Вечный двигатель

– Люди православные! Заветный рупь давя убил! Душу заложу!

Игнат яростно хлопнул шапку о землю.

– И-ех, где наша не пропадала! Матрена, ташшы загашник. На Охламона!

Мария из-под тонких бровей уставилась в Зотова с липкой улыбкой.

– И я… на Охламона.

Сосредоточились на возвышении, площади перед церковью. Все без исключения. Наяривала гармоника, Кокошник задиристо голосила песню, Игнат отчаянно отплясывал, купно пара мужиков и девки. Скакала, дурачилась малышня. Зотов самодовольно глядел на веселящийся народ, одно плечо мелко в такт песне подпрыгивало. Вдруг с вершины долгого столба, что служил ярмарочным утехам, разрезав гвалт, раздался отчетливый вопль босоногого, вихрастого пострельца:

– Идут!!!

Толпа враз усмирилась, все устремили взоры. Между крышами изб неторопливо прокатилось пылевое облачко. В нем трудно различимые ноздря в ноздрю стелились в карьере две лошади. Легли на холки седоки, пузырилась рубаха Фильки. В ясном нескончаемом небе шла над ними россыпь воронья.

Сигнальный мальчонка лихо съехал по столбу. Игнат стоял, закрыв глаза, по лицу струился пот, Кокошник улыбалась, но мертво. Зотов был внешне безучастен, мигал расторопно, однако ноздри тонко вздрагивали. Мощный и частый цокот копыт заполнил слух. На площадь ворвались два коня. Филька на Касатке первый пересек брошенную на землю ленту. Ахнул крик…

Рыжий сидел на земле, плакал.

– Заветный рупь убил давя. Дуррак! Заветный рупь.

Игнат истерически хохотал в небо:

– Ой ублажил, ха-ха-ха!! Ой благодетель! Ой по миру пустил!

Матрена немо зевала ртом, очумело расширены были глаза, тянула руки к людям. Кокошник с ядреным визгом пустилась в пляс, тут же полыхнула гармонь.

– Я по бережку ходила, молода, белу рыбицу ловила не одна…

Зотов усмехался, глядя на сползающего с коня, насквозь пыльного Василия.

– Костюмчик, Василий Потапыч, небось, отслужил. От рабочей-то одежки отвык. Зря, выходит.

Филька, соскочивший первым, весь счастливый, смотрел на Зотова. Мария, сузив глаза, с недоброй морщиной от носа протянула Фильке:

– Дурак ты, Филипп. Мог и придержать кобылу.

Василий, кажется, не выйдя из азарта, посетовал:

– Отвык Охламоша, не чует колено.

Фабрикант посуровел:

– Ну что, пригубить не мешает отнюдь. Посуху-то оно неправедно будет.

Татьяна услужливо спешила с подносом. Барин, выпив, крякнул, заключил:

– Достоинства у Касатки несомненные, теперь за грамотным человеком дело. Жаль, если втуне порода сгинет.

Василий кивнул:

– Сладимся, Михайло Гаврилыч.

Зотов опустил голову, в глазах замерцала сталь.

– Однако пора и честь знать, два дня отгостевал – по нашим порядкам сверх меры. К вечеру доберемся, утром за работу.

Прошли месяцы, Гилево осталось… За окном гнусавил дождь. Первый этаж Карамышевского дома обладал кухней, другими подсобными помещениями – присутствующими. Бабка Авдотья, Матрена, Елена. Две первые были заняты делом: очищался картофель, перебиралось зерно – Елена сидела, держала на коленях лист бумаги. Здесь же находилась и Мария, стояла в кружевной шали, лениво подпирая стену, лузгала семечки. Авдотья под работу байку разговаривала:

– Попик-от, Григорий, молод был и грамотен шибко – и собой виден… Теперь Катерина – озорнюшша девка, черноброва. Хоть не больно справных родителей, а краля на загляд. Васёнин Петр, окурок, туда ж к ней сватался… Толькё уперлась в свое – подавай попа ефтого. Папаша у ей, Иван, братес мой, сатрап, порол девку вусмерть – не по-моему-де. Отлежится, сердешная, и обратно… Съехал поп в дальний приход. Два года минуло, сосватали горемычную за иного парня – наладили свадьбу. Тут и заявляется Григорий – расстриженной. Сваты его убивать затеяли, да Федькя Стенин, брат Катерины, не дал. Тожо поперешной, супротив отца пошел. Так и увез Григорий суженую без благословения. Вот этот Федя и есть старший Филькин брат, мне, стало, племянник – он прежде коням руководил. После тех событиев из Логиновой сюда, ко мне перебрался – отрёк парня отец. Помнишь, нет ли? Батюшка ваш его привечал… Ноне в морской службе состоит. Читай, што ись, грамотку – в кои веки известил.

– Как не помнить? – возразила Елена. – Он меня на лошаде гонять учил!

Елена склонилась к письму, что лежало на коленях, трудно читала:

– Крепость, куды пристроены, называют… Хронштаб ли чо ли… а крейсер уж Дерзкий… тьфу ты, глаз поломашь… и жив ли отец, поскольку грыжей страдал?.. Жратвой сыты и многого ума набираюсь… – Отняла глаза. – Писать бы наторел… – Обратно склонилась. – Два годка еще и первым числом дом новый отстрою, как денег прикоплю… поклонись, тётя, Потап Иванычу, заместил отца он мне. – Оторвалась. – Писали про тятю – знать-то, не дошло послание… (Шмыгнула носом.) Тятю все любили – доброго человека уваживал, а всяка ёргань двор обходила (Взгляд легонько вздрогнул в сторону Марии) … – Продолжила письмо: – Фильку береги, я его заберу. И как там Катерина, есть ли известия?

Мария отслонилась, бросила шелуху в ушат с картофельными очистками не насквозь покрытыми водой – помои для свиней – звучно обшлепала ладони, тронулась.

Проследим. Вежливо покряхтывала под женщиной лестница на второй этаж. Мария легко толкнула чуть приоткрытую дверь. Горница. Подле окна расположился Василий, гуляя по отверстой книге – кратко покосился. Женщина пусто бросила взгляд на мужа, сдвинула очи в окно. Села за стол не отнимая взгляд, зевнула. Дождь однообразно и равнодушно шуршал – Мария не простила:

– Скушно. Погода зевотная, от чаев уши распухли… Хоть по улице пройтись, да никто не увидит.

Василий, понимая, что не удрать, запустил, чуть повернув к присутствующей лицо, но не глядя:

– Слышал, ты отчудила – собак Репниных синей краской вымазала!

Мария обрадовалась:

– Это ловко я позабавилась! Думаю, что бы с их боровом умудрить?

– На кой леший забава? Жили люди и пусть их!

Мария прищурилась:

– Уже доказывала, цыганкой меня звать – не спущу!

Василий выговаривал:

– Хоть на первый срок норов умерь. Народ любопытен, пялится.

– Тебе что за печаль?

– Жить на людях – негоже устои ломать.

Мария поглядела на Василия с досадой:

– И в кого ты? – ни богу свечка, ни черту кочерга! – Отвернулась, объявила беспечно: – Я – человек вольный, сперва делаю, потом думаю.