Кузя

– Наши, Степан, Егории, были познатнее ваших Слав! – хвастался дед отцу, – тебя кто награждал? Сталин? А меня сам капитул георгиевских кавалеров и утверждал Император. Просто так не награждали, а уж знали, кого награждать, и за что награждать. А у вас кто был ближе к командиру того и награждали.

– Ты что, батя, хочешь сказать, шо я даром награды получил? И ранения заодно сам себе поставил? – Степан закатывал рубашку и показывал, где у него какие отметины и рассказывал при каких обстоятельствах получены, – так вы, батя, и фрица тоды и не одолели, а мы вон до Берлина и Вены доскакали, и коней своих напоили в Одере и Дунае.

– Так, вам никто в спину не бил, как нам. Мы бы в 1917 году Царьград взяли бы, кабы большаки нам укорот не сделали, и не открыли фронты немцам, австриякам и туркам. Все, что мы тады завоевали – пошло коню под хвост. А знаете, сколько ероев было в ту войну, сколько людей погибло? Все забыли, ироды чертовы! Такую страну пустили с молотка – Рассею, разорили миллионы людей, выкинули из своих домов и отправили по миру. Сколько сгинуло наших казаков в Туретчине, в той проклятой миграции. Мои браты родные Славка и Вовка никогда в родную станицу уже не вернутся. Косточки, небось, где-то на чужбине покоятся.

Дед Иван в детстве много рассказывал маленькому Кузьме про историю казаков, их службу России, походы за море к Царьграду, про Запорожскую сечь, рассказывал про своих дедов, кто с кем, когда и где воевал, а когда был в особом расположении, то доставал заветную шкатулку и, развернув тряпицы, показывал два старых облупленных солдатских георгиевских креста на выцветших георгиевских лентах, честно заработанные им на войне с турками. Помимо Креста в заветной дедовой шкатулке хранились маленькие иконки и знак на фуражку «За Баязет».

– Вот помру, Кузя, тебе мои кресты достанутся!

– А что такое Баязет, дедуня? – спрашивал маленький Кузьма.

– То крепость така была турецкая. Оборону там держали казаки в войну с турками. В окружении! Много месяцев.

– А ты, деда, под Баязетом был?

– Не, то не я, а мой отец, твой прадед, Кузьма, с Уманской казачьей сотней оборонял крепость.

Собак и кошек, сказывают, всех съели, коней поели, но выстояли. А потом всем казакам, служившим в этих сотнях, такой знак сам царь на папахи выдал. Слава тебе Господи, что мы казаки! – и перекрестился.

– Так Бога нет, нам в школе сказывали! – пытался убедить деда Кузьма, рассматривая иконы, с которых смотрели на него неизвестные лики в сиянии золота.

– Так то у вас, нехристей, пионеристов и комсомолистов, нет Бога, а у нас с бабкой и твоим батей Бог есть! Это мы знаем точно. Спроси у них!

В середине пятидесятых годов дед захандрил.

– Степа, умирать я буду скоро, так отвези ты меня на наш родовой погост, в станице Охотской, где батя мой лежит, или на худой конец, в станице Уманской, где прапрадед и предки твои и мои тоже лежат. В ридну землю хочу!

– Так родная земля у тебя, батя, на Кубани, а хто нас туда пустит, коль нас оттуда повыгоняли?

– Для нас, казаков, Кубань и есть самая ридна земля. Не хочу здесь лежать. Мое место там, в той нашей землице. Она добре полита кровью твоих прадедов. Вези меня на Кубань в станицу Охотскую, сучий сын! А то прокляну!

* * *

Повздыхав, уехал Степан на Кубань, а через месяц вернулся с радостной вестью. Курень их уцелел, в нем сейчас живут сестры Ивана Кузьмича: Наталья Кузьминична и Прасковья Кузьминична, так и не вышедшие замуж и не выселенные на Амур, так как за Прасковьей ухаживал тогда местный партийный начальник.

– Таки и замужем вертихвостки и не были? – расспрашивал дед отца. – А комуняка энтот, шо нас выселял, а их оставил, куды делся? Мережко его фамилия, коли я не запамятовал.

