Вслед за тем в замке почувствовалась тяжелая, точно грозовая атмосфера, наружно прикрываемая беззаботной веселостью. Баронесса была встревожена и мучилась ревностью; она чувствовала, что от нее ускользает человек, которого она страстно, упорно любит. Уже за много месяцев перед тем она догадывалась, что Вадим Викторович тяготится их отношениями, а теперь он увлекся обаятельной девушкой, которую она сама так некстати поставила на своем пути.
Мэри действительно нравилась Заторскому, как ни одна женщина ранее. Для него – врача, привыкшего вчитываться в душу человеческую, – было ясно, что и она неравнодушна к нему: загоравшиеся в его присутствии глаза невинным образом выдавали чувства Мэри. Ее болезнь сблизила их: она с нетерпением ожидала утром и вечером тех часов, когда Вадим Викторович приходил ее проведать. Когда он садился у ее изголовья и дружески с нею беседовал, девушка чувствовала себя счастливой, успокоенной и желала только, чтобы он никогда не уходил.
Незаметным образом чувство доктора к Мэри обратилось в страсть, хотя он все-таки владел собою и тщательно скрывал свою любовь, потому что никак не мог победить страх и сомнение, упорно поддерживаемые злыми и лукавыми словами баронессы. При всяком удобном и неудобном случае не упускала она твердить, что нет ничего опаснее и губительнее неравного по летам брака, а слишком зрелый муж всегда рискует надоесть и опротиветь молоденькой жене, которая, став женщиной, почувствует, конечно, что ее сердце расцветает, и будет инстинктивно искать любви человека своего возраста. Такие ядовитые речи поражали сердце Заторского, как змеиные укусы, поселяли разлад в его душе и убивали энергию, а баронесса торжествовала, зорко и ревностно следя за ним.
Таково было положение в замке, когда приехала тетка барона, Елена Орестовна Бармина, богатая и независимая вдова, женщина развитая, остроумная и, несмотря на лета, живая и ловкая.
Елена Орестовна ненавидела и презирала баронессу, потому что не сомневалась относительно роли, которую Вадим Викторович играл в доме племянника. Она жалела барона за его слепоту и уверенность в добродетели жены, а тот еще поручил волку стеречь свою овчарню. Впрочем, она была достаточно тактична, чтобы не вмешиваться в такие щекотливые дела, и не обнаружила своих чувств. Детей барона она очень любила, особенно Бориса, ее крестника: для встречи с ними, собственно, Елена Орестовна и приехала в Зельденбург недели на две.
С Суровцевыми генеральша была знакома давно, потому что их имения находились по соседству, а Мэри она знала с детства и очень изумилась, встретив ее у баронессы.
Все сидели еще за утренним чаем, когда принесли почту; доктор и баронесса просматривали письма, как вдруг генеральша глухо вскрикнула и выронила газету из рук.
– Боже мой, что случилось? Что вы прочли? – послышалось со всех сторон.
– Ника Селиванов убил свою жену и поручика Балуева, – ответила генеральша в сильном волнении и прибавила, протягивая газету доктору: – Прошу вас, Вадим Викторович, прочтите подробности. Я так волнуюсь, что у меня словно завеса перед глазами. Бедный Ника! Какой ужасный конец!
Заторский взял газету. Покуда он читал, густая краска заливала его лицо. А между тем это была одна из тысячи обычных «семейных драм» с трагической развязкой. «Молодой инженер Николай Петрович Селиванов, женатый уже пять лет, заметил по возвращении из командировки слишком частые посещения поручика Балуева. Ревность разгорелась, а некоторые признаки утвердили его подозрения по поводу тайной связи жены. Наконец для очищения совести он придумал поездку и по возвращении невзначай застал виновных на месте преступления. Под влиянием бешеного отчаяния он выхватил револьвер и уложил на месте жену, а ее возлюбленного смертельно ранил. После этого он сам отдался в руки полиции и теперь находится в доме предварительного заключения. Двое детей, трех лет и одного года, остались сиротами, а мать Балуева, потерявшая единственного сына, сошла с ума». Несмотря на тяжелое впечатление, доктор читал твердым голосом, а затем положил газету на стол и глубоко задумался. Он встречал в обществе всех трех героев драмы и знал, что Селиванов приходился сродни генеральше.
Баронесса первая прервала тягостное молчание.
