Нагуаль

– Ладно, детка. Загрузил я тебя. Не бери в голову, – он уже в прежнем беззаботном настроении погладил меня по щеке. – Отвезти тебя куда-нибудь поужинать? Чего хочешь?

Я прислушалась к себе и поняла, что кусок не полезет в горло. Есть в ресторане под прицельным взглядом Кевина и общественности? Нет уж, увольте. С меня достаточно напрягов для первого дня.

– Домой хочу, – надула я губы. – К себе домой. В свою ванную и свою кроватку.

Кевин мечтательно втянул носом воздух.

– Сегодня Хантер вряд ли приедет ночевать. Давай я тоже приду в твою кроватку?

Еще чего. У меня куча дел, и отдыхать я торопилась только для вида. Да и Кевин оказался слишком отходчивым. Я думала, что обидела его недвусмысленным намеком на близость с Джеймсом, ан нет, он опять готов взяться за свое! Или это манера общения у него такая – постоянно делать подкаты, получать от ворот поворот и особо не расстраиваться?

– А больше ты ничего не хочешь? – съязвила я противным голоском, и он расхохотался.

Что ж, кажется, к Фоксу мне удалось легче найти подход, чем к его упрямому братцу. Но как же пухла голова от бесконечных вопросов!

Я отвернулась к окну и принялась наблюдать за дорогой. На этот раз мы действительно двигались из центра, так что мои предположения о загородном особняке вроде бы сбывались. Кевин включил радио, по которому играла веселая попса, и принялся подпевать, постукивая пальцами по рулю и периодически вызывая у меня улыбку. Нет, я не стала ему доверять ни на грамм больше и по-прежнему собиралась найти подтверждение или опровергнуть каждое его слово, но не могла не признать, что в его компании, если, конечно, не приходилось усиленно изображать из себя Фэй, а удавалось просто молчать и улыбаться, я чувствовала себя проще.

Может, это потому что от него в мою сторону не исходили такие волны ненависти, как от Джеймса? Он не осыпал меня презрением, как его брат, который не упустил случая назвать журналистов «свитой» и всячески подчеркивал, что я слишком зазвездилась и нацепила корону? Но, господи, почему же у меня по-прежнему тряслись колени, когда я вспоминала, как Джеймс взял из моих пальцев бокал, как отшвырнул его в сторону, как делал со мной то, что хотел, не спрашивая даже. Железобетонная, наглая уверенность в том, что он имеет право на все. Или так случилось потому, что я сама дала ему это право?

Дорога за город заняла приличное время, теперь стало понятно, почему мой муж предпочитал ночевать ближе к центру, если собирался рано утром на работу. Неужели я сама каждый день ездила в такую даль? Но стоило увидеть дом, где, оказывается, жила в последние годы, как поняла – да, ездила. Потому что если мне правильно удалось понять характер Фэй, она бы ни за что не променяла это королевское жилище ни на какие, даже самые модные городские апартаменты.

Особняк действительно был достоин королевы. Обнесенный красивой кирпичной оградой участок располагался в тихой зеленой зоне. Кевин притормозил перед ажурными воротами, над которыми висела камера наблюдения, и открыл их со своего брелока, пока я старательно держала рот закрытым, а выражение лица – равнодушным. Я же вроде кА жила здесь, мне полагалось испытывать усталость и скуку. И больше ничего.

Мы поехали по асфальтированной дороге между ухоженных ландшафтных горок и зеленых лужаек, пока не остановились перед двухэтажным строением, украшенным балюстрадой. Откуда-то из-за дома появился мужчина со строгим лицом, который вежливо поздоровался с нами. Судя по коротким фразам Кевина и тому, что он передал мужчине ключи, я поняла, что это служащий, который поставит машину в гараж, так как хозяйский сын до утра никуда больше не соберется.