– Так ему самому укорот сделали в 37 году. Забрали сначала в Крымск, а потом к стенке поставили, как врага Советской власти. Представляешь, нас выселил, а сам враг Советской власти!

– Есть Бог на земле! – крестился на икону дед Иван, – нас выселил, чтобы нашу хату прибрать себе, за то и пострадал, аспид, от высшей силы! Слава Богу – благая весть, Степушка! Порадовал! А, видимо, истинные женихи моих сеструх полегли в гражданскую войну или выброшены были на чужбину! – вздохнул дед, – а помнят меня эти вертихвостки?

– Ждут и помнят, батя, еще как ждут, и тебя и нас всех! Знаешь, как меня встретили? Как самого дорогого человека! Про тебя, да про мать, про своих родителев расспрашивали и даже про Кузю и Натаху. Бумаги вот всем нам выправил. Реабилитированы все мы, оказывается, давно, и теперь разрешается всем вернуться в родные края. Так что в путь собираемся!

– Ну, шо, Кузьма! – обнимая внука от радости, сказал дед, смахивая слезы, – теперь вся надежа на тебя в продолжении нашего славного рода. Ранее атаманы берегли казаков, дабы казачьему роду не было переводу, и в бою каждого человека берегли. При Совецкой власти все было не так, никто никого не берег. Вон, Степан рассказывал, как Берлин брали в лоб – миллион человек лучший маршал Жуков положил и что? Маршалы ерои, а сколько народу угробили, не сосчитать! Ты умный, Кузя – чувствую, станешь офицером, а может, и енералом – береги казаков и нашу честь казачью! Помни, что мы сами простые люди из казачьего рода, хотя говорил мне дед, что наш прапрапрадед гетманом всего запорожского войска был. Гусаком его звали, а от него вся наша фамилия и пошла.

Эти воспоминания и нахлынули на Кузьму, пока он сидел на лавочке и рассматривал издалека улицы Краснодара. А вот теперь что-то от него понадобилось этому казачьему патрулю. Видимо, небритый вид у него весьма непритязательный, раз подошли.

Кузьма, сидя молча на скамейке, посмотрел на казаков, стоявших над ним. Те смотрели на него настороженно и, можно сказать, даже совсем недружелюбно, а милиционер даже зачем-то положил руку на кобуру пистолета.

– А вы сами кто будете? – посерьезнел Кузьма, не думая даже вставать и предъявлять документы. Он даже откинулся на спинку скамейки.

Военный патруль другое дело, а здесь подумать надо.

– Ты, дядя, нам зубы не заговаривай, а то живо к атаману на правило сволокем и поучим нагайкой! У нас разговор с такими личностями короткий. Покаж документы и кажи о сэбэ, хто, откель, куда и зачем!

– Не. Вам я не покажу никаких документов. Вы кто? Я человек военный и в военкомат на учет пока не встал. Военному патрулю покажу, а вас я не знаю, и знать не хочу. Кто вы такие есть документы проверять? Что за форма у вас такая неизвестная мне по уставу, то ли военная, то ли нет? Вот милиционер – другое дело! – закусил удила Кузьма, внутренне понимая, что у проверяющих его казаков прав, видимо, проверять документы никаких нет. Милиционер почему-то молчал и только сопел, держа руку на кобуре, стоя немного сзади.

– Мы казачий патруль! – сказал казак, кивнув головой в сторону милиционера, – вот видишь, с нами милиция! Это и есть власть и каждый обязан нас слухать. Понял? Есть у нас бумага за подписью мэра, но тебе я казать ее не буду. Много чести! – чубатый и усатый сержант тряхнул нагайкой и ударил ей по сапогу. Потом, помолчав немного, продолжил, – ты человек для нас весьма подозрительный! Небрит, помят, форма полувоенная. А у нас тут война рядом уже второй год идет, диверсантов к нам засылают. Если не в армии, то камуфляж носить тебе нельзя. А раз носишь, то кажи нам документы!

Второй казак кивнул в знак поддержки головой, а милиционер занял позицию сбоку от Кузьмы.

– А ты чего молчишь, представитель власти? – обратился к нему Кузьма, – уж кто-кто, а ты первый должен проверять документы, а они сзади должны стоять, если задание у них такое.

