Левитация

Левитация
Виктор Попов

Майор Аглая Михельсон успешно расследует незаконную деятельность своих высокопоставленных любовников, но накануне ареста подозреваемых мужчин находят убитыми в ее доме…Загадка двойного убийства. История женщины, которая расстроилась…

Левитация

Виктор Попов

Редактор Елена Яковлева

Дизайнер обложки Валентина Михайлова

Дизайнер обложки Александр Привалов

© Виктор Попов, 2018

© Валентина Михайлова, дизайн обложки, 2018

© Александр Привалов, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-8789-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Левитация – подъем человеческого тела с земли,

явно нарушающий закон гравитации.

    Британская энциклопедия
    Е. Ш.

Глаза убитых широко, будто от удивления, открыты. Тела покоятся на ярко-зеленой траве, усыпанной крупными, густо-желтыми абрикосами. Лужи крови неумолимо ширятся, слегка, в районе бёдер покойных, соприкоснувшись краями. Я пристально наблюдаю за начавшимся процессом смешения, пытаясь объяснить себе удовольствие, которое испытываю.

Эту ночь я провела с одним. Всего несколько минут назад меня покинул другой. Я еще живо и влажно помню его. Но теперь оба вместе, здесь и сейчас. Синий костюм у красных штанов. Сочетание цветов я уловила давно, но всегда думала, что им, «синему» и «красному», читай: Сергею и Диме – никогда вне меня не встретиться. А вот поди ж ты, не прошло и года, в самом деле, года, как все обустроилось. Один к другому. Как пазл. И как же легко, в какие-то секунды все решилось. Я и подумать не успела. Просто расстроилась, что всё так…

Как? Здесь придется искать слово. Трудно определиться. Пошло? Не пошлее, чем у других, да и у меня самой раньше. Банально? Может быть. Но что не банально между мужчиной и женщиной? Все было. Ничего нового. Даже не пытайся быть оригинальной – плагиат неизбежен. Скучно? Вот это вероятнее всего. Если, конечно, понимать под скукой безысходность. Служба, профессиональный долг тоже да. Куда без них офицеру. Но скука главное. Да, в какой-то момент мне просто стало скучно. Хотя какая тут казалось бы скука. Внешне очень даже интересно. Кто-то из особо банальных сказал бы даже «захватывающе». Но двое мужчин и одна женщина, как не верти, не выдумывай, действительно скука смертная. А если они еще и дерутся за тебя – совсем зевай не хочу. Я и зевнула пару раз, наблюдая, как они мяли друг друга, неумело и, прямо сказать, смешно. Все эти метровые замахи, псевдобоксерские скачки на месте, попытки ударов ногами и угрозы, угрозы, куда уж без них! Причем чем дальше, тем больше слов и меньше дела. Да и слова из-за обоюдной отдышки трудно было разобрать. К концу «сражения», когда они все-таки сцепились, а я отлучилась на время в дом, слова превратились у каждого в одно длинное, непереводимое междометие, впрочем, с явно угадываемым проклинающим смыслом. И если «красный», пусть и с трудом, еще пытался формулировать, то «синий» к исходу третьей минуты борьбы в партере перешел на ошметки слов, непрерывно ойкая, пфукая, ахая, тыкая, сукая…

Что ж, словарный запас «синего» всегда оставлял желать лучшего. Он как министр экономики и торговли края хорошо считал и видел, а вот говорил всегда по бумажке, хотя и немало читал. Любил детективы. И они, видимо, в благодарность дали ему в последние дни жизни почувствовать себя их частью.

«Красный» – другое дело. Читать не любил. Но пресс-секретарь губернатора мог бы и в такой ситуации слова подобрать. Правда, поначалу, еще при первой встрече, отказ от каких-либо слов придал его поведению аромат свежести. Я хорошо помню околорассветную росу автомойки, на которой мы встретились. Его крученые, хипстерские усы, кольцо с рубином и точно такие красные треники, которые он с завидным постоянством надевал вне работы. У него их был целый, почти дамский, гардероб. Пара дюжин, не меньше. И это только то, что я видела. Обтягивающие и прямые, с завязками и пуговицами, походные, с мелкими кармашками по всей длине и аскетичная классика. И, наконец, цвета, цвета всех оттенков: гранат, малина, томаты, кровь. Его любовь к ним поначалу умиляла, потом бесила, но к сегодняшнему утру не осталось ничего, кроме равнодушного принятия факта. Я поняла: он так и будет приходить в них. Он так и будет хранить память о нашей первой встрече. Он так и будет едва приспускать их, как и тогда на заднем сиденье его свежевымытого лексуса. Он так и будет кричать и материться в самом конце, не замечая, что я в отличие от той минуты, давным-давно молчу и, если и закрываю глаза, то чтобы не видеть его лица, искаженного мукой радости.