Очутившись в огромном холле с массивной хрустальной люстрой под высоким потолком и устланной ковром двойной лестницей, я испытала не то, что растерянность – панический ужас. Нет, я бы радовалась, если б смогла войти в такой дом на правах полноправной хозяйки, любимой супруги Джеймса, и не скрывала бы провалы в памяти. Или если бы особняк оказался поменьше – в его городской квартире я более уверенно себя ощущала. Но в таких хоромах легко потеряться! А я ведь должна якобы помнить, где что находится, кого как зовут и как принято себя вести. С ума сойти можно!

Я почти не притворялась, когда пошатнулась на высоких каблуках и привалилась к плечу Кевина.

– Что такое? – тут же с тревогой откликнулся он – Тебе плохо?

– Устала… – едва слышно прошелестела я, – врачи предупреждали… переутомление… головокружение…

– Вызвать доктора? – явно испугался он.

– Нет… – еще этого мне не хватало, – прилечь… отдохнуть… поспать…

– Я понял, – сосредоточенно кивнул он и подхватил меня на руки. – Сейчас.

Ну вот, я же говорила, что с Кевином мне как-то проще? Он понес меня наверх по лестнице, прижимая к груди, как хрупкую драгоценность, и таким образом вопрос с тем, где искать мою спальню, решился сам собой. Правда, на втором этаже нам встретилось неожиданное препятствие в виде пожилой латиноамериканки.

– Батюшки! – всплеснула она руками. – Мистер Кевин! Поставьте эту женщину немедленно! Вы надорветесь!

По тону, каким она произнесла «эту женщину», я сразу поняла, что нечего и думать о расслаблении, в особняке у меня тоже найдется свой враг.

– Все в порядке, Роза, – усмехнулся тот, – Фэй только из больницы, у нее закружилась голова, ей нужно срочно прилечь. К тому же, она весит килограммов сорок. С чего мне надорваться?

– А ее копыта? – не унималась пышнотелая Роза, указывая на мою обувь. – Такие копыта весят все сто! Поставьте ее, Господом Богом вас умоляю! Пожалейте свою спину!

При этом о моем здоровье она не обеспокоилась ни на грамм. Я догадалась, что в этом доме Роза служила (слишком уж она не походила на роль матери братьев) и отвечала за порядок. А порядок в ее понимании заключался и в опеке над членами семьи. Что ж, очевидно, я в список этих самых членов семьи для Розы не входила. Но, к счастью, Кевин обогнул толстуху и понес меня дальше по коридору. С возмущенным воплем и несвойственной пышному телосложению скоростью Роза понеслась вперед, распахнула одну из дверей, чтобы хозяйскому сыну было легче внести меня внутрь. Она кудахтала и крутилась рядом, пока он укладывал меня на кровать, но по-прежнему волновалась лишь о Кевине. Как только я устроилась на подушках, она окинула меня сердитым взглядом жгучих черных глаз, тихонько обозвала «брухой» и выкатилась из комнаты, хлопнув дверью.

– Что она сказала? – нахмурилась я после того, как поблагодарила Кевина за помощь.

– Да не обращай внимания, – махнул рукой он, – Роза ревнует, ничего не изменилось. По-прежнему считает, что ты плохо на меня влияешь, и уверена, что аварию ты устроила себе сама, чтобы попить кровь из Хантера. Она просто недалекая старая женщина, которая не видит, что мой брат сам выпьет кровь из кого угодно, если захочет.

Кевин говорил это беззлобно и даже с некоторой теплотой, и я поняла, что Розу он любит, как некое подобие бабушки, а на ее закидоны, как, например, высказывания в сторону жены брата, смотрит сквозь пальцы.

– Понятно, – я сбросила обувь на пол и откинулась на подушки, – глаза закрываются. Все-таки ты мой герой, Фокс.

