгальтер и юбка стали ей тесны. Как-то за обедом свекр, добрый, но затюканный властной женой, посетовал на плохой аппетит невестки. Аня отшутилась, что вообще ей пора на диету садится, а то фигуру теряет. На что свекровь, недобро зыркнув на ее «красноречивые» формы сказала:

– Тут, милая, не в еде дело, бабой становишься.

Аня зарделась и молча нехотя продолжала цедить вонючую похлебку из вяленой баранины, сетуя про себя: как это до нее самой не дошла причина тесноты ее прежней девичьей одежды.

Немая напряженность между снохой и свекровью привела к тому, что деревенскую часть «медового» месяца пришлось сократить. Сославшись на то, что Федору желательно быть на месте службы пораньше, они уехали, пробыв в Медвежьем чуть более недели. Уезжать тем более было необходимо, потому как Аня ни в какую не хотела идти мыться в общественную колхозную баню. Почти шесть лет живя в квартире с ванной, она весьма смутно помнила те далекие детские годы, когда они ходили с матерью в общественную городскую баню, и воспоминания те оказались весьма жуткие. Аня терпеть не могла раздеваться и ходить голой при посторонних. Совершенно не стесняясь Федора, она в то же время не переносила пристальных и оценивающих женских взглядов. В Медвежьем, правда, существовали и еще один способ мытья, кроме коллективного. В некоторых семьях мылись как в старину, прямо в избе, в русских печках. Печку протапливали, затем из нее вынимали всю золу, настилали чистую солому, лезли в нее и там парились и мылись. Даже одному человеку там было тесно, неудобно и стены в саже. Увы, в Медвежьем как и в большинстве окрестных деревень и сел совсем не было личных бань. Вроде бы какая проблема – лес кругом, почему бы не срубить каждой семье свою баньку? Но до революции лес весь принадлежал помещикам, после революции некоторые разбогатевшие мужики срубили себе бани. Но после коллективизации лес стал государственным, а те немногие личные бани при раскулачивании пожгли, или растащили по бревнышку, как ненужную трудовому крестьянству кулацкую утеху. Так и мылись по-прежнему в печках, а в 50-х колхоз построил общественную баню.

От печки Аня тоже отказалась наотрез, с ужасом предчувствуя перспективу залезть голой в этот закопченный полукруглый зев под неодобрительным взглядом свекрови. Как только приехали в город и переступили порог квартиры, Аня кинулась набирать воду в ванну, громогласно оповещая Анастасию Андреевну, что она грязная как свинья и пока не вымоется, ни есть, ни пить, ни рассказывать ничего не будет. Ужасной, дикой показалась ей, городской девушке, жизнь всего лишь в какой-то сотне километров от ее квартиры.

Тогда Аня посчитала, что большего кошмара, чем в деревне она уже переживать не будет. Она почему-то была абсолютно уверена, что все офицеры служат в городах и живут в благоустроенных квартирах. А так как оклад даже младшего офицера в среднем намного превышал зарплаты рабочих и служащих, то их ожидает весьма обеспеченная по советским меркам жизнь, тем более сама она собиралась устроиться на работу по специальности в том городе, куда распределят Федю. Потом, смотря по обстоятельствам, можно и в институт поступить – Аня отдавала дань и этой советской моде тех лет. Федя был настроен не столь оптимистично, зная специфику расположения войск ПВО. Но и он надеялся, что его пронесет мимо «точки». То оказалось обыкновенное заблуждение, ничем не обоснованная вера в свою везучесть, свойственная едва ли не всем вступающим в самостоятельную жизнь молодым людям.

Увы, армейская действительность для Ани оказалась еще кошмарнее деревенской «медовой недели». Федю распределили очень далеко от родных мест, в Восточный Казахстан, на дальнюю «точку» в горах. Наверное, если бы не бесконечная вера в чувства друг друга они бы начали ссориться на бытовой почве с первых же дней своей «точечной» жизни. К тому же помогала уверенность, что это всего лишь временные невзгоды. Ведь в стране Советов со школьной скамьи приучали к этой мысли, что преодолеваемые трудности, это временное явление, вот еще немного, еще чуть-чуть… и заживем. Так или иначе, но первые житейские «ухабы» изрядно сгладило то, что Федя с Аней еще не «надышались» друг другом.

