Прямо и наискосок

– Паслущи, дарагой, – кричит Андрей вдохновенно, – я пришел к тебе с приветом. С утра флакон, к вечеру дороже будет.

Наконец слышится суетня, всхлипывает замок, в просвете двери показывается убегающая фигура Пети. Он грубо, с жалобным писком ныряет под сооружение на постели. Оно представляет из себя нагромождение бог весть откуда взявшегося тряпья. Вид этого удручающий. Из комнаты бьет морозом. Выяснилось, что если в окне комнаты Андрея имелись какие-то намеки на стекла, то у Пети с улицей сообщение было самое непосредственное.

Не угадали на первый автобус, пришлось два часа толкаться на станции. В дороге автобус, гулкая, рассчитанная на самого непритязательного пассажира коробка, отказал. Ремонт длился много дольше часа. Бездонная степь покрытая жалкой растительностью не внушала никакого доверия. Добрались на последнем нерве.

Встречены, правда, были радушно. Город, сугубо промышленный, приземистый, безрадостный, полный антипод Лас-Вегасу, был рад любому пришлому. Впрочем, приветливость ограничивалась временем досуга. Дело пошло туго, довелось еще Андрею в Хромтау поездить. Отправлялся он туда через громадное внутреннее сопротивление, потому что приходилось навязываться, много пить, давать и выслушивать хмельные обещания, которые забывались на другой же день.

Долгое впечатление оставил один из вояжей, в котором свозили Андрея поохотиться на сайгаков. Вообще, охотой это можно было назвать с натяжкой… Выехали на мотоциклах в степь. Ночью. Андрея посадили в коляску, сунули ружье. Поначалу выглядело романтично, но скоро его растрясло. Почему-то давило рваное из-за частых облаков, низкое небо. Наконец, набрели на искомое. Глупое животное смерти не стеснялось, попав в луч фонаря, заворожено лупило глаза, нервно перебирая хрупкими ногами.

Своего сайгачонка чуть не сшибли. Когда остановились, он умудрился втиснуться между передним колесом и коляской и бойко дрожал всем телом, загипнотизировано держа неподвижную голову.

– Стреляй, – сказал возница. С других мотоциклов палили вовсю.

Андрей подставил дуло к голове сайгачонка и страстно вглядывался в тающий в бледном мраке силуэт.

– Ну что? – весело спросил ездовой.

– Да что-то… – пробормотал Андрей. – Неудобно вроде.

– Делай, некогда, – посерьезнел тот.

Андрей выстрелил, голову сайгака снесло. Стало зябко… Мясо Андрею не понравилось.

Вторая крупная сделка сплела с городом Волжский. Андрей прежде о таком и не слыхивал. И кто в рукоделии-то помог? Да Максим же – что аварию под Саратовом расхлебывать пособил. Воистину неисповедимы пути Господни!

Еще там в переделке Максим проявился малым дальнозорким и вкрадчивым. Юлии парень позванивал: по делам следствия был ее поверенным, и после что-то по коммерции сооружали. Дошло до его приездов в Свердловск, мило пообщались. От душевности Максим упомянул о фабрике в Волжском по изготовлению спецодежд и связях там. Отложилось, и однажды Андрей услышал от крупных потребителей о возможности потратиться на спецуху. Созвонился с Максимом, тот действительно помог. Навар получился на диво приличным. Запомнился эпизод тем, что Андрей впервые, но грамотно и ловко давал крупные взятки: еще Иван учил на «предвареж» денег не жалеть – «русский делавар культурой не тронут и пыль в глаза любит».

Как водится, случались и провалы. Лихо нагрели с мясом казахи. Всего-то заковырка получилась в одном слове. Вместо «замороженное» в договоре стояло слово «охлажденное». Исполнителем сделки был не Румянцев, но документы подписывал он и слово видел.

Довольно удачно фирма вышла на иномарки. Один парень пришел из института Унипромедь. Имел производственные отношения с рудником, который в обмен на цветную руду по бартеру получал от Японии всякие страсти, в том числе автомобили. Андрей за эту связь уцепился, вскоре пригнали задешево три тогда еще редких «Тойоты», хоть и праворульных.