Иная кровь

Никель, будучи обладателем более сильного голоса, чем хозяин шахты, решил привлечь к себе внимание и затянул новый куплет раньше Тиля:

«А если сунешь все же,

Пеняй лишь на себя, –

Тебя мы подровняем,

Тебя мы искромсаем…»

Дальше начиналось самое интересное, и Кай принялся заранее хихикать, но тут низкая дверь с грохотом растворилась, привычно врезавшись в каменную стену, и в облаке угольной пыли возникла могучая фигура Тупэ.

– Генераторы накрылись! – выдохнул он, щурясь от витавшего в воздухе крошева. – Оба!

– Учехоздий! – выругался Тиль, мгновенно трезвея и отпуская волосы Никеля, которого он схватил, собираясь наказать за вмешательство в его, Тиля, пение. – Мы же их в прошлом месяце чинили. Не мог движок сразу на двух машинах заглохнуть!

– А заглох-таки, – пожал плечами Тупэ, с завистью оглядывая остатки ужина. Похоже, поломка главного источника энергии в пещерах его не очень-то волновала. Дежурным полагался паек в виде прессованной каши и компота из грибков – более неудобоваримой пищи Кай не пробовал. Впрочем, с его жизненным опытом в три месяца выводы было делать рано.

– Отсадочная машина? – с надеждой спросил Голубоглазый, но Тупэ безжалостно покачал головой.

– Цепная врубовая?

– Не выжила.

– Нагнетатель воздуха?

– Ничего не работает, – терпеливо повторил Тупэ. – И стенобитный пещеропроходчик, и водяное колесо, и подъемник – все стоит. Ручные буравы тоже сдохли.

– Водоотлив? – как-то растерянно спросил Тиль, но Кай понял, что это уже не вопрос. Наверное, так выглядел скрытый вопль типа «караул».

– Насоса нет, – злорадно произнес Тупэ. – Всю забойную зону через два-три дня затопит. Вода слишком близко от жилы течет. А в главном генераторе, думаю, щетки стерлись. Мы новые покупать собирались на следующей неделе, да, видимо, не судьба. А что со второй машиной произошло, только Калюста знает. Когда издыхала, вибрацию сильную пустила, ну и крепь от этого обвалилась. Потом порода сползла и весь генератор засыпала. Может, конечно, он немного помят, только, мне кажется, там все всмятку.

На мгновение наступила тишина, в которой было отчетливо слышно, как в брюхе Тиля бормочет пиво, пытаясь договориться с мясом и кашей. Молчали недолго. Гномы заговорили все разом, а Кай с тоской погрузился в нехорошие предчувствия: работы будет много, очень много. Если он ненавидел что-то сильнее угля, так это его добычу. Ему ни разу не дали подержать могучий ручной бурав, которым орудовали гномы, зато вволю погоняли по руднику с кайлом и киркой. В воспитательно-образовательных целях, как пояснил тогда Тиль. Сдается, подумал Кай, с завтрашнего дня все гномы будут бегать с кайлом и киркой. Интересно, много они угля наковыряют, если их всего тридцать шесть.

Его взгляд медленно переполз от Тиля, который тер лоб с таким усилием, словно хотел содрать с себя кожу, на чашку с сахаром, прятавшуюся за покрытым сажей котелком. Гномы собирались пить чай. Кай сглотнул и облизал губы.

Он познакомился с сахаром на третий день пробуждения, когда Магний варил брагу, подсыпая в булькающее варево белый порошок с приятным запахом. Сама брага Каю не понравилась, но вот в сахар он влюбился с первой ложки. То, что сахар был дефицитным продуктом, Кай понял, после того как опустошил сладкое содержимое шерстяного мешочка, хранившегося на кухне. Наказание было суровым. Тиль отлупил его метлой – не больно, но обидно, запер на сутки в нужнике, а потом запретил ему есть сахар навсегда. Впрочем, на вторую неделю Кай уже сообразил, что запреты существуют для того, чтобы их нарушать.

Слушая, как Тиль отдает короткие, непонятные приказы Тупэ: починить храповый механизм на колесе подъемника, проверить, не залит ли водой пятый, самый глубокий, ствол шахты и открыть дополнительные ямы-водосборники, Кай медленно положил руку на залитую пивом столешницу и принялся осторожно двигать ее к сахарнице. Он уже рассчитал, что длины руки хватит, чтобы дотянуться до края чаши. Чай после трапезы был, скорее, традицией. Вряд ли кто-то из этих пивных бурдюков сможет влить в себя еще хоть кружку чего-нибудь. Пропажу сахара никто не заметит.