Южный Алтай, куда попали молодые супруги, по-своему тоже оказался необычайно красив. Для жителей среднерусской равнины здесь всё было внове, и бурные горные речки, спешившие нести свои воды до Иртыша и Бухтармы, и густые непролазные заросли шиповника на склонах пологих гор, поляны в распадках в июле красные от полевой клубники, обилие видов всевозможных трав и цветов, лиственные перелески на среднегорье и сплошная хвойная тайга, если подняться повыше, вечный снег и лед на самых высоких вершинах, так называемые белки. Здесь можно было встретить не только зайца, волка или тетерева, но и лося и даже медведя. Сначала жизнь на «точке» не могла не показаться интересной, даже завлекательной. Аня с удивлением обнаружила, что жены сослуживцев Феди уже по-многу лет здесь живущие, женщины необыкновенные не только в плане терпеливости и умения переносить пресловутые тяготы и лишения, но и тем, что по уровню развития совершенно не соответствовали всем этим диким условиям жизни.

В те годы за офицеров еще шли почти сплошь образованные женщины и девушки. И на «точках» насчитывалось немало женщин с высшим образованием, родом с больших городов, в том числе и землячек Ани (результат местонахождения военного училища). Последнее обстоятельство позволило ей довольно быстро адаптироваться в новой среде. Наблюдался парадокс: эти женщины, учившиеся на педагогов, инженеров, экономистов, товароведов… здесь топили печки, собирали хворост, руками стирали белье, копали огороды, сажали овощи, и почти никто не работал – негде было. Но это еще полбеды – они все мучились здесь с детьми, баней и туалетом. Дети, естественно, часто болели, а на «точке» по штату из медперсонала предусмотрен лишь фельдшер-солдат, обычно неопытный молодой медик и уж конечно не педиатр. Туалет, дощатая будка на улице, являлся главным врагом здоровья женщин и потому в холода они вынуждены были «ходить» в ведро, прямо дома. И все равно, многие именно в туалете застуживались и потом мучились по-женски. Один из необходимых атрибутов жены неблатного советского офицера – железобетонное здоровье. Если такового нет, то не стоило и замуж за военного выходить – и себе и мужу жизнь отравишь.

Увы, и с помывкой имелись определенные проблемы. Вся «точка» мылась в грязной солдатской бане при кочегарке. В банный день, субботу, выделялось три часа для женщин, затем три для офицеров, и последними мылись солдаты. Не успел, все равно почему, до следующей субботы ходи грязный(ая). Понятное дело, такое коллективное мытье стало для Ани немалым испытанием. Она уже без прежнего ужаса вспоминала русскую печку у свекрови. Если бы таковая имелась в ее теперешней сборно-щитовой однокомнатной квартире, она бы непременно ею воспользовалась. Но, на «точке» в домах офицерского состава имелись только печки-голландки. Так что ничего не оставалось, как идти в субботу в урочный час и мыться вместе со всеми прочими женщинами, коих на «точке» набиралось где-то с полтора десятка человек. В бане женщины, конечно, кроме мытья еще и обменивались всевозможными новостями, сплетничали, рассказывали истории типа: дескать, солдаты-кочегары незаметно просверливают стены в бане и подсматривают за офицерскими женами. Дырок в стене никто не обнаруживал, но все равно мыться было жутковато. Зато преодолевалась стыдливость. Теперь Аня уже и сама посматривала по сторонам и отмечала – кто как выглядит. Она же и в бане привлекла внимание – самая молодая с ладным, ядреным телом.