Не выходя из роли Фэй, я бессовестно играла на его слабостях, которые успела изучить. Потом, наверное, мне будет за это стыдно. Кевин наклонился и подарил мне еще один долгий мятный поцелуй, а затем вышел. Как только дверь закрылась, я тут же села. Голова, действительно, слегка шла кругом, и лечащий врач что-то такое о переутомлении говорил – тут не пришлось сильно кривить душой, когда жаловалась Кевину – но жажда найти еще хоть какие-нибудь ответы на многочисленные вопросы пересиливала все. Я вскочила к кровати, подбежала к двери, с облегчением выдохнула – тут имелся замок. Повернула защелку – красота! Наконец-то, в одиночестве и с запертой дверью, испытала долгожданное ощущение покоя и безопасности.

Я потерла руки и огляделась. Теперь начиналось самое интересное.

Даже обладая скромным опытом в подобных делах, я понимала, что не только люди, но и вещи могут кое-что рассказать. Пожалуй, вещи даже лучше – они хотя бы не умеют лгать ради собственной выгоды. Честные и непредвзятые неодушевленные предметы казались мне теперь лучшими друзьями, чем окружающие homo sapiens.

Еще не двигаясь с места, я изучила глазами обстановку в комнате. Роза слишком уверенно подбежала именно к этой двери, она не стала задавать Кевину уточняющие вопросы наподобие «куда вы ее несете?» или «подготовить комнату для гостей?», можно ли на этом основании сделать вывод, что меня доставили именно в мою спальню? Взгляд остановился на широкой двуспальной кровати, расположенной в простенке между двумя окнами. Делила ли я ее с мужем? Или Джеймс, как сегодня, предпочитал «не возвращаться» ночами в особняк, прикрываясь работой, – ведь его брат упоминал о чем-то подобном?

В целом, обстановка мне понравилась. Оттенки мебели, постельного белья и обоев были выдержаны в уютной теплой гамме, окна закрывали плотные гардины, в ногах кровати имелась кушетка, на которую рука так и просилась бросить перед сном халат. Пол устилал мягкий белоснежный ковер, на чистку которого наверняка каждый день уходило немало усилий. В углу я заметила письменный стол с лампой и выключенным лэптопом. Этой мой или Джеймса? Это в нем, по обвинению мужа, я шныряла и выуживала секретную деловую переписку, или в другом?

Кроме декоративного столика с украшенной живыми цветами вазой и тумбочек с ночниками по обеим сторонам от кровати здесь больше ничего не было, и мой взгляд обратился на две одинаковые двери, разделенные между собой картиной с изображением бегущего в сливочно-взбитых облаках табуна гнедых лошадей.

Я направилась туда и за первой же обнаружила гардероб. Да еще какой! Размерами помещение не уступало самой спальне, а когда под потолком вспыхнул яркий свет, в противоположной стене в большом, от пола до потолка зеркале отразилось мое собственное отражение. Перед ним был устроен небольшой подиум, похожий на те, которые делают в бутиках, чтобы покупательницы почувствовали себя моделями во время примерки. Две невысокие ступеньки сияли золотом. Это выглядело настолько в духе того образа Фэй, который уже сложился в моей голове, что даже не вызвало удивления.

По обе стороны от зеркала опять же до самого потолка шло хранилище «сокровищ». Внизу – полки для обуви, где ровными рядами стоял полный набор от легких босоножек до высоких сапог-ботфортов. Затем длинные узкие бельевые ящики. Далее – вешалки с платьями, блузками и жакетами. Наверху – круглые, похожие на шляпные, коробки. Я все-таки издала восхищенный вздох. Фэй, конечно, не любила старую одежду, наверняка набивала шкафы тряпками, надетыми лишь один раз, а вот Кристина не гордая, с удовольствием бы перемерила и поносила многое из увиденного. И пусть не все подходило к моему вкусу, но совсем отрицать соблазн я не могла.

