Тайна поместья «Черные Тисы», или тринадцатая секретарша

– О! Это же замечательно. Скажите, а как они у вас рождаются, эти стихи? Признаться, я никогда не писал стихов, и даже представить себе не могу, как в душе человека рождается стихотворение.

– Это очень сложный вопрос, – ответила я нерешительно, – вероятно, сначала в душе накапливается, словно концентрируется, какая-то тема, а потом, потом что-то служит толчком… какое-то впечатление… И строки начинают складываться сами собой.

– О, как интересно! Я просто жажду прочесть ваши стихи. Могу ли я на них взглянуть? – взгляд его близко посаженных маленьких глаз выразил крайнюю заинтересованность.

– Я боюсь, что они в моем багаже. Не знаю точно, где. Вчера я с дороги была чуть жива от усталости, и у меня просто не было сил распаковать багаж…

– Понимаю, понимаю. Но в ближайшее время все же, не забудьте, и принесите их мне – я буду ждать, – он мило улыбнулся.

– Непременно, – отвечала я с натянутой улыбкой.

И было от чего напрячься! Никакой тетради со стихами у меня не было ни в багаже, ни вообще нигде в этом мире. Соврав даме из конторы, что якобы я пишу стихи, я всего лишь рассчитывала попасть на службу в поместье – но кто же знал, что этот чертов граф потребует у меня тетрадь стихов в качестве подтверждения? С ума сойти.

– Мне говорили, что вы еще и рисуете? – осведомился он.

Кто говорил? Ему что – звонила та дама из конторы?!

– Да, но, к сожалению, все мои рисунки я оставила дома, – вдохновенно соврала я, – мне показалось неуместным их тащить с собой, к тому же я не представляла, что кто-то ими заинтересуется…

– Какая жалость. Но ничего: я прикажу купить вам мольберт, этюдник, краски, и – что там еще необходимо? У вас наверняка будет много свободного времени по выходным, и вы сможете заниматься любимым делом…

– Но это же такие расходы, – пролепетала я, в надежде, что он откажется от этой идеи, – мне, право, неловко, что вы на меня потратитесь…

– О, не стесняйтесь! Я достаточно богат, чтобы этих расходов и вовсе не заметить; для меня это пустяк. Значит, покупаем мольберт, краски, и все такое прочее! – вскричал он с энтузиазмом.

Я только тихо вздохнула, чувствуя, как в груди моей волной поднимается досада. Только мне и не хватало, чтобы в выходные дни просиживать над мазней. Впрочем, ладно. Рисовать я немного умела, так что притвориться художницей на уровне неумелой любительницы смогу. Со стихами будет сложнее, и я пока даже не знаю, как выйти из положения…

В смятении я осматривалась по сторонам, но свежих мыслей у меня не появилось, зато возникло чувство подавленности – настолько шикарной была обстановка графского кабинета. Мебель, инкрустированная в стиле маркетри, мерцание мрамора и бронзы, блеск атласа – все создавало впечатление изысканного вкуса и огромных денег.

– Как вам нравится мой кабинет? – поинтересовался он слегка насмешливо.

– Он великолепен настолько, что это великолепие даже немного подавляет, – ответила я честно.

– Ну-ну, вы привыкнете! Такая чудесная девушка, как вы, не должна считать слишком роскошной обстановку кабинета – вы ей вполне соответствуете. А каково ваше мнение…

…И тут граф принялся задавать мне вопросы на разные темы, живо интересуясь моими взглядами на все и обо всем; я отвечала, как могла, дивясь, уж не назначил ли он меня экспертом по всему на свете? Не много ли мне чести?

Затем граф перешел к вопросу – как, на мой взгляд, лучше будет систематизировать каталог гравюр: по странам, эпохам, стилям? Когда я отвечала, что лучше всего будет по алфавиту расположить имена художников – он прямо-таки пришел в восторг от моей изобретательности.

Далее, он задал мне вопрос, какую книгу я сейчас читаю, и опять пришел в восторг от моего выбора. После чего задал пару вопросов по литературе, и восхитился моим вкусом и глубиной суждения. Мое недоумение росло все больше и больше; менее всего я рассчитывала на такой прием и такое отношение; и неожиданно в мою душу начал закрадываться – нет, не страх, но ощущение какой-то опасности…. Что-то недоброе померещилось мне в таком чрезмерно сладком обхождении. Разумеется, комплименты приятны, как пара ложек меда в хрустальном блюдечке. Когда же тебя пытаются в меду утопить, то это уже начинает казаться зловещим…

Наконец, он поручил мне систематизировать гербарий. «Работайте, дорогая, я в вас верю!» – вскричал он, прежде чем меня покинуть; я же осталась в полном недоумении, пытаясь понять, что все это означает?! Я была бы рада самому скромному и незначительному одобрению со стороны моего работодателя, но тот спектакль, который передо мной был разыгран – это явно уже было чересчур. Ладно, решила я – посмотрим, как будут развиваться события, а пока надо подумать – как вывернуться из этой дурацкой истории с ненаписанными стихами?!