Когда Аня рассказала мужу, конечно без подробностей, что многие здешние женщины как ей показалось, неважно выглядят, тот еще более укрепился в мысли, расшибиться, но устроить для своей жены сносное существование. Тем не менее, сначала это не получилось, ибо Федор был всего лишь лейтенант, и Ане ничего не оставалось, как наравне с прочими женщинами впрягаться в «воз» точечной жизни, учиться делать все то, что она в своей городской жизни, за маминой спиной, не делала и не знала как делать. И здесь им обоим помогала любовь. Даже если дни ужасные, желанная ночь все сглаживала и исправляла. К тому же служба у Федора сразу пошла неплохо, и ему пророчили быстрое продвижение. Анна со временем определила, что среди жен офицеров существует примерно та же субординация, что и среди их мужей. Главная на «точке» командирша, жена командира дивизиона, затем по «рангу» идут начальница штаба, замполитша и так далее. Причем жены командира и его замов держаться отдельно и как бы составляют местную «элиту». За два года службы на своем первом дивизионе и Федор, и Аня осознали одну бесспорную истину: на «точке» командир Бог и Царь. Даже командир полка не имеет такой всеобъемлющей власти, какой обладает командир дивизиона на своей «точке» Ну, что может командир полка? Ну, наказать, испортить жизнь офицеру, не более того. К тому же, как и все прочие офицеры, он живет в квартире в городе, где уже не он хозяин, тут и горком, и райком, и милиция. А над командиром дивизиона-«точки» никого нет, он может воздействовать не только на офицера, но и на его семью, потому что буквально все: квартиры, магазин, продсклад, санчасть, автотранспорт, личный состав… – все в его распоряжении, в его власти. И не дай Бог кому-то из офицеров, прапорщиков или их жен конфликтовать с командиром или его женой – податься некуда, кругом горы, до командира полка и начальника политотдела далеко, а командир дивизиона вот он, рядом. Довольно быстро Аня поняла и как много зависит на «точке» от жены командира. Умная и в то же время властная командирша – второй человек в дивизионе, а если муж тряпка и под каблуком у жены, то и первый – она фактически командует через мужа (само-собой исключая боевую работу).

В 1969 году Федора перевели с повышением на вот эту точку, располагавшуюся на границе совхозов Бухтарминский и Коммунарский. Здесь у Ратниковых родился Игорь. На первой «дальней» Аня рожать боялась, слишком далеко и тяжело было добираться до роддома, а она ни собой, ни ребенком рисковать не хотела. Тем более на той точке иной раз роды приходилось принимать фельдшеру-солдату, и случались мертворожденные, а один раз едва не умерла сама роженица. Здесь же условия оказались гораздо лучше, тут до поселка и города имелась прямая дорога и Ратниковы решились на ребенка. Вообще-то они планировали не менее трех детей, но как говориться, человек предполагает, а Господь располагает…

В письме Вера чуть не через предложение справлялась про племянника, сообщала, что к Новому году пришлет посылку с полюбившимися ему за время годичного пребывания у нее в Люберцах «Фантой» и «Пепси-колой». «Дался же он ей, хоть бы про племянницу слово написала», – Ратников неодобрительно хмыкнул и отложил письмо.

– Всем привет, тебе, конечно, персональный, – громко сказал он Игорю.

– Я знаю, прочитал, отозвался сын из комнаты.

– Да, Ань, в Военторге просили месячную выручку и отчет с первой оказией передать, – Ратников обращался к жене так будто они вчера и не ссорились

Восьмой год Анна работала продавцом в дивизионном магазине. До того не получалось. Сначала дети маленькие были, да и на поступление в Академию надеялись. Затем место продавца (свято место) долго не освобождалось. Аня, имея рядом мужа командира дивизиона, ничего не боялась, ни ревизий, ни военторговских чиновников, ни неожиданных проверок кооперирующегося с ними начальника тыла полка. За годы службы Ратников «оброс» хорошими знакомыми в самых различных организациях, прежде всего в Новой Бухтарме, в том числе в ОРСе и других. Потому связываться с Ратниковым даже матерым тыловикам-ворюгам было себе дороже. Работа Ане хоть и не нравилась, но давала немало выгод. Даже при абсолютно честном ведении торговли неглупый продавец никогда не остается в накладе. Если же немного «крутиться» то «навар» и немалый обеспечен. Это Ане еще давно-давно, когда отдавала ее в торговый техникум, внушила ее мать Анастасия Андреевна. Но чего Аня никогда не позволяла себе, то это не пользовалась такими низкими, но весьма распространенными в военной торговле приемами, как обсчет и обвешивание солдат. Но уж зато в «привоз» промтоварного «дефицита» для семей офицеров, она сначала отбирала все что хотела для себя, и только потом запускала в магазин других женщин. Благодаря этому она, как никто на «точке» одевала детей, да и сама прибарахлялась. Правда, ей самой с годами одеваться становилось все сложнее. Ей уже требовался 54-56 размер, а модные красивые женские вещи, что привозили в Военторг, обычно не превышали 50-го…