– Так это, того! Не они со мной, а я с ними для придания им легитимности! – сказал мудреное слово милиционер и сам заулыбался, – а тут у нас эта чеченская война, понимаешь, рядом, черт ее дери! Надо быть бдительными, сам понимаешь, не маленький чай!

О чеченской войне Кузьма слышал давно, и она была весьма далеко. Поэтому относился к ней весьма отстраненно. Есть где-то там эта война, но его она не касается никаким боком. Хотя, кое-какие сведения доходили и до него. Погибло несколько знакомых ребят с морской пехоты Тихоокеанского флота. Да и действия полка морской пехоты Тихоокеанского флота каждый день там показывали по телевизору.

– А что, что война? Я ж к ней никакого отношения не имею. Прилетел сюда из Владивостока. А теперь вот собираюсь в свою станицу Охотскую к родителям и вам дорогу не переходил.

– Это как сказать! – ответил бравый казачок, по-прежнему помахивая нагайкой, – вид твой мне не по нраву. На чеченского боевика больно смахиваешь. Шо в сумке твоей? Кажи нам сей момент!

– А может, показать, что у меня в штанах? – разозлился Кузьма, – так дело не пойдет, сержант! Ордер на обыск у тебя есть? Я офицер и ты меня досматривать по закону не имеешь права, даже в военное время. Давай, вызывай вашего офицера, с ним и буду разговоры разговаривать.

– Если будет надо, то посмотрим заодно что у тебя в штанах! – покраснел сержант, – заметная там, мабуть, есть отметина у всех мусульман. Проверим зараз, обрезанный ты, али нет!

Второй казак попытался сам взять сумку Кузьмы со скамейки.

– Нет, так тоже дело не пойдет! Прибери ручки-то! – разозлился Кузьма, вставая во весь свой рост и прикрывая собой сумку, выдергивая силой ручки из рук казака.

Милиционер испуганно выхватил из кобуры пистолет. Люди, шедшие по аллейкам скверика, шарахнулись на боковые аллейки. На улице кто-то остановился посмотреть на происходящее, широко раскрыв рты. На входе в сквер показались еще два казака в такой же форме, которые, посовещавшись немного, направились к месту возникающего конфликта.

«Вот и попался ни за что!» – подумал Кузьма, драться с казаками у него не было никакого желания, он взял сумку на плечо и добродушно предложил сержанту:

– Ладно, сержант, пошли в ваше Правление, так в Правление. Там покажу офицеру все документы, а если и надо, то и сумку. Не будем здесь людей пугать.

– Я не сержант, а урядник, а если ты сам станишник, как говоришь, то должон знать это! – обиделся тот, слегка толкнув Кузьму в сторону скамейки, видимо, желая, чтобы он сел, – теперь мы уже не могем тебя вести в атаманское правление. Там штаб, может, ты туда и пробираешься зачем-то? А вдруг ты террорист и у тебя здесь бомба и ты хочешь взорвать наше Правление? Показывай нам все здесь, шо у тебя там?

Сзади подошел старик в казачьей форме в черкеске с серебряными газырями и красном бешмете, гулявший по аллейке сквера и обративший, видимо, внимание на конфликт.

– Шо, хлопцы, диверсанта задержали, чи терориста? Хто будет этот человек и куда путь держит? – раздался его голос сзади, весьма озадачив Кузьму, увернувшегося от толчка казака.

Сержант, вернее урядник, откозырял старику и пожал плечами.

– Павло Митрич! Смотри, каков этот гусь заезжий? Не сказывает, откуда, не говорит, зачем приехал, документы и сумку не кажет. Грубит, да и только. Помят, небрит и с военной курткой.

Увидев седого деда, похожего на отца, да еще в казачьей форме, Кузьма сразу подобрел и протянул ему военный билет офицера запаса и пенсионное удостоверение, лежавшие у него во внутреннем кармане куртки.

– Капитан 3-го ранга запаса Тихоокеанского флота Гусаченко Кузьма Степанович. Отслужил службу – теперь следую домой в станицу Охотскую к родителям. Разгоняют флот и корабли продают теперь.