Сценарии, пьесы, сценарии. В трёх книгах. Книга 2

Костя. Она это умеет. Не в первый раз… Там больше мачеха за ней шпионит. (Звонит по мобильному телефону) … Не отвечает. Вот напасть!

Соркин. Да, после той истории отец за нё взялся! Взыграла грузинская кровь. Хватился воспитывать.

Возвращается Яков.

Яков. Ну вот, поправился.

Костя. Прячься за сцену. Всё помнишь?

Яков. А то!

Яков уходит за сцену.

Соркин. Час назад разговаривал с Ириной – что-то она сильно не в духе.

Костя. Так как раз из-за мюзикла моего – считает его вредной детской забавой. И одновременно наверняка боится, что у нас с Ниной всё получится. И получится не её успех на её глазах – просто трагедия для неё. Её бесит даже то, во что она совсем не верит. А ведь ещё она и Нину не любит – похоже, только за то, что та моложе и красивее неё. Начнёт ревновать к ней своего писателя – вот увидишь.

Соркин (с улыбкой). Так уж и красивее?

Костя. Да ладно тебе подкалывать.

Соркин. Beuty lies in lover’s eyes…

Костя. Ты же знаешь маму. Она добрая, подкармливает всех встречных собак и подаёт всем нищим. Недавно я видел, как она горько плакала над книжкой. Но хоть бы раз она похвалила игру другой артистки – ни разу! И не только к успеху ревнует других, но даже к пустым похвалам, даже небескорыстным. Понимаешь, ей нужно постоянно, ежедневно слышать, как её хвалят – всё равно, искренне или нет. Вот и мечется по тусовкам, где есть шанс услышать эти дешёвые восторги. А здесь ничего такого нет – вот она и томится и на всех кидается. Зачем только приехала… И как она не любит других артисток, так она не любит и Нину, а заодно и весь наш мюзикл.

Соркин. Да с чего ты взял, что спектакль твой заранее не нравится матери? Чистая фантазия! И про Нину – фантазия! Ведь мать тебя любит, можно сказать, обожает. Просто отношения у вас не сложены из-за непривычки друг к другу – слишком долго вы жили порознь.

Костя. Может, и любила… лет пятнадцать назад. А сейчас… Раз взрослый сын, значит в летах уже женщина. А она всё в мини-юбках рассекает.

Соркин. Как это «рассекает»?

Костя. По жизни…

Соркин. А что, ей идут мини-юбки.

Костя. Когда меня нет рядом. Поэтому и сбагрила меня к тебе.

Соркин. Тут важней другой нюанс – слишком она была влюбчивая. А тут ты в квартире. Вот и попросила взять тебя на воспитание. А я и рад был – мне ведь при моей болезни ни детей, ни жены не полагается… Правда, к Пригорину она, кажется, прикипела надолго – чем он её охмурил… Сколько… два года они уже вместе – только на моей памяти.

Костя. Может, как драматург? У него три пьесы шли, в одной мама играла.

Соркин. Может быть. Но сейчас-то он только юмором промышляет. Наверное, прибыльное дело.

Костя. А по виду не скажешь, что юморист.

Соркин. Кстати, народ его воспринимает хорошо – я видел по телевизору, как он читал своё.

Костя. Народ на таких концертах смеётся потому, чтобы самому себе лохом не казаться – деньги-то уже заплачены. А на сцене юмора-то и нету. Или генитальное что-нибудь – тогда улыбаются от неловкости. «Мне пришло письмо» – как же, да в Интернете они все шутки тырят.

Соркин. Тебе бы критиком быть.

Костя. А я критик и есть. Только не по театру и юмору, а по жизни вообще. Жизнь – дрянь, а театр – как фальшивая жизнь – дрянь в квадрате.

Соркин. С матерью этой мыслью ещё не делился?

Костя. Зачем. Она театр любит. Иногда даже про «святые стены говорит»… А ведь сама сейчас в театре почти не играет – всё сериалы, один тупее другого… Особенно мерзкие те, где за тебя смеются – это же унизительно для зрителя. А мама и в них тоже…

Соркин. Что поделаешь, надо же как-то жить. Как-то и на что-то.

Костя. Если человек что-то делает исключительно ради денег… ну, когда не помирает с голоду… это, типа, жутко тяжкий грех. Работает человек где-нибудь… ну, скажем в рекламном бизнесе, вот. И всё-то у него о’кей… как Яков говорит. Встречи, переговоры, рост продаж, бабло, Мерседес, отпуск на Гавайях – человек полон самоуважения, а на самом деле всю жизнь просто морочит людям голову, шарлатанит. И чем ничтожнее предмет… типа жвачки, тем грандиознее реклама. Тьфу!

Соркин. Вот это да! Ну, ты звание критика перерос – прямо-таки вселенский хулитель!

Костя. Вселенная сама виновата.

Соркин. Костик, а как тебе писатель?

Костя. Если честно, симпатичный дядечка. В смысле, мне нравится. Скромный. По виду добрый. Молодой ещё, а уже, типа, «звезда» – не похуже мамы.

Соркин. Я ведь тоже так думаю – тут редкий случай, когда слава не испортила характер.

Костя. Но что-то у него какой-то замороченный вид. Какая самая тяжелая работа… вот как будто он на ней и работал.

Слышен усиливающийся звук мотора. Потом он резко затихает.

Соркин (прислушивается). …Моторка…

Костя («про себя»). Моторка, касторка, Гарсиа Лорка… но где же Нина…

Соркин. В своё время я ведь тоже хотел купить катерок.

Костя. И что же не купил?

Соркин. Ха! Так твоя же матушка отговорила… «он утонет, он утонет!». За тебя боялась.

Костя. Надо же… Я и не знал.

Из-за кустов выбегает Нина, одетая в гидрокостюм.

Костя (вскакивает). Ты!? А я уже и не надеялся!

Нина. Сильно я опоздала? (Соркину) Здравствуйте, Пётр Николаевич.

Соркин (поднимается на ноги). Здравствуй, Ниночка! И правда, заждались мы тебя. Я ведь тоже переживал. Но что за вид?

Костя. А я на гидроцикле – прямо через озеро! По-другому не успела бы. Ключи от машин и моего «Полариса» от меня стерегут, а про гидроцикл забыли.

Костя. А как же отец?