– Селиванов болван и мерзавец, убивая двух людей из-за своей глупой ревности: притом он разбил и свою жизнь, потому что, наверное, пойдет на каторгу, – с презрением проговорила она.
Генеральша вытерла влажные глаза и порывисто встала.
– Я полагаю, моя милая, что обманутый муж вовсе не мерзавец, а вот парочка, которая, по совести говоря, только получила заслуженное наказание, подлая действительно. Рано или поздно подобное болото всегда засасывает виновных, которые наивно воображают, что никто не видит их грязную интригу. Поэтому с ее стороны преступно было заводить связь, имея двоих детей и прекрасного мужа – я его хорошо знаю. Жаль и несчастную Балуеву, а он – негодяй, опозоривший чужое честное имя, – наказан совершенно справедливо. Господи! Сколько в распоряжении мужчины свободных женщин и молодых девушек, есть, кажется, из кого выбрать любовницу или жену, не посягая на чужой очаг и не забывая Божественную заповедь, древнюю как мир: «Не пожелай жены ближнего твоего!»
Мэри слушала, смущенная и бледная от страха. Неужели и любовь доктора и Анастасии Андреевны кончится так же трагически?
– Боже мой, дитя мое, как вы расстроились! Воспользуйтесь этим уроком на будущее и не затевайте такой опасной игры. Развращенность современного общества слишком часто вызывает подобного рода драмы. Давно уже опасалась я этой дурной развязки, потому что как-то раз Селиванов сказал мне с затаенным раздражением: «Этот Балуев мне положительно противен.
Я делаю усилие над собою, чтобы терпеть его за столом, подавать ему руку и видеть самодовольство, с каким он ухаживает за моей женой. Боюсь, что выброшу его когда-нибудь за окно или сверну ему шею».
– Конечно, имея дело с таким бешеным дураком, тому надо было порвать с мадам Селивановой. Балуев был такой красивый мальчик, что мог легко найти другую, – заметила хмурая и обозленная баронесса.
– Порвать? О! Это еще вопрос – выпустили бы его? Человек, очутившись в подобном положении, нелегко освобождается и очень часто погибает, как муха, попавшая в паутину.
Я знавала некоего господина, который жил с замужней сперва, а потом овдовевшей дамой. Лет через пятнадцать он пресытился связью и решил жениться. Все было готово, как вдруг, за несколько дней до свадьбы, здоровый совершенно человек внезапно умирает от разрыва сердца. О!.. Любовные западни бывают иногда страшнее всякой войны.
Тон генеральши был саркастический, а взгляд выражал скрытое презрение. Баронесса едва сдерживалась:
– Вы очень скоры и крайне… строги в своих приговорах, Елена Орестовна, – хрипло проговорила она. – А знаете ли вы супружескую жизнь этой женщины? Может быть, она была невыносима… возможно, бедняжка чувствовала себя несчастной, а когда судьба послала ей человека, который ее понимал и утешал, то она, естественно, привязалась к нему. Тот, конечно, всегда нашел бы женщину, способную полюбить его, а она, привязанная к мужу раба, осуждена была влачить жалкое существование и, естественно, не захотела упустить любимого человека, свою опору, свой якорь спасения.
– И подобно боа-констриктору предпочла задушить своего утешителя, чем вернуть ему свободу? – сурово заметила генеральша. – Нет, моя милая, ваша защита ничего не стоит. Кто мешал этой «несчастной» развестись и выйти за «утешителя», который один будто бы понимал ее и услаждал часы ее одиночества – те самые часы, когда муж работал в поте лица, чтобы добывать средства на ее наряды и удовлетворение прихотей «несчастной жертвы», предоставляя ей все прелести праздной жизни? Жалеть приходится мужа, принужденного в своем же дому каждую минуту сталкиваться с господином, которому не подыщешь и названия за исполняемую им роль относительно жены, с человеком, пожимающим без зазрения совести руку мужа и зовущимся его другом. Глубоко презираю я людей, подобных Балуеву, которые не желают завести собственную семью и предпочитают паразитом втираться в чужое гнездо, позорить его, а иногда и совершенно разорить.