За второй дверью я обнаружила выложенную мелкой голубой, зеленой и белой мозаикой ванную комнату. Желание наконец-то избавиться от запаха Джеймса на собственной коже снова напомнило о себе и, отложив все прочие дела на потом, я сунула одежду в корзину для грязного белья и залезла в душевую кабину – нежиться в установленной тут же чаше для купания не захотелось, побоялась от усталости задремать. Когда оказалось, что здесь имеется встроенное радио и душ Шарко, я немедленно включила обе опции и впервые за весь долгий и невыносимо сложный день ощутила, что жизнь налаживается.

Может, начал проходить первый испуг? Я ведь так резко оказалась в центре событий, что могла только, как утопающий, барахтаться во все стороны и стараться держать голову на плаву. Все, что делала – совершала интуитивно, а у страха, как известно, глаза велики. Может, стоит обратить внимание и на положительные моменты своего нового положения? Я, черт возьми, неприлично богата, довольно популярна, если судить по обложкам журналов с автографами и интересу журналистской братии к моей персоне. У меня огромный гардероб, который и за год весь не «выгулять», даже если ни разу не повторяться. Разве прошлая Кристина могла о таком мечтать? Что ей светило? Работа преподавателем славянской культуры и языка где-нибудь при русском посольстве после окончания университета? Брак с каким-нибудь менеджером, инженером, а в самом лучшем случае – врачом? Обыденная скучная жизнь, из которой необъяснимым образом я будто сама себя выдернула за волосы.

И пусть выбранная мной профессия стала бы любимой, а муж, возможно, не грозился бы придушить меня за измены – разве в нашем мире богатство и власть не решают все? Я набиралась сил под упругими контрастными душевыми струями, спорила сама с собой и, в конце концов, вроде бы даже победила.

На крючке висел свежий белый короткий халатик, я накинула его, выпорхнула, взбивая на затылке рукой влажные волосы, босая, свежая и обновленная, чувствующая себя совершенно другим человеком, и принялась изучать гардероб. Размеры обуви точно совпадали с моими ступнями, одежда садилась на фигуру, как влитая. Все сходилось: это моя спальня и гардероб – мой. Я примеряла то и это, крутилась перед зеркалом, наслаждаясь тем, как идет мне стоять на подиуме, как великолепно выгляжу в достойном обрамлении. Надевая вычурные платья, своими глазами убеждалась, какой представала для окружающих Фэй: девушка с претензией на эксклюзивность.

Разграбила бельевой ящик – лукавил Джеймс все-таки, белье у меня тоже имелось, правда, на мой вкус слишком парадное, только шелк, атлас, кружева, никакого хлопка. Хотя… это у Кристины жизнь состояла из серых будней, лекций и поочередной с подругой уборки крохотной квартирки, у Фэй каждый день – праздник, ее жизнь – полет, и ничего, кроме дизайнерской одежды и дорогого белья ей носить по статусу не полагалось.

Выдвинув другой ящик, я обомлела. На бархатистой подкладке сверкнули крупными каплями сапфиры и рубины, тускло заблестело золото. Да это же драгоценности моей русской бабушки! Я прекрасно помнила их все: тиару, украшенную бриллиантами, в которой бабуля еще молоденькой примой танцевала на сцене Большого, тяжелое массивное колье, подаренное ей после премьеры в Лондоне состоятельным поклонником. Браслет с изумрудами от дедушки, который тогда еще не был ей мужем. Чтобы купить такой подарок для недоступной красавицы, он продал свой автомобиль. И бабушка оценила. Именно его сравнительно скромный, с таким трудом приобретенный презент, а не колье или тиару от более богатых поклонников, хотя сохранила все. Говорила, что подарок надо оценивать не по ценнику на витрине, а по ценности для бюджета дарителя, и мелких презентов – тиар, колец и колье – ей дарили много, а по-настоящему незабываемый – один. Этими историями в нашей семье потчевали меня с детства. Но почему родители решили отдать мне все? Драгоценности хранились в сейфе, как великая реликвия, не столько денежная, сколько памятная, и чтобы просто так взять их примерить речи не шло, не говоря уже о том, чтобы забрать из дома и увезти с собой.

