Бенедиктинское аббатство

Я подпер голову руками. Я хотел жить, пользоваться свободой, а не быть вынужденным постоянно лгать, притворяться, обманывать, выманивать у людей их тайны для того, чтобы их же предать. Такая жизнь была ненавистна, и вера, которой меня учил рыцарь Теобальд, была совсем не та.

Все эти злодеяния я совершаю во имя Иисуса, который умер, молясь за своих палачей. Мы же общество мерзавцев, прикрывавшихся именем сынов церкви. Все, что еще было хорошего в моем сердце, боролось в ту минуту; смутный инстинкт говорил мне: «Ты слабеешь в своем испытании; вернись к добру, удержись!»

Но цепь, сковавшая меня с окружающим, была уже слишком сильна: она влекла меня, несмотря на протесты моего сердца; совесть моя померкла, и глубокий мрак воцарялся в душе.

Я поднял тогда свою буйную голову и сказал себе:

– Жизнь моя разбита; будущность погибла, и сам я безумец. Я мучаюсь и придумываю угрызения. Так нет! Я хочу отомстить за себя и помочь другим в том же. Ведь Бог тоже сказал: око за око, зуб за зуб, и я последую этим разумным словам в самых неумолимых подробностях.

Совершенно успокоившись, я затворил окно и, вытянувшись в постели, заснул крепким сном.

* * *

На другой день после обеда я сел на мула и отправился в монастырь. Графине я сказал о необходимости навестить больного брата. Я ехал, опустив капюшон, не из смирения, как, может быть, предполагали встречные глупые крестьяне, а для того, чтобы свободнее размышлять об отмщении и наслаждаться обаянием сознания, что удалось сделать послушной рабой гордую графиню фон Рувен.

Вскоре я уже звонил у дверей монастыря, но теперь неприятно резкий скрипучий звук колокола меня не поразил; ко всему привыкаешь.

Очень скоро я воспользовался случаем пробраться в один из темных коридоров и спустился в подземелье. В библиотеке я застал нескольких работавших монахов и спросил № 85 (Эдгара), но так как никто не знал, где он находится, я прошел к Бернгарду.

Я застал его за плавкой металлов, которые издавали едкий и неприятный запах; при моем появлении он поднял голову.

– Ты оставляешь меня, Санктус, и мне приходится работать одному. Если я сделаю великое открытие, слава перед потомством падет на меня одного.

Я сел и скрестил руки.

– Добрый вечер, братья, – раздался за нами голос приора. Я встал и увидал высокую, внушительную фигуру нашего главы с опущенным капюшоном, прислонившегося к косяку двери.

– Сидите, сидите, братья. Как идут ваши работы? Скоро ли мы будем иметь золото, брат Бернгард?

– Надеюсь, – с важностью отвечал алхимик, – я приближаюсь к разрешению задачи и должен достичь того, что буду делать золото.

Из-под капюшона приора послышался легкий смех, и он мне показался знакомым.

– Знаете ли, что я думаю, отец Бернгард? Если существуют разумные силы, направляющие нашу жизнь и наши поступки, вы никогда не найдете способа делать золото, потому что жизнь потеряла бы тогда свою цель. Золото, отец мой, есть возбудитель каждого поступка; чтобы иметь его, торгуют собою. Когда найдут бесконечное богатство, все разрушится. Ни дьяволы, чтобы нас губить, ни ангелы, чтобы спасать, не найдут больше двигателя; с этим металлом связаны все удовольствия и наслаждения в жизни, и для приобретения его ум человеческий пускается на самые глубокие ухищрения; все мозговые функции работают, чтобы добыть золото и вырвать его у ближнего. Разумы трутся между собой при этой работе, может быть, недостойной, но необходимой для умственного развития человечества. Итак, если бы, отец мой, вы нашли секрет делать без труда этот волшебный металл, если бы он сделался общим достоянием, он потерял бы цену и людям оставалось бы только подбирать его и тратить; вы, отец Бернгард, оказались бы основателем бездеятельности, лени и систематического оглупления мысли. Человек сделался бы животным, пожирающим свою пищу, не задумываясь над тем, откуда она взялась; мозг атрофируется, если он не работает, и я не могу думать, отец мой, что вам удастся остановить прогресс народный! Нужда делает открытия, дает известность и творит героев, а изобилие – никогда!