– Кай! – рык Тиля прокатился над столом и уткнулся в дрогнувшую руку, почти коснувшуюся заветной чаши. – Хватить жрать. Отправляйся с Тупэ и Кобальтом, поможешь вытащить буровую из четвертого забоя.

Кай перевел дух, но радость от того, что его поползновения к сахару не обнаружили, омрачилась распоряжением Тиля. Он надеялся, что после обеда его отправят с Никелем готовить пожог породы.

И все-таки Тиль не зря был главным. Похоже, хитрый гном давно предчувствовал конец технического прогресса в своей шахте и готовился, как мог. Только сейчас до Кая дошел смысл его необычных приказов в последний месяц: отремонтировать ручные лебедки, закупить дополнительные инструменты для ручной отбойки руды, проверить, в каком состоянии находятся стальные кайлы, молотки, топоры и багры. Пожог девятнадцатого забоя относился к числу подобных странных решений. Девятнадцатый отличался особой крепостью рудных тел, которые не поддавались кирке или молоту, а так как использование буровой машины в этой зоне Тиль запретил, гномы собирались применять старый «дедовский» способ – пожог породы.

Кай очень хорошо представлял себе этот «пожог». Перед плоскостью забоя раскладывали костер, который поддерживали в течение многих часов. Нагретые камни забоя постоянно обливали водой, отчего те трескались. Потом в каменные трещины вставляли деревянные клинья, которые тоже смачивали. Дерево разбухало и отрывало куски горной породы от массива. Вся процедура казалась Каю чудесным магическим действием, а присутствие в ритуале полыхающего костра превращало ее в долгожданный праздник. Теперь же вместо красивого зрелища в Девятнадцатом придется надрывать спину в Четвертом. Он помнил буровую установку и не мог даже представить, как они втроем сумеют сдвинуть громаду, преграждавшую путь к породе, хотя бы на пару метров.

Но с Тилем спорить было нельзя, и Кай сердито опустил взгляд на свои сжатые пальцы. У него были длинные, сильные пальцы, которые иногда казались ему красивыми. Они не были созданы для того, чтобы колоть руду и таскать буровые установки.

– Ну что, гомункул, покажешь нам магические способности? – хрюкнул сидевший поблизости Никель и толкнул его локтем, видимо, призывая оценить шутку. Кай искренне понадеялся, что буря, взметнувшая в душе, не отразилась на его физиономии.

– Гомункул! – хихикнул Фосфор. За ним обидное прозвище подхватили другие гномы. Впрочем, оно было справедливым.

Кай был гомункулом колдуна Соломона, которого он заочно успел возненавидеть. Ему пришлось приложить много усилий, чтобы научиться не считать прозвище оскорбительным.

Когда Кай, еще чувствующий крепкую связь с чем-то огромным и родным, впервые открыл глаза и увидел склонившихся над ним перемазанных углем карликов, то подумал, что попал в ад, о котором ему снились сны. Снов было много, и они рассказывали о странных мирах. А еще ему казалось, что там, во сне, он был не один, но иллюзия развеялась быстрее, чем Кай успел узнать свое имя. «Демоны», «темнота», «холодно», «сыро» – первые ощущения рождались по мере того, как он беспомощно озирался по сторонам, тщетно пытаясь сесть в луже чего-то липкого и мокрого. Пахло кровью. Когда принесли фонарь, яркий свет подействовал на него умиротворяюще. Кай мгновенно успокоился и, обнаружив край каменный плиты, с которой, очевидно, свалился, осторожно втянул свое скользкое тело обратно.

– Хе, – приветствовал его гном в каске, оказавшийся Тилем. – Рановато ты.

Гномы ничего не скрывали, но правда была нелестной. Кай – гомункул колдуна Соломона, который арендовал у семьи Тиля пещеру на тридцать лет, заплатив за нее драгоценностями, золотом и геологическими разведывательными картами, украденными у Детей Неба. Соломон, как называли колдуна гномы, собирался выращивать в пещере гомункула то ли на запчасти, то ли себе в услужение. Коротконогие обитатели темноты оказались хорошо осведомлены о черной магии и охотно объяснили Каю, какого рода услужение от него требовалось – приносить богатство, славу и любовь женщин своему хозяину. А еще удачу. Однако если с первыми пожеланиями Кай пока не определился, то с последним был уверен, что колдун где-то ошибся в магических формулах. Каю катастрофически не везло.