13

Первоначально Федор так гладко продвигался по службе, что Аня уверовала – на «точке» они долго не задержаться. Но научиться пришлось не только огородом заниматься, но и в холодной воде стирать, и с командиршами ладить. При такой жизни Аня не могла не измениться внешне. К большому неудовольствию Федора ее руки постепенно утрачивали свою припухлую мягкость и сама она из резвой, но нежной девушки превращалась в сильную, выносливую женщину. У нее оказалось в наличии одно из необходимых качеств офицерской жены, крепкое здоровье, и она не стала в результате неустроенности и лишений больной развалиной. Не потеряла она и женской стати, привлекательности. Даже сильно располнев после первых родов, Анна «исхитрилась добавить» в основном в тех местах, увеличение объема которых не уродуют женщину.

Присутствовала в точечной жизни одна особенность, которая прельщала Анну – ей нравилось быть командиршей. Оценивая прочих виденных ею командирш, она отмечала их сильные и слабые стороны, поведение, степень влияния на мужа и жизнь «точки». Когда Федор получил капитана и его вновь перевели на другую «точку» уже начальником штаба дивизиона, она по-прежнему не сомневалась, что ждать уже недолго – мужу обязательно дадут дивизион и, покомандовав им года два, он поступит в академию. Тогда Аня еще не осознавала, чего она хочет больше, вернуться к городской жизни или стать командиршей. Конечно, вернуться в привычную, благоустроенную в бытовом плане среду очень хотелось, но и перспектива стать первой «дамой» дивизиона, ох как манила.

У Ивана Алексеевича Бунина есть рассказ «Темные аллеи». Там главная героиня, содержательница постоялого двора, уважаемая хозяйка с головой, умело ведущая дело. Опустим главную, любовную сюжетную линию, а лишь выделим третьестепенную, обнародованную в рассказе – образ женщины-хозяйки. Сколько их тогда было на Руси, таких хозяек, владевших и руководивших либо совместно с мужьями, или в одиночку всякого рода поместьями, заведениями, фабриками, заводами, своими большими домами – не счесть. В советское время из той эпохи получил известность далеко не лучший персонаж, горьковская литературная героиня Васса Железнова. Но до Октября 17-го в России существовал целый слой женщин-хозяек, самого различного происхождения и классовой принадлежности. Сохранился этот тип и в советское время – природу ведь никакими ГУЛАГами не истребишь. Только вот чем они могли руководить в условиях ликвидации частной собственности? Разве что отдельные мужланки-матюгальницы пробивались в председательши колхозов, типа той, которую сыграла в фильме «Простая история» одна из самых грубых и неженственных актрис советского кино Нонна Мордюкова, ну еще в школьные директора или детсадовские заведующие. Имел место и такой пример, когда бывшая ткачиха Фурцева руководила всей советской культурой. Но в основном уделом советских хозяек стало «руководство» в пределах своих малогабаритных квартир или домиков. Возможности проявить себя женщинам с хозяйскими наклонностями в советское время были крайне ограничены. Видимо у Ани тоже имела место эта тяга, доставшаяся от кого-то из ее давних предков-мещан – она желала ощущать себя хоть и неофициальной, но хозяйкой, пусть даже на такой вот «точке». Может быть и со свекровью у Ани не получились взаимоотношения, потому что там нашла коса на камень. Две сильные, волевые хозяйки, одна пожилая, так и не удовлетворившая это свое подсознательное желание, вторая молодая, но тоже в душе хозяйка и тоже еще не удовлетворившая… Ане в этом плане повезло больше чем свекрови. Она в какой-то степени получила такую возможность.

Ратников стал-таки командиром дивизиона, но значительно позже, чем они с Аней рассчитывали. В начальниках штаба его продержали более трех лет и только к 30-ти годам он, наконец, получил назначение опять сюда, на точку, располагавшуюся на границе земель двух совхозов Бухтарминского и Коммунарского. Дочь родилась, когда и он и Аня уже начали терять веру в свою счастливую звезду. Нервы супругов все чаще сдавали, они ссорились, искали недостатки друг у друга (последним в основном грешила Аня). Сказалось это или нет на рождении Люды, но девочка росла слабой и болезненной, часто пропускала школу, оттого училась неважно.