Вадим Викторович был бледен, и чайная ложка дрожала в его руке, а баронесса бесилась, ее лицо покрылось красными пятнами. Надрывающимся голосом она выкрикнула:
– А я все-таки беру под свою защиту обоих несчастных: они умерли, и их могилу можно бы не забрасывать грязью… А если между ними была только платоническая, честная дружба? Если он приходил просто поболтать и развлечь ее? К несчастью, в свете немало устаревших кокеток, которые не могут уже завести любовника, а потому завидуют каждой молоденькой женщине. Эти ведьмы клевещут, устраивают семейные скандалы, рассылают анонимные письма и науськивают против невинных мужа, а тот, если не дурак, плюнет на такие злостные наветы и спокойно наслаждается своим счастьем и любовью жены, которая обеспечивает ее верность.
Генеральша залилась едким, презрительным смехом.
– Вы, милая моя, рассуждаете совершенно как институтка. Когда чужой человек прилипнет, как пластырь, к замужней женщине и проводит с нею все время, только очень наивные души могут предполагать платоническую дружбу. А если простоватый муж удовлетворяется преподносимой ему притворной любовью и не сознает своего смешного положения, тем лучше для него и да здравствует глупость! Но оставим эти подробности, мы забыли, что юной Мэри не идет слушать подобные споры. К тому же я кончила завтрак и иду гулять.
Она встала, любезно поклонилась присутствующим, взяла зонтик и вышла со своим кинг-чарльзом.
Мэри слушала разговор бледная и смущенная, каждый нерв ее дрожал, а наивный взор был прикован к генеральше, осмелившейся в глаза говорить этой нежной паре такие истины. Когда Бармина вышла, Мэри также поспешила встать и нетвердым голосом сказала, что желает писать матери; ей страстно хотелось остаться одной, и она заперлась в своей комнате. Выходя из столовой, Мэри еще слышала визгливый голос баронессы:
– Старая змея, чтоб отсох твой проклятый язык! Но как вам нравятся такие намеки, Вадим Викторович?
– Скажу, что нельзя выколоть людям глаза и заткнуть рот, – отрывисто и глухо ответил доктор, а потом с шумом отодвинул стул и вышел.
Словно лев в клетке, шагал он по своей комнате, и все в нем кипело. Возмездие впервые поразило его: он назван подлецом и похитителем чужой чести публично, да еще в присутствии Мэри. Что подумала бы она о нем, если бы узнала, в какую грязь окунулся он по шею? Любовь превратилась бы в презрение. А он опутан животной страстью надоевшей ему до отвращения женщины, которая не выпускает его. У него явилось страстное желание все бросить и бежать, чтобы не переступать больше порога этого дома: баронесса способна ведь на такую выходку, которая вызовет еще больший скандал. С тяжелым, как стон, вздохом он бросился в кресло и закрыл лицо руками.
За обедом разговор шел вяло. Баронесса едва сдерживала кипевшее в ней бешенство, а доктор старался выйти из неловкого положения, болтал с детьми и предложил после обеда прогулку с ними и Мэри в развалины старого монастыря. Молчавшая до этого с надутым видом баронесса вдруг заговорила о важном денежном деле, по которому ей необходимо вечером же ехать в Петербург, и просила Заторского присоединиться к ней, добавив, что завтра вечером они вернутся. Вадим Викторович ответил, что обещал ехать в Бригитовку и в Петербург не поедет.
– Но дети могут прокатиться без вас, а мне нужны деньги, и я должна ехать.
– У меня с собой две тысячи, и я могу одолжить вам сколько потребуется, а в город можно поехать на будущей неделе.
– Нет, я хочу ехать именно сегодня, и вы отправитесь со мною, – вызывающим тоном настойчиво заявила баронесса.
– А я попрошу оставить меня здесь, – возразил доктор, нахмурившись.
– Нет, я хочу, чтобы вы ехали со мною! Я хочу, и вы поедете! – кричала уже баронесса, краснея, как мак.
Доктор ничего не ответил, но после этой выходки обед кончился при общем молчании.
Выйдя из-за стола, баронесса с доктором исчезли, а спустя час перед крыльцом остановился экипаж, куда, наскоро простившись, села баронесса, а через минуту вышел и Вадим Викторович и поместился рядом с нею.
Мэри из окна видела эту сцену, и в ее сердце вспыхнула такая злобная горечь, что она кусала платок, чтобы не разрыдаться. Какими же тайными чарами обладала эта распутная женщина? Какою властью располагала она, чтобы держать человека – по-видимому, сильного и гордого, а между тем следовавшего за нею, как побитая собака? Прибежавший за девушкой Борис прервал ее мысли и принудил овладеть собою; но под предлогом головной боли она наотрез отказалась от прогулки, и дети пошли с гувернанткой, а Мэри осталась на маленьком диванчике в амбразуре окна. Она чувствовала себя разбитой и несчастной и, оставшись одна, горько расплакалась.