Глава 5.

Я так увлеклась работой, что даже удивилась, когда горничная сообщила мне, что уже время обеда, и что обедать мне назначено в обществе экономки. Экономка, некая госпожа Эдна Мролли, оказалась почтенной пожилой дамой с длинным морщинистым лицом и чопорно поджатыми губами; но, впрочем, несмотря на суровую наружность, оказалась весьма любезной.

– Я рада, – сказала она приветливо, – что теперь, когда вы здесь, мне хоть будет с кем поговорить; со слугами разговаривать не очень удобно. Не подумайте, что я высокомерна, но знаете, эти слуги таковы, что дай им, как говорится палец – они руку по локоть откусят. Дай небольшую слабину, поговори с ними по дружески – и вот они уже перестали слушаться, и начали вести себя как попало; а в моем положении этого никак допускать нельзя. Тем более, когда у нас постоянно гости, и весь дом надо держать в руках…

– Гости? – заинтересовалась я. – У графа гости?

– О, да они тут, можно сказать, постоянно – кто-то уезжает, кто-то приезжает, а некоторые, так кажется, поселились тут навсегда, вместе со своей прислугой. Им-то хорошо, а мне так хлопотно. Ну, с гостями, как вы понимаете, мне тоже пообщаться невозможно: не по чину! А вы, как мне кажется, девушка простая в обращении, так что с вами мне будет легко, не то, что последняя секретарша – признаться, она была себе на уме…

– Вот как? А в чем это выражалось? – удивилась я.

– Да я вот даже не знаю, как и сказать. Говоришь с ней, а в ответ ни словечка. Задашь вопрос, а она: «Это не та тема, которую я хотела бы обсуждать». Все писательницу из себя изображала…

– А что она писала? – заинтересовалась я.

– Да поди ее пойми. Она господам отрывки читала из своей книги – им страшно нравилось.

– А почему она уволилась?

– Да все они по одной и той же причине увольняются. Эта вот Армина решила, что писательством на жизнь себе может заработать. Куда ей секретаршей, это слишком низко для нее; ей подымай выше – писательница!

– Интересно. А как ее звали? Армина, а фамилия? – и, уловив в глазах домоправительницы немой вопрос – зачем мне понадобилось полное имя этой особы, я пояснила, – Вдруг, представьте, иду я по улице, а на витрине книжного магазина – ее книга…

Домоправительница рассмеялась негромко и махнула рукой.

– Армина Альвейн ее звали, вот как. Только не увидите вы ее книг на витрине, это уж я вам точно могу сказать. Много их тут таких было…

– Много? Кого много, я не поняла…

– Да секретарш этих. Если посчитать, то не меньше дюжины. Просто какое-то поветрие у них, ни одна надолго не задерживается – все мечтают стать кто поэтессами, кто художницами, поработают и уезжают, столицу покорять. И – скажу вам по секрету – не слыхала я, чтобы хоть одна из них чего-то добилась. Амбиций у всех немеряно, а таланту – немного…

– И сколько тут таких секретарш было… с амбициями?

– Да я уж всех и не упомню. Больше десятка точно.

Я задумалась.

– А вы не пытались… ну, в смысле, у вас жизненный опыт, мудрость, здравый смысл – вы не пытались их отговорить от этих авантюр?

Экономка грустно усмехнулась.

– Пыталась поначалу. Но куда мне! Сказать по правде, наш хозяин – он очень добросердечный человек. Девушки к нему так и льнули – все свои стихи да рисунки показывали, а ему, видать, по доброте душевной, и неловко сказать, что все это так… как бы помягче…

– Детский уровень? – подсказала я.

– Вот именно, – кивнула она, посмеиваясь. – Кто в юности не мечтает о славе: одни стишки пишут, другие прозу, да что с того? Одна секретарша, кстати, хотела стать певицей, мечтала о сцене…

– И хорошо пела?

Вместо ответа экономка закатила глаза и прикрыла рот руками.

– Плохо? – улыбнулась я.

– Лучше не вспоминать, – вздохнула она. – Другая воображала себя пианисткой, все терзала рояль… Еще одна хотела стать актрисой и все читала какие-то монологи из разных пьес, ужасно при этом завывая. Правда, гостей нашего хозяина все это очень развлекало, и они так мило восхищались девушками. О чем вы опять задумались?