Спасти тридевятое и другие приключения Василисы

«Если силой цветка завладеет тьма, владеть ей землёю тысячу лет, пока окончательно не иссохнут все реки, после чего превратится она в пустоту. Но если найдётся смельчак, что раньше тьмы сорвёт цветок и не попросит ни злата, ни серебра, ни власти, то получит он знания сокровенные, до сих пор в земле спящие».

Как только друзья дочитали послание, рассыпался и горящий в воздухе круг, и ледяные звёздочки капельками опали на стол. А книга захлопнулась и захрапела под охраной рыжего котёнка, тут же положившего на него лапы.

История пятнадцатая

(бабка Аксинья)

– И что делать будем? – повернулись к Никите все три головы Горыныча.

– Василису искать, – буркнул богатырь. – Знать бы только, где. А знаешь что?

– Что?

– А надо дом разыскать, ну тот, в чью трубу ты Василису уронил. Может, там разгадка найдётся?

– А ведь и правда! К Яге возвращаться нельзя, ну, по крайней мере, пока она не вспомнит, кто она такая. А ты дорогу помнишь?

– До того места, где шишку набил, путь найду, а вот дальше…

– О, на том доме флюгер был, – хлопнул себя по центральной голове Горыныч, – на ящерицу с шаром в руках похожий. Жуткий такой, скрипел всё время.

– Такой флюгер на доме бабки Аксиньи есть. Странно, баба она добрая, отзывчивая, это ж она тогда Василисе в ученицы к Яге пойти посоветовала. Может, и нам чего подскажет. Только давай, Горыныч, я по земле, а ты над облаками, чтоб в городе тебя не видно было. А то сам знаешь, паника, стражники, ещё и стрелять начнут. А нам по-тихому всё разузнать надо.

На том и порешили. Книгу кощееву в сумку, сумку Горынычу на шею – нечего с таким сокровищем по площадям шляться. А Никита с котёнком на плече пешком в город к бабке Аксинье направился.

Бабка та не простая была, травница сильная. Сказывали, что по молодости тоже к Яге в ученицы набивалась, да та её не взяла. Так Аксинья до всего своим умом дошла. Только вот на одних отварах много не заработаешь, открыла лавочку в кривом переулке, торговала элем душистым да амулетами. Но слава к ней пришла за предсказания точные. Разложит карты девка, всё что было, что есть, что будет, расскажет. И ведь сбывалось всё! С тех пор много лет прошло, Аксинья состарилась, поседела, сгорбилась, но всё так же шли люди к ней за советом. Никому бабка не отказывала, всем помогала.

Заскрипела дубовая дверь, впустила богатыря в лавочку Аксиньи. Рыжий тут же с плеча Никиты спрыгнул и давай все углы обнюхивать, а после юркнул в темноту за прислонённые к стене боевые щиты, словно и не было его здесь.  Осмотрелся богатырь – давно не заходил к Аксинье, с тех самых пор, как от ратных дел отошёл. Всё те же прилавки, на которых под толстым стеклом поблескивают перстни да броши. Наденешь такой перстенёк на палец, повернёшь три раза и окажешься там, где пожелаешь. Да и броши не простые, от вражьих глаз скрывают не хуже шапки-невидимки. Вот только стоимость у них – мечта заветная.

Так и Никита когда-то перед битвой великой приобрёл здесь кольчугу, что ни одним оружием не взять, не пробить. Какую мечту за неё отдал, не помнит, а нагадала ему тогда Аксинья славу да почести. Только что-то они его не радовали, да и в сердце пусто было.

– А вот и ты, Никита-богатырь, ждала тебя, – раздался тихий голос, – проходи, не стой на пороге.

Занавеска у стены отодвинулась, и в комнату вошла старушонка в накрахмаленном чепчике и тёмно-синем платье с искусно вышитыми по подолу тонкой серебряной нитью цветами, поверх платья был повязан кружевной фартук.

– Пойдём, пойдём, – поманила богатыря за собой, – я как раз пироги пеку, чай свежий заварила на яблочных дольках, покушаешь, отдохнёшь, о том, что печалит, расскажешь. А лучше я тебя непростым питьём угощу. Один купец с востока в оплату оставил.

Когда Никита вошёл на небольшую уютную кухню, у него закружилась голова от сладких запахов, что, казалось, пропитали стены, пол, потолок, полупрозрачные вышитые звёздами занавески. Видя, что богатырь покачнулся, Аксинья ловко подвинула к нему табурет, усадила гостя и принялась что-то помешивать в крохотном чугунке.

– Сейчас, сейчас мы всё поправим, – приговаривала она, разливая в чашки только что булькавшую на огне коричневую жидкость.

– Пей, – протянула старуха богатырю чашку, – сейчас полегчает.

Никита сделал глоток, и терпкий вкус лесных трав в неизвестном ему напитке заполнил всё существо. Вот оно какое – блаженство! Наверное, именно такие настои подают на стол царю во время пиров.

Словно сквозь пелену он смотрел, как Аксинья перемалывает в мельнице коричневые зерна, превращая их в запах, что, смешиваясь с другими пряностями, дурманит голову и щекочет ноздри. Но когда старуха выдвинула из мельницы ящичек, стало ясно, что зерна не исчезли, а превратились в коричневый порошок.

Вот Аксинья всыпала порошок в котелок, добавила немного белого сахара, пару крупинок соли, налила холодной воды. Она ничего не говорила. Богатырь тоже молчал. Слушал, как весело потрескивает огонь в очаге. Как за окном шумит ливень, дробно стуча по черепичной крыше, как ветер перепрыгивает с ветки на ветку, качая деревья в предрассветной мгле.

В кухне стоял утренний полумрак. Пламя в очаге мирно потрескивало, едва освещая старую женщину с серебряными кольцами на сухих пальцах. От кофейного запаха у Никиты кружилась голова. Казалось, что одурманивающий запах идёт от самой Аксиньи, словно он пропитал одежду, седые волосы, глаза, сверкавшие в полумраке, как два сапфира. Что-то прошептав, старуха оглянулась на гостя, улыбнулась и на мгновение, как показалось Никите, вновь стала молодой женщиной, но тут же сгорбилась вновь, опустив в чугунок ложку на длинной ручке.

Через секунду перед Никитой на столе стояла белая чашка из тончайшего фарфора, настолько прозрачная, что сквозь стенки просвечивали пальцы богатыря, когда он взялся за чашку. Старуха опрокинула над чашкой дымящийся медный чайник с длинным изогнутым носиком, который обвивала изящная змейка, и словно сама тьма пролилась в чашку, и она выдержала, вынесла дымящийся груз. Богатырь смотрел в черное, как в бездну.

– Это называется кофе, – улыбнулась Аксинья, и осторожно коснулась руки оторопевшего юноши. – Не бойся, пей! – она села напротив, не сводя с него глаз.

Никита осторожно взял чашку за ручку. Наклонился. Глотнул. Неведомый восточный напиток от заплутавшего торговца обжёг губы, растекаясь во рту непривычной горечью, но не противной и гадкой, от которой после хочется почистить зубы, а обволакивающей, влекущей, манящей, словно зефирная тайна, тающая на языке. Богатырь выпил содержимое чашки одним глотком и поднял на старую женщину изумленные глаза. Ничего подобного с ним не происходило в жизни.