Приняв дивизион, Ратников опять воспрял духом, у него вновь вроде бы замаячили радужные перспективы. К тому же он получил, наконец, возможность устроить более или менее приемлемые условия для жизни своей семьи. Именно его усилия в этой области оказались совершенно неожиданны и непонятны для окружающих, вызывали недоумение и даже возмущение прочих офицеров и особенно их жен. Действительно такого до него не делал ни один командир: никто не строил только для своей семьи отдельного утепленного туалета, никто до него не решался, наплевав на все циркулярные запреты, возить свою жену и детей в ту же больницу на боевом тягаче, если отсутствовали или были неисправны транспортные машины. Никто до него не начинал строить отдельную офицерскую баню. И хоть в последнем случае Ратников старался не только для себя и своей семьи, но и для всех офицеров и их семей, но и это сначала показалось чем-то необычным, отклонением от исконных принципов «точечного» существования. И еще многое в поведении Ратникова не нравилось ни сослуживцам, ни полковому начальству. Но чего он не делал, того чего не гнушались некоторые командиры дивизионов, так это не воровал продукты с дивизионного продсклада, и не присваивал себе ни в каком виде солдатских грошей и переводов. Правда солдаты у Ратникова «пахали» крепко и не только на боевой работе. Все бытовые объекты на дивизионе он возводил без помощи из полка, солдатскими руками. Сам себя он оправдывал тем, что имеет на это право, раз высокое командование и страна не удосужились обеспечить человеческие условия для жизни на отдаленных «точках».

Без эксцессов не обходилось. Сначала на Ратникова втихаря жаловались некоторые подчиненные офицеры, что дескать занимается не тем, отрывает личный состав от боевой и политической подготовки. А снедаемые завистью, при виде его заботы о собственной семье, их жены тоже из-под тишка стучали в политотдел на Анну: иш какая фря, и сортир ей персональный, и машину когда пожелает, и в магазине наглеет… Продолжался этот «стук» не долго. Ратников всеми доступными средствами так «защемил» недовольных, что самые непримиримые вынуждены были перевестись на другие дивизионы, а остальные наглухо замолчали. Анна, в свою очередь, сумела одна безо всяких союзниц поставить на место наиболее ярых сплетниц, диктуя свои условия через женсовет дивизиона. Нет, она не стала его председателем, но все решения там принимались только с ее позволения. Окончательно укрепила авторитет Ратникова в короткие сроки построенная добротная офицерская баня, которую можно было топить в любой день и ходить туда семьями.

И вот все вроде бы пошло на лад, Ратникову удалось прочно забрать все бразды правления, поднять, и дисциплину, и уровень боевой подготовки. Аня же не брезговала быть в курсе всех дрязг внутри офицерских семей: кто как живет, кто пьет, кто бьет, кто гуляет, кто вот-вот разведется, кто из холостяков на известной в Новой Бухтарме «гулёне» жениться собирается и «осчастливить» ее присутствием «точку»… Посовещавшись, супруги намечали план предупредительных действий. Анна «работала» с женами, Федор с их мужьями и им нередко совместными усилиями удавалось избежать нежелательного развития событий. По особому относились к Анне и солдаты. В ее присутствии несвойственную им вежливость выказывали даже самые отъявленные матершинники и грубияны. А если, к примеру, она шла домой из того же магазина с сумками, наперебой предлагали помочь поднести, хотя далеко не со всеми «офицершами» они были столь вежливы и предупредительны. Конечно, здесь причина не только в том, чтобы помочь командирше, но и просто оказать услугу красивой женщине, кои на «точках» всегда были в определенном дефиците.