Так было и сегодня. Но теперь уже никогда не будет.Не будет как детства, гораздо более далекого, но точно так же уже невозможного, в котором меня провожали и встречали из школы до пятого класса. Школа была в соседнем доме. Но утром меня отводили туда за руку, а после уроков я выходила на порог и ждала. В хорошую погоду спускалась вниз. Делала несколько шагов, но тут же возвращалась. Я до сих пор не знаю, что меня тогда удерживало. Быть может, как раз то, что дом находился так близко. Провожала мама. Редко – папа. Встречали сестра или няня. Между ними было почти 60 лет. Но одно объединяло их: за четыре года они ни разу не пришли вовремя. Так опекали кроме меня немногих. И только тех, кто далеко жил. Потому я была предметом школьного и семейного юмора. В школе говорили разное. Уже и не вспомнить, что именно. Но вряд ли что-то хорошее. Дети наивны, но жестоки. А вот семейное помнится. Сестра называла меня «домашней птичкой». Мама и няня «папиной дочкой». Папа… молча улыбался. Это он не разрешал мне ходить одной.

Но 1 сентября в пятый класс я пришла в школу одна. Одна и вернулась. Так решил старший брат отца, тогда еще подполковник. Он сказал:

– Аглая, иди…

И я пошла. Дядя уже знал, я – нет, что теперь так будет всегда…

Он знал, что родители с сестрой далеко, в абрикосовом саду. Туда выбросило автомобиль с шоссе в момент аварии. Меня в тот август не взяли к морю. Я отравилась йогуртом. Две недели рвоты, таблеток и уколов. Я плакала от обиды, жалела себя и мечтала рассказать семье о том, как мне было плохо. 3 сентября, когда всех троих привезли, я так и сделала. И они выслушали меня до конца. Только ничего не ответили. Смерть молчит и не опаздывает.

СРЕДА

Пальцы Аглаи напряженно сжимали и разжимали черные шелковые простыни. Голова Сергея ритмично двигалась между ее раскинутых ног. Идеальное тело Аглаи выгибалось дугой от сладкого напряжения. Хорошее начало дня. Идеальное для девушки в двадцать пять лет.

Раннее утро. Чуть за рассветом. Сергей всегда приезжал по утрам. Ни днем и не вечером. И уж, конечно, не ночью. Только утром. Встреча с Аглаей – как зарядка. Как детский утренник. Обожаемая ею странность: приходить к женщине по утрам. Иногда по выходным Сергей оставался на весь день. Но на ночь никогда. Ей даже начинало казаться, что он боится темноты. А что? Вполне себе версия. Мужчины – дети. Даже большие и важные – дети. Они боятся жизни больше женщин, только лучше их это скрывают. Так принято. Только и всего. Потому Аглая никогда не видела Сергея спящим. Даже просто закрывал глаза он редко – держал все под контролем. Одно слово – министр. Ну, может быть, только в подобные моменты Сергей не видел, что происходит вокруг, называя их «погружением в начало мира». Да, он любил живопись – она не требовала слов вообще. Курбе с его немудренной провокацией в частности. В Париже Сергей бывал в музее Орсе. Обещал как-нибудь отвести туда Аглаю. Обещал…

Аглая через голову Сергея в несчитанный раз обозревала свое небедное незамужнее жилье. Первый этаж небольшого, но дорого сделанного двухэтажного особняка. Большая однокомнатная студия, оформленная в минималистическом стиле. Белые стены с черно-белыми фотографиями и офортами. Район кухни выделен необработанной краснокирпичной кладкой. Минимум предметов. Черный кожаный диван, стеклянный обеденный стол и несколько дизайнерских металлопластиковых стульев, один из которых был занят роскошным темно-синим пиджаком. Король утренника. На кухне за короткой барной стойкой на двух вращающихся высоких стульях расположились не менее роскошные галстук и рубашка. На стойке ваза с букетом алых, в цвет ее маникюра, роз – и здесь живопись, живопись!

На полу черное женское нижнее белье, темно-синие брюки, белые мужские трусы. Один носок на полу, другой на кровати – высокий, с полметра, матрас на приподнятом в районе спального места полу, – распластавшись на которой голый Сергей будто искал что-то там, в «начале мира». Даже в таком положении он был аккуратен и строг. Ничего лишнего. Одно проверенное в первое же утро движение, в одной верно найденной тогда же точке. В этом он весь. Точное время и строгие костюмы. Выглаженные простыни и приятные запахи. Цветы и подарки. Вообще, если задуматься, он вел себя с ней, как с девушкой с интим-сайта или скучающей от безделья мажоркой-нимфоманкой, а не как с майором безопасности. Впрочем, кто в их городе знал, кто Аглая на самом деле? Очень немногие. И Сергея не было в их числе. Работа такая. Все знали генерала, начальника управления. Прочие сотрудники, за исключением еще пресс-атташе, – тени, которым не полагалось выходить на свет. Каждый играл какую-то роль. В своем мажорско-нимфоманском образе Аглая была более чем убедительна. Сергей ей верил, как чему-то настоящему, подлинному. А он любил все настоящее. От еды до одежды – сплошные бренды. Коллекция галстуков, коллекция винтажного коньяка, коллекция редких ружей. Все разговоры были только об этом. Сергей любил вещи, но, кажется, не любил людей. Он их использовал. И они отвечали ему тем же.

В какой-то момент Сергей оторвался от Аглаи на мгновение и, поверх аккуратно выбритого в извилистую змейку ершика на лобке, вопросительно посмотрел на нее. Он продолжал, нежными круговыми движениями ласкать ее рукой, ведя мокрыми пальцами по животу Аглаи до пупка и вокруг него, оставляя влажные, белесые полоски. Аглая маняще улыбнулась в ответ. Сергей встал на четвереньки и дернулся было вперед, но Аглая остановила его, упираясь ладонями в лоб и настойчиво давя пальцами на виски, вернула мужчину в «начало мира»…

Спустя час – точно по расписанию – он уехал. Аглая смешала смузи и, перелив сезонную клубнично-абрикосовую смесь в высокий керамический стакан с широкой стальной трубочкой, поднялась на второй этаж. Кабинет с выходом на балкон. Рабочий стол. Дотошно-аккуратно разложенные бумаги. Стеллажи с книгами. Ровные ряды собраний сочинений и сборников законов. Оживляли интерьер кресло-мешок да карликовая сосна в каменной кадке. Впрочем, кресло было выполнено в тех же доминирующих на обоих этажах черно-белых тонах, а дерево при первом взгляде казалось искусственным. Аглая взяла со стола оставленный с вечера лист бумаги. Читая на ходу вышла на балкон. Балкон был полностью застеклен и холодно пуст. Аглая пробежала глазами документ – колонки цифр перемежались отдельными словами – и мельком посмотрела в сторону соседнего дома. Старая, похожая на барак, двухэтажная деревянная дача. Круглая беседка в неопрятном, заросшем саду. Медитирующая в позе Будды девушка. Аглая некоторое время тянула смузи через трубочку и наблюдала за ней. Это наблюдение, как и смузи, было обычной утренней процедурой, но в отличие от напитка девушка то ли своим спокойствием, то ли вообще занятием, чем далее тем все более раздражала Аглаю. Она вернулась к изучению документа и ушла с балкона.

Последовало обычное ежеутреннее: строгий костюм, юбка чуть выше колена, сумка-саквояж, черный Range Rover, автоматические выдвижные двери, медленно закрывшиеся в зеркале заднего вида. Пустая дорога в лесу, плотный поток на загородном щоссе, почти пробка в городе – миллионнику уже положено. По пути сообщение от Димы. Он задал только им двоим понятный вопрос: «Чистая?». «Нет» – ответила Аглая и прошептала беззвучно, читающий по губам понял бы:

– Дима-Димочка…

Закрывая дверь и включая центральный замок, Аглая мельком окинула прилегающие к служебной стоянке площадь и улицу. Утренний час пик. Поток лениво движущихся машин, встречные вереницы людей на широких плиточных тротуарах. Сонные дпэсники на шлагбаумах. Глядя под ноги, Аглая прошла к конторе: мрачному серо-бурому зданию с зеркальными окнами. У дверей вдруг остановилась и обернулась. Три подержанных бюджетных седана – японец, француз и кореец, все в мокрый асфальт – идеально размещались на парковочных местах слева от ее джипа. Перемены здесь редкость. На занятых новичками местах всегда были служебный минивэн, следственного отдела, кажется, и две личные «десятки» с легким тюнингом. Осень, зима, весна – ноль вариаций, и вдруг гляди-ка – новички!

Аглая сжала губы, почти по-строевому развернулась и с усилием открыла массивную старорежимную дверь. На КПП приложила ладонь к сканеру. Привычно бросила взгляд на монитор охраны. Фото. Личные данные: Михельсон Аглая Борисовна. Майор. Департамент экономической безопасности. Отдел по борьбе с контрабандой и незаконным оборотом наркотиков…

Ее кабинет – не дом. Далеко не. Аскетичный, казенный интерьер. Мебель отечественного производителя, кажется, вырублена топором. Плотно закрытые жалюзи. Аглая, несмотря на солнечное утро, не открыла их, а включила верхний свет. Не присаживаясь достала из стола лист бумаги. Какие-то двухцветные, красно-синие графики. Добавила к графикам утренний лист из дома и бегло просмотрела документы. В дверь постучали.

– Да, войдите.

Роман – стажер, классический «ботан-гений», взятый недавно из пиджаков – нерешительно заглянул в приоткрытую дверь:

– Аглая Борисовна, разрешите?

Ну хоть «можно» перестал говорить спустя полгода – уже достижение.

– Что вам, Роман? Вы же сдали графики.

Роман вошел в кабинет и плотно закрыл дверь. И этому научили.

– Я думал, нелишним будет объяснить.

– Я дура?

– Нет, Аглая Борисовна, что вы… Я просто… Я хотел… Я…

– Вы свободны.

– У меня… У меня еще есть информация по поводу языка, который использует Хан и его люди.

– Если это срочно и если это быстро… У меня доклад.