Сага о халруджи. Слепой. Книга первая

Сага о халруджи. Слепой. Книга первая
Вера Александровна Петрук

Когда Арлинг, племянник императора, решает бежать в другую страну, чтобы спасти от инквизиции возлюбленную, он не подозревает, что судьба приготовила для их любви тяжелые испытания. Потеряв зрение на дуэли, но получив необыкновенные способности и став хранителем тайного боевого искусства, он должен сохранить свою любовь и противостоять магии древнего ордена, готового уничтожить мир во имя нового бога. Первая книга из «Саги о халруджи».

Вера Петрук

Сага о халруджи. Слепой. Книга первая

Памяти мамы посвящается

Глава 1. Буря

– Эфа! Эфа! – надрывался мальчишеский голос, разлетаясь эхом по песчаным волнам Сикелийской пустыни. Смеркалось. Песок неторопливо остывал, мерцая золотыми искрами в лучах уходящего солнца, а тени дюн удлинялись, покрываясь глубокими морщинами сумерек. Гадюка давно скрылась в зарослях чингиля, но дети не отставали от стражника, уговаривая его поискать эфу в кустах. Ведь Сейфуллах, капитан каравана, щедро обещал пять султанов за каждую змею, пойманную в лагере.

Наемник колебался. Поймать эфу и получить за нее награду было заманчиво, но ловить по кустам юркую и опасную гадину после тяжелого дня не хотелось. Скорее бы сдать дежурство, выпить чаю с турьим жиром, перекинуться в кости с постовыми, да отправиться спать. Ведь завтра караван возвращался домой, в прекрасный город Балидет – жемчужину оазиса Мианэ и последнюю крепость Империи в Холустайских песках. Решив не трогать змею, стражник принялся разгонять детей по шатрам.

Притаившаяся в кустах эфа не стала медлить и ринулась к потрохам, оставленным поваром для духов пустыни. Суеверные кучеяры панически боялись злых пайриков, которые, как считалось, обитали в каждом бархане и устраивали путникам смертельные ловушки в виде зыбучих песков. Они же были повинны в высыхании колодцев и появлении губительных самумов, которые рождались далеко на востоке, за хребтами Гургарана. Вырываясь из горных недр красно-бурой мглой, песчаные бури вздымали могучие барханы пустыни, засыпая жгучим, раскаленным песком все живое, попадавшееся им на пути. Память о встрече с самумом оставалась до самой смерти.

Выскользнув из тени, Арлинг схватил змею за голову и отбросил ее далеко в дюны. Следом полетели и потроха. Халруджи не верил в пайриков и уважал обычаи кучеяров, но повар оставил объедки слишком близко к лагерю, что было небезопасно.

Повинуясь внезапному порыву, он пересек линию костров и взобрался на ближайший бархан. Волнующий запах пряностей, доносившийся из-под навеса, где готовили ужин, напомнил о городе. Десять долгих месяцев караван торговал в северных крепостях Сикелии, но, как бы ни манили сказочные края, путешественники уже давно грезили о жарком Балидете, приютившемся на краю оазиса реки Мианэ. На берегах когда-то грозной и неприступной реки рождались легкие бабочки-шелковицы, из куколок которых ловкие балидетские умельцы