Дрожащими руками я перебирала сокровища своей семьи, брошенные в ящик по соседству с атласными тряпками, и не могла отделаться от ощущения, что это кощунство. Так поступил бы чужой человек – пристроил красивые цацки под рукой, чтобы удобнее было подбирать к вечернему наряду – но не я, не я же! Да как бы я ни втрескалась в Джеймса или кого-то еще, как бы ни погналась за богатством, ни за что бы не позволила себе так поступить с наследственными реликвиями! Меня просто не так воспитали!

Сразу же перехотелось крутиться перед зеркалом и воображать себя довольной и счастливой богатенькой Фэй. Я задвинула ящики, вернула одежду на вешалки, убрала разбросанную обувь, натянула банный халат и вышла, закрыв за собой дверь в гардероб. Взгляд сам собой упал на экран лэптопа. Ладно, повеселились – и хватит. Пора протрезветь от тряпочного угара и признать, что таким образом нынешняя Кристина во мне по-детски пряталась от неприятного момента. Было страшно и тяжело – но под горячей водичкой расслабилась, убедила себя, что все в порядке, потом в гардеробной порезвилась, похохотала вдоволь так, как мечтала бы развлечься любая девушка. Расслабила напряженные нервы, забыла о ноющей червоточине в сердце, а теперь пора продолжить искать правду о себе.

Все же, надо признать, я откровенно трусила, потому что перед тем, как приблизиться к злосчастному лэптопу, для начала перерыла кровать. Заглянула под нее, потом подняла матрас, ведь между ним и деревянным каркасом мог обнаружиться тайник. Перебрала и прощупала подушки. Сама не знаю, что там искала – еще миллион денег? дневник с собственными признаниями, как все было? пистолет? Наверное, просто хотела убедиться, что сделала все возможное для изучения обстановки. Не обнаружив ничего подозрительного или полезного, я принялась изучать тумбочки. В одной нашла журналы мод, бумажные платочки и несколько мятных конфет, а вот открыв самый верхний ящик другой – обомлела…

Ящик был пуст, если не считать газетной вырезки. Точнее, фотографии, вырезанной из газетной статьи, так как текста к ней не прилагалось. Бумага выглядела помятой, словно ее сначала скомкали в руке, а затем расправили. На снимке я в образе Фэй, то есть в сногсшибательно обтягивающем фигуру дизайнерском платье, с сумочкой подмышкой и на высоких каблуках, улыбалась на фоне светлого авто, и все бы ничего, если бы поверх этой вырезки не алели печатные буквы, нацарапанные фломастером:

«ты заплачешь сука поверь когда я буду трахать твой жадный ротик и твой круглый зад ты замолишь о пощаде и тогда я сжалюсь и прирежу тебя».

Вот так, без знаков препинания, конца и начала предложения и какого-либо смысла. Как будто писал сумасшедший, одержимый идеей фикс. Хотя нет, смысл был и довольно явный. Угроза? Или просто неудержимый выплеск ненависти? Кто мог написать такое про меня? Откуда эта гадость взялась в тумбочке у моей кровати? Я сама сохранила ее? Для чего? Чтобы на досуге поразмышлять об адресате послания? Или ее подложили во время моего отсутствия? Кто-то был уверен, что по возвращении сразу найду? Это кто-то из обитателей особняка? Послание несло явный сексуальный подтекст, выраженный от мужского лица, женщина вряд ли стала бы мечтать о чужих ротиках и попках. И непросто желание секса здесь обозначалось, а маниакальное, одержимое желание окончить акт моей смертью. Меня передернуло, вырезка выпала из руки и спикировала обратно в ящик. Идут ли эти слова от Джеймса, уже грозившего задушить меня и выжечь глаза? Способен ли на них улыбчивый, но слишком уж простой на первый взгляд Фокс?