Невезение началось с того, что Кай проснулся на четырнадцать лет раньше. Что его разбудило – гномы не знали, и оттого нервничали. Прежде всего потому, что они не понимали, что с ним делать дальше. Колдун не оставил на этот счет никаких указаний.

– Недоросль, – поставил диагноз Тиль, осматривая Кая при свете лампы. – Хотя, надо признать, Соломон свою работу знает. Ты пролежал в этой пещере шестнадцать лет и выглядишь, соответственно, на шестнадцать. Вот бы бабы так рожать умели – сразу готовых.

На этом обсуждение Кая закончилось, и гномы перешли к практическим вопросам: как сообщить Соломону новость и не нарваться на Детей Неба, которые в последнее время часто рыскали поблизости гор, и куда девать «новорожденного». Тиль не любил долгие дискуссии, поэтому решили быстро. Соломону отправят письмо с первым ходоком, появившимся сверху. На молчаливый вопрос в глазах Кая Тиль пояснил:

– Мы на поверхность не выходим, чтобы не «светиться» перед Корпусом. Но к нам народ лезет, как мухи на мед. Любители, спелеологи, колдуны, путешественники, миссионеры, всех не перечислить. Напишем письмо, дадим ходоку мешок с золотом, включим его в счет Соломону и будем ждать. А чтобы ты наш хлеб даром не проедал, будешь в шахте работать.

С тех пор Кай разрывался в противоречивых желаниях. С одной стороны, ему отчаянно хотелось, чтобы в пещеру скорее заявились ходоки сверху и сообщили о нем Соломону. Кай ненавидел уголь, темноту, сырость и спертый воздух с такой силой, что каждый вечер, когда все гномы молились Святой Варваре о безопасности завтрашнего дня, посылал покровительнице шахтеров горячие молитвы отправить ему гонца, который рассказал бы о его появлении колдуну Соломону. Но порой, вспоминая слова Тиля о своем предназначении, Кай мечтал, чтобы Соломон никогда не объявился. Если служение колдуну еще можно было вытерпеть, то вариант с запчастями ему совсем не нравился.

«Гномы», – решил он, когда увидел крошечные кровати, на которых спала семья Тиля Голубоглазого. Вероятно, колдун Соломон, действительно, хорошо знал свое дело, потому что Кай постоянно находил в памяти все новые и новые пласты неизвестной ему культуры, в которой он еще барахтался, но, по крайней мере, уже не тонул. Так, он совершенно отчетливо представлял, как должны были выглядеть гномы. Единственным отличием семьи Тиля было отсутствие бород у всех мужчин. Что касается женщин, то их прятали так хорошо, что Кай уже сомневался, что они существуют.

– А я тебе говорю, что гомункулы из земли выходят, – громко заявил Никель. – Помнишь, мы еще гадали, что это за мешки Соломон в свою конуру таскает? Земля в них была. И навоз. Бабка моя сама колдовала, ты со мной не спорь. Я таких, как он, знаешь, сколько понавидал? Гомункула сделать не так уж и сложно. Нужны кожа, кости и сперма человека. То же самое – от животного. Лучше от свиньи. Самое трудное – найти нужного человека. Сначала надо сперму собрать, а потом подождать, чтобы человечек окочурился. Убивать нельзя, иначе все испортишь. Лучше всего для этих целей смертельно больные подходят. Так вот, берут все эти ингредиенты и закапывают в землю, а сверху хорошо удобряют конским навозом. Через сорок дней появляется зародыш. Так-то.

– Врешь, – спокойно сказал Тупэ. – Когда мы его нашли, не было ни земли, ни навоза. И вообще, неправильный он какой-то гомункул. Я слышал, что они крохотные, с локоть ростом. А этот вон верзила какой.