Помогая мужу в нелегкой службе, Анне иной раз в его отсутствие приходилось даже неофициально его «замещать». Однажды, когда Ратников уехал в командировку, в дивизионе едва не случилось ЧП. Приревновавший свою жену некий старший лейтенант принялся ее нещадно избивать. Прибывший на крики замполит оказался выброшен из квартиры здоровяком-ревнивцем и растерянно опустил руки, а старлей тем временем вновь «взялся за жену». И тогда именно Анна объявила «сбор по тревоге», обзвонила, собрала всех офицеров, в результате чего общими усилиями буяна связали и женщину спасли. В другой раз Анна, собирая с детьми в окрестностях «точки» клубнику, заметила шатающихся вблизи дивизиона молодых, но явно «потертых» девиц. Дома она сразу поставила в известность мужа, с уверенностью предположив, что ночью эти девицы «уведут» солдат. После отбоя устроили засаду и в стогу совхозного сена рядом с позицией «накрыли» трех тех самых девиц и шестерых солдат (по паре на каждую). А сколько раз ей удавалось раскрыть загодя всевозможные доносы на мужа, используя женскую болтливость и своих осведомительниц. И организация всякого рода празднований, совместных выездов на водохранилище, все эти мероприятия не обходились без ее участия.

Увы, ничто не помогло. Ни относительно здоровый «климат» внутри дивизиона, ни успехи в боевой и политической подготовке, ни достаточно высокие дисциплинарные показатели. В Академию Ратников не поступил ни в первый, ни во второй раз. Так и командовал он уже десять лет дивизионом. Менялись солдаты, офицеры, приходили и уходили, а он оставался…

Вчерашний скандал возник вроде бы из-за пустяка. Хотя по состоянию на конец 1986 года, не такой уж и пустяк. Это на заре советской власти, когда почти вся страна по баракам да коммуналкам ютилась, на такие мелочи как недостаток жилплощади реагировали как на временную трудность. Тогда в сознание всего населения страны успешно вдалбливалась идея, что сейчас люди мучаются, чтобы их дети сытно и просторно жили. Но в 80-х годах это уже не срабатывало. Коммунизм, пришествия которого как раз обещали на эти годы, так и не объявился. Жить по-прежнему было и не сытно и очень, очень тесно. В дивизионе, в стандартных четырехквартирных сборно-щитовых ДОСах имелись только однокомнатные и двухкомнатные квартиры. Вряд ли архитекторы, что в 50-х годах конструировали эти квартиры-самолеты, где с веранды, если открыть все двери, просматривалась задняя стена последней комнаты, где дети, вставая ночью по нужде не могли миновать комнаты, где спали родители (или наоборот)… Вряд ли они планировали одновременно и размеры семей офицеров, что будут жить в этих квартирах – не более одного ребенка, а уж если два, то только однополые. Просто не принято было тогда в стране Советов вообще думать о каких-то удобствах для обыкновенных «серых» людей. А то, что на «точках» будут служить люди, не относящиеся к военной «элите» никто, видимо, не сомневался. Так оно, впрочем, и вышло. За 25 лет существования дивизиона и полка этот «прогноз» подтвердился. Ратниковы же сейчас как никогда болезненно ощущали неудобство квартирной планировки: у них ведь разнополые дети, здоровенный парень и растущая дочь, и им каждому нужна своя отдельная комната. Люда спала в одной комнате с родителями отгороженная шифоньером. Отправляя Игоря к Вере, супруги надеялись, что у дочери, наконец, будет своя комната, но, увы, вновь вся семья вместе и терпит большие неудобства.

Допив чай, Ратников принялся, было, мыть посуду.

– Я сама, – отставила его жена.

Он послушно отошел, посмотрел на нее в профиль. Она перехватила его взгляд.

– Что смотришь, старая стала? – в вопросе прозвучал отголоски затухающей ссоры.

– Ну, что ты, – как бы извиняясь, ответил Ратников.

– Что стоишь, иди отдохни, – по-прежнему достаточно неприязненно говорила Анна.

– Некогда, на поверку скоро идти надо, – вновь виновато, давая понять, что готов помириться, сказал Ратников.

– Зачем тебе идти, ведь и так весь день дома не был?

– На днях новый комкор едет. Людей морально приготовить надо. К тебе в магазин, тоже, наверное, зайдет. Ты там уж не очень.

– Не бойся, не стану же я ему жаловаться, что у меня муж два десятка лет по «точкам» мотается и семью тут гноит, – «обнадежила» Анна.