Я слушал с глубоким интересом эту захватывающую по своей правдивости речь. Какое широкое мышление у этого человека! Как он справедлив! И я должен сознаться, что он один способен поддержать организацию нашего тайного общества.

Отец Бернгард тяжело опустил голову на грудь.

– Не приходите в отчаяние от моих слов, брат, – продолжал приор. – Продолжайте искать, а пока будете искать, может быть, найдете что-нибудь более полезное для человечества, чем избавление его от всякой работы. Но я пришел вовсе не для того, чтобы смущать вас; я зашел случайно; вдруг мне вздумалось зайти к вам. Брат Санктус, если вы желаете видеть своего друга, то найдете его в пещере № 4 подземелья, прилегающего к озеру; возможно даже, что вы нужны ему.

Я понял, что приор хотел остаться один с отцом Бернгардом, потому встал и, поклонившись ему, направился в указанное место.

Это была часть подземелья, которую Эдгар называл кладбищем. На одной двери мне показался № 4, и я постучал в нее.

– Кто там? – раздался голос Эдгара.

– Я, Санктус.

Открылась внутренняя задвижка, и при свете факела в первом отделении пещеры я увидел стоявшего Эдгара, бледнее обыкновенного и с бумагой в руках.

– Что ты здесь делаешь? – прежде всего спросил я.

– Жду, – ответил он. – Но почему ты явился сюда и как нашел меня?

– Приор послал меня; однако, так как ты один, я могу рассказать тебе очень важные вещи: графиня исповедалась… с полным раскаянием.

Эдгар вздрогнул.

– Ну, и что же? – спросил он, сверкая глазами.

– Все идет превосходно; она связана по рукам и по ногам.

– Черт возьми, – произнес Эдгар, улыбаясь, – ты колдун.

Он усадил меня на сырую каменную скамью, и я должен был все рассказать ему. При известии об отравлении он вскочил с места и воскликнул:

– Бедный отец! Я отомщу и за тебя. Теперь надо только составить план. Благодарю, Энгельберт, благодарю за все, что ты для меня сделал, но я думаю. Пора… – прервал он сам себя.

– Что пора? – спросил я с удивлением.

– Увидишь.

Он отворил дверь, бывшую на задвижке и, взяв деревянный брусок вроде ручки от колодца, стал ворочать его.

– Помоги мне, – сказал он, останавливаясь и вытирая лоб. Я молча повиновался. Послышался шум воды, которая бурлила, изливаясь куда-то.

– Я уже говорил тебе, что можно по частям наполнять водою эти пещеры, – объяснил мне Эдгар. – Там, за этой дверью, есть пустое пространство, в настоящую минуту затопленное, надо выкачать воду.

После двадцати минут работы шум воды прекратился. Эдгар снял со стены факел и отворил указанную мне дверь, мы поднялись на несколько ступеней, совершенно сырых и местами покрытых лужами…

Я вздрогнул и отступил: на маленькой площадке было распростерто тело женщины, с которого струилась вода.

– Что это? Что это значит? – воскликнул я.

– Приказ приора, – ответил Эдгар, пожимая плечами. – Успокойся, Энгельберт, мы ведь не дрожим перед нашими уничтоженными врагами, так не будем выказывать отвращения и к чужим.

Он опустил факел и осветил бледное, искаженное лицо, обрамленное массою черных волос.

– Годлива! – с ужасом произнес я.

– Ты знаешь ее? – спросил удивленный Эдгар. – Но мы после поговорим об этом, а теперь помоги мне скрыть ее.

Мы приподняли труп и с трудом донесли его по каменным ступеням до двери, выходившей на озеро. Потом к ногам мертвой мы привязали груз и опустили в воду; тело мгновенно исчезло. Для глаза человеческого не осталось ни малейшего следа преступления; серебристая гладь озера была спокойна и светла, как зеркало.

Я прислонился к стене и сжимал руками тяжело дышавшую грудь. Я думал о Годливе, о нашей первой встрече в гостинице и вздрогнул. Рабенау хотел избавиться от этой женщины, и существо, стеснявшее его, погибло здесь. Значит, он знаком с нашим обществом. Подозрение это ужасным образом поражало меня… но нет, это невозможно. Погруженный в свои мысли, я оставил Эдгара одного приводить все в порядок и опомнился только, когда он сказал мне:

– Пойдем же, все кончено.