– На самом деле, способов создания гомункула существует великое множество, – с ученым видом заявил Фосфор, считавшийся самым начитанным. – Соломон мог использовать любой из них. Например, помощников делают из корня мандрагоры. Вырывают корень обязательно в пятницу, на рассвете, затем моют, а потом долго пропитывают молоком, медом и кровью. Через тридцать дней корень превратится в человека. А еще можно яйцо черной курицы использовать. В нем протыкают отверстие, часть белка заменяют человеческой спермой, заклеивают дырку пергаментом, а яйцо хоронят в дерьме или, по-научному, в экскрементах. Все это надо проделать в первый день мартовского лунного цикла. Гомункул появится на тридцатую ночь. Кстати, питается он семенами лаванды и земляными червями. А еще гомункулов в ретортах варят. Этот способ, кстати, самый удобный. Никакой мандрагоры не требуется, только сперма. Ее сорок дней греют, а потом из колбы человек выбирается. Однако его лошадиной кровью нужно кормить, чтобы не загнулся.

Все покосились на Кая, разглядывающего свои пальцы с таким выражением, словно ничего интереснее на свете не было.

– Не помню, чтобы Соломон возился с яйцами или навозом, – буркнул Тиль, который не любил долго молчать. – Да и пробыл он там недолго. От силы дня два сидел, а потом запечатал вход камнем, заявил, что придет через тридцать лет, и исчез. Ищи его теперь.

– У колдунов времени никогда не хватает, – вставил Фосфор. – Соломон – сильный маг, сильнее его разве что калюстианские колдуны будут, но они черной магией не занимаются. Думаю, он гомункула по ускоренному методу делал. Кай мог после срока выбраться из земли или из колбы той же и забраться на плиту, где мы его нашли. Здесь ничего сложного нет. Вопрос в другом. Почему камень, которым Соломон завалил вход, и который мы не могли сдвинуть даже лебедкой, вдруг треснул и развалился на куски? Толчков в шахте не было, и вода его не точила.

– От старости, – предложил Тупэ. – А еще я слышал, что уродцев прятать надо, иначе их магические силы исчезнут. Как думаете, наш Кай такой хилый от того, что мы колдовство испортили? Как бы нам не влетело от Соломона.

Гномы беспокойно зашевелились и принялись спорить, кто виноват в раннем пробуждении гомункула, но Кай их уже не слушал. Щеки горели, ногти впились в ладонь, носок сапога отбивал нервную дробь по ножке стула. Злость привычно выплеснулась из глубин сердца и разлилась кислотой по жилам. За те три месяца, что он жил у гномов, ее скопилось в нем слишком много. Хилым он себя не считал, уродливым тоже, и на лаванду с земляными червями его не тянуло. Если он и был гомункулом, то очень странным. Жизнь, подаренная колдуном Соломоном, казалась бесперспективной, так зачем было гадать о ее происхождении?

Блуждающий взгляд Кая остановился на гладкой металлической чаше с сахаром. С тусклого покатого бока посудины на него глядели искаженные в пропорциях, но узнаваемые глаза. Они были зелеными, как пластмассовая ручка ножа Кобальта. В его дорожденных снах зелеными были листья на деревьях, поля и луговины, а еще – море. Неожиданно он понял: желать появления Соломона можно было по одной простой, но важной причине.

Ему необходимо было увидеть прекрасную землю Риппетры.

Глава 2

«Пещеры легко впускают, но с трудом выпускают», – сказал Тиль, в первый раз инструктируя Кая по правилам безопасности. Тогда Кай его не понял, но по мере того как пещеры и уголь заполняли разум и превращали тело в горную породу, до него начинал доходить смысл и тех слов, и своего существования. Пещеры его не отпустят, Соломон не придет, а сам он рано или поздно превратится в гнома.

Слушая шаги Кобальта и Тупэ, раздающиеся впереди гулким эхом, Кай изо всех сил старался не отстать, однако тяжелая сумка неизменно тянула вниз, замедляя скорость. Гномы взяли с собой все инструменты, какие нашли, на случай, если буровое долото слишком глубоко застряло в породе, и его придется вытаскивать вручную. Ко всему, у него оторвалась подошва сапога, когда он в темноте едва не провалился в яму-водосборник. Кай успел отпрыгнуть, но торчащий из стены прут воткнулся в носок сапога и аккуратно отделил подметку, чудом не задев ногу. А кто-то еще говорил, что гномы хорошие сапожники. «Фуфло», – подумал Кай, приматывая подошву оторванным рукавом, так как веревки поблизости не оказалось. Догонять Тупэ и Кобальта пришлось бегом, рискуя в кромешной тьме сломать шею.