Утром за обедом Елена Орестовна внимательно следила за Мэри и без труда, разумеется, читала в наивной душе волновавшие ее чувства. Ей было сердечно жаль девушку, которой ее необдуманное увлечение готовило тяжелое мучение. Бармина решила поговорить с Мэри и, если возможно, отрешить ее от неудачной любви. Она нашла Мэри в маленькой гостиной, на диванчике, в позе глубокого отчаяния. Елена Орестовна села рядом, ласково привлекла ее к себе и поцеловала.
– Бедная Мэри, родители ваши сделали большую оплошность, отпустив вас сюда. Я вижу, что вам нравится доктор, но, милое дитя, с вашей стороны безумно отдавать ему ваше сердце. Баронесса никогда не отпустит его. Вы слышали, что я говорила утром этой гадкой твари? Другая умерла бы со стыда, а она ответила наглостью. Вы думаете, мне приятно жить здесь? Вовсе нет, и я приношу эту жертву только ради детей, а главное, чтобы своим присутствием несколько смягчить семейный скандал, над которым смеется все наше общество. Максимилиан – славный малый, честный и ученый человек, но для меня всегда было загадкой, как мог полюбить он эту пошлую, глупую, развращенную женщину, которую вытащил из нищеты, прикрыв своим честным именем ее сомнительное прошлое. Начинаешь верить в колдовство – до того невероятно, чтобы умный человек принимал за чистую монету разглагольствования баронессы о любви, долге, радостях семейной жизни и других прекрасных вещах, которые она повторяет как попугай.
– Между тем Вадим Викторович тоже любит ее и делает все, что она захочет, – задыхаясь, прошептала Мэри, и в ее голосе послышались слезы.
Бармина покачала головой и сказала после некоторого раздумья:
– Вадим Викторович превосходный врач, даже ученый, и мастер своего дела, но… если он влюблен в эту глупую и некрасивую корову да еще позволяет ей третировать себя, как лакея, то это дает лишь довольно жалкое представление о нем как о человеке. Того, что я хочу сказать, Мэри, вам еще не следовало бы знать, по правде говоря, – но вам восемнадцать лет и вы, очевидно, скоро выйдете замуж, а главное дело в том, что вы очень неудачно влюбились в человека, которому не должны доверять, так как его нравственный облик во многом отличается от придуманного вами образа. Замужество готовит вам, Мэри, много неожиданностей, но пока вы еще не в состоянии понять, какими уловками некрасивая, глупая и пошлая баба забирает в руки мужа или возлюбленного, а что еще важнее – те остаются годами верны ей и из-за нее остаются слепы ко всякой другой молодой, красивой и умной женщине. Бесспорный факт, что весьма зрелые и лишенные всякого обаяния женщины одерживают победы и подолгу сохраняют обожателей.
– Но разве неизвестно, каким секретом пользуются для этого подобные женщины? – в смущении спросила Мэри.
– Секрет в том, что есть мужчины, которые остаются холодны перед честной и чистой любовью молодой девушки, а ценят только пошлую, чувственную любовь опытных женщин, которые удовлетворяют их развращенные вкусы. Манера обращения баронессы с доктором заставляет меня предполагать в нем развратного человека, который ищет в женщине только удовлетворяющую его вкусы наложницу. Значит, еще большой вопрос, оценит ли Заторский вашу любовь и не готовит ли вам в будущем это увлечение одни неприятности и унижение. Послушайте моего совета, милое дитя: вырвите из сердца любовь, которая еще не могла пустить глубоких корней, и не поддавайтесь обману мнимого благородства, которое опровергается фактами.
Мэри, конечно, не все усвоила из слов Барминой, но одно ей стало ясно: Вадим Викторович – человек развращенный, а она, несмотря на молодость и красоту, не может соперничать с баронессой. И слезы потоком полились из ее глаз.
– Никогда я не выйду замуж! Одного его я люблю, а если он такой дурной и я не могу покорить его сердце, то останусь свободной. Папа и мама не будут принуждать меня выходить за того, кто мне не нравится.