1989 год. Расцвет

1989 год. Расцвет
Виктор Ааб

Телефонный начальник #4
1989 год. Вот, уже поговаривают экономисты о необходимости перехода на следующую ступень, на рыночную экономику… С чем её едят – эту экономику? И я, и Юмакулов, и Журба справедливо недоумеваем. Как же так? Ведь на нашем предприятии дела идут, и тоже, под воздействием Перестройки, в принципе, совсем не плохо. Город, в котором мы живем, реализуя программу «Жилье-91», на глазах расцветает, ширится новостройками и меняется, определенно, к лучшему. Радиозавод вот начали строить… Мы имеем полное право, думать и ожидать, что так же, к лучшему, должна меняться жизнь и во всей стране, что именно позитивные моменты преобладают в её экономике… Думать-то и предполагать можно! Но уверенность, что это именно так, как-то теряет, в свете последних событий, твердую почву под собой… Но мы не зацикливаемся над этим. Пока не зацикливаемся… Так, мимоходом, – языки почесать, – задаем сами себе вопросы, ответы на которые – в воздухе зависают… Так, вскользь… Мы по-прежнему, полностью поглощены работой над не эфемерными, а вполне конкретными проблемами. Проблемами, эффективно, быстро решать которые, просто необходимо. Только так можно гарантированно обеспечить надежную работу нашей родной Городской телефонной сети. Этому, по большому счету, ничто не мешает. Мы честно выполняем порученное нам дело… Это – книга о людях, избравших своей профессией сложную, трудную, ответственную и в то же время, очень интересную работу. О людях, дающих возможность обществу в полной мере пользоваться электронными средствами для оперативного обмена информацией независимо от расстояния, разделяющего их. Книга написана предельно честно и основана на реальных событиях

Виктор Ааб

1989 ГОД. РАСЦВЕТ

Простым людям, сынам Отечества, бесследно растворившимся в пучине перестройки…

Совпадение имен, фамилий и названий местности носит случайный характер.

ПЕРВЫЙ КВАРТАЛ

Глава 1

Спитак. Сводки новостей, придержанные в новогодние, праздничные дни, снова описывают последствия землетрясения потрясшего страну. Реальные картины ужаса, переживаемого Арменией, транслируются на телевизионных экранах, заставляют содрогаться сердца граждан, болезненно всё это переживающих. Бодрые репортажи о масштабах организованной помощи, совсем не радуют, и на фоне ужасающих развалин порушенного города все равно вызывают стойкое ощущение безысходности. Ощущение нескончаемой беды.

Но жизнь сглаживает эмоции. И черствеет сердце и со временем воспринимаются уже как обыденность слезы обезумевших на далеком Кавказе соотечественников – так, затихает и едва ощущается ставшее уже привычным сочувствие, и какая-то мирская успокоенность, растворяет беспокойство души. Отгораживается душа самоуспокоением. Ведь государство чтобы облегчить их страдания, да что там государство – весь мир, делает в зоне трагедии все возможное и невозможное… И уже не так бередит её постепенно исчезающая из новостных блоков, все сильнее и сильнее растворяющаяся во времени беда…

А еще участившиеся репортажи из Афганистана бодрят, очередной крупномасштабной, только что завершившейся, успешной операцией ограниченного воинского контингента Советской армии, против упрямых, в своей непокорности, душманов.

Но эти армейские успехи почему-то не вызывают уверенности в том, что так необходимая, так желанная спокойная созидательная мирная жизнь в соседней стране, наконец наступит. Наоборот, все явственнее растет понимание, что увязли в какой-то бесконечной, неприлично растянувшейся на годы, войсковой операции наши непобедимые войска. И обладающие огромной мощью никак не могут решиться они, в силу политических причин, и все более и более неблагоприятно складывающейся общемировой общественной конъюнктуры, применить её против, постоянно ускользающего, растворявшегося в своем народе, и как бы из воздуха возникающего вновь противника. Применить всю мощь, в полную силу! Не могут – и всё тут!

И размазывается эффект присутствия их в непонятно что желающей, раздираемой внутренними противоречиями, стране. И не победу сулит это присутствие, не победу… Но и мысль о поражении даже в дурном сне кажется кощунственной.

И вновь, вечером, из телевизора бодрый репортаж об очередном, из участившихся в последнее время военных эпизодов, благополучно и победно завершившийся, вызывает вроде бы удовлетворение и гордость за локальный успех. Но почему неожиданно, вдруг где-то там, в подсознании, мимолетно проскальзывает, – пока еще мимолетно, – мысль об еще одной безысходности?

«Не в сорок первом под Калугой, где холм высок
В восьмидесятых, под Кабулом лицом в песок…»

Унылым голосом стенает певец Леонтьев печальную песню, разгоняет афганский ветер по всему Союзу, и это отнюдь не прибавляет боевого духа советским войскам, увязнувшим в позиционном партизанском противостоянии с неуловимым противником. И гражданам страны не прибавляет. Цепляют слова душу, вызывают озноб ползущие по спине мурашки…

«Воронка, и еще воронка нежданным днем…
Зачем стучишься похоронка в панельный дом?…»

Неумолимо пережевывает события вялотекущая запутавшаяся и окончательно растерявшая первоначальные цели война, калечит и убивает мальчишек, только начавших вдыхать полной грудью взрослую жизнь, губит непонятно за какие провинности их души…

Не моя страна управляет этой маленькой войной, а маленькая война вцепилась в державу, и вертит ею на потеху всему миру. И растет понимание неправильности происходящего… И в общем грохоте перестроечного звучания явственно проскальзывает от граждан растущее недовольство, набирает силу и становится все более и более заметным, и весомым…

А ведь репортажи хорошо сработаны. Смотришь и кажется – ну немного еще, совсем немного и переломим ситуацию, и победим окончательно этих полупервобытных душманов, как когда-то – басмачей… Только все это – миражи – на поверку…

И вот, уже принято решение о полном выводе ограниченного контингента советских войск из дремучей в своей отсталости страны, упорно не желающей покориться силе, штыками навязывающей им, афганцам, лучшую жизнь. Надо полагать – о бесславном выводе…

Эта неотрывная от естества своего главная жизнь страны – дома, по вечерам, нахлынет вдруг из дали дальней, и тут же, отступит, растворится в теплой атмосфере настоящей, реально осязаемой радости. Отступит перед обволакивающей сознание, детской суетой, явно соскучившихся по тебе дочурок с их милыми и так важными детскими неотложными проблемками, которые без твоей помощи они решить не могут, и участие в которых полностью переключает на себя внимание от глобальных событий.

А днем, думать об общемировых делах некогда. На предприятии безо всяких раскачиваний с первого же после новогоднего дня безотлагательными проблемами раскручивается хлопотная телефонная жизнь.

Глава 2

Неприятно встряхивает совершенно неожиданная кадровая утрата. В начале второго рабочего дня, начавшегося года, с каким-то отрешенно решительным выражением лица задержавшись после планерки, смущенно переминаясь с ноги за ногу, подает мне лист бумаги механик Олишевский. Я всматриваюсь в текст и не верю своим глазам – в моих руках заявление об увольнении?…

– Виктор Васильевич, я возвращаюсь назад в свою деревню, в Летовочное… возвращаюсь к семье…

Вот те на-а… Оказывается почти четыре года он жил в городе один. Кто бы мог подумать! Одинокий, совершенно глухой и где-то беспомощный без слухового аппарата, человек. Творец и создатель «из ничего» транспортной техники. Настоящий труженик, пропадавший на работе и живший одной работой…

Я знал о нем лишь то, что требовалось, – абсолютно добросовестный, честный и надежный. Неравнодушный и совестливый. Исключительно инициативный, высочайшего уровня профессионал. Умный и смекалистый. Давший слово и непременно умеющий его сдержать…

Да мой коллектив, по всем, касающимся транспорта, вопросам, как у Христа за пазухой, находился за его спиной! У этого неказистого с виду человека… Вот это неожиданность, вот это потеря…

– А никак нельзя чтобы семья в город…, – растерянно мямлю, уткнувшись глазами в бумагу.

– Ну что вы, как можно, – там же корова, скот, птица… – преодолевая собственную глухоту, громко рокочет механик. Мне надо туда самому…

И я вижу, – какой из него горожанин? Вот она, крестьянская сущность…

И чего он смущается. Я искренне рад, что прерванная по какому-то случаю, семейная жизнь Иосифа Альбиновича приобретает новое дыхание. Не должен мужчина быть одиноким. Ну и что из того, что несколько нескладен глуховатостью мой механик? Это настоящий мужчина, – добрый, порядочный и хозяйственный. И задерживать его мне как-то совсем неудобно.

– Кому сдадите дела Иосиф Альбинович? И как же так получилось, что так быстро и внезапно, без предупреждения…

– А что, разве Александр Николаевич, вам ничего не говорил? Он ведь в курсе…, а за работу техники вы не беспокойтесь. Я до конца года все подтянул, фонды по бензину на первый квартал рассчитаны и согласованы. А первое время поработать, в качестве механика, может Цехменструк… Он уже имеет опыт…

– Ну что же, Цехменструк, так Цехменструк… Сдавайте дела.

Вот ведь Олишевский. Принял без рассусоливаний решение как отрезал.

И убыл в свое Летовочное, незаметно. Оставив Городской телефонной сети наработанную транспортную прочность и долгую благодарную о себе память…

– Александр Николаевич, что же вы промолчали…

– Да я как-то совсем не принял это от Олишевского всерьез…

– Ну ладно, у нас наработан по этому направлению некоторый резерв. Цехменструк конечно путевые листы повыписывает, но он нам, прежде всего, дорог как кабельщик. Не можем мы позволить себе кабельщика переводить в механики, да и вряд ли сам Александр захочет надолго начальствовать. Он своей выгоды не упустит, а кабельщиком сейчас на ГТС гораздо выгоднее оставаться. Деньги временно подработать совмещением Цехменструк не откажется, но только временно. Да и нельзя его вырывать из прежней работы. В кабельщики идти, несмотря на всю выгодность, по-прежнему, ни у кого желания нет.

Общий контроль и организацию работы транспорта на период подбора нового механика возьмет на себя Журба. Опыта ему не занимать, – заодно в ускоренном порядке и полностью вникнет во все существующие здесь проблемы. Не белоручка Владимир Яковлевич, где надо и лично свое плечо подставит.

Журба все понимает с полуслова, и не только в силу должностных обязанностей. Транспорт, – это его вопрос, и сбоев в его работе допускать Журба не намерен. Вот и ладно…

Глава 3

Планерка. По уже устоявшейся традиции провожу её по понедельникам тридцать, – максимум сорок минут. До начала рабочего дня – в восемь тридцать. Ничего лишнего.

От начальников цехов – кратко, общее состояние дел, за прошедшую неделю, включая субботние с воскресеньем происшествия, проблемные вопросы к смежным службам.

От меня – изложение информации, которую необходимо присутствующим знать, уточнение акцентов работы на предстоящую неделю. Задания, исполнение которых обязательно всеми из присутствующих. Всё!

Конкретные проработки вопросов будут позже в отдельно назначенное время с присутствием только тех людей, которые что-то в решение обсуждаемого вопроса могут внести. Быстро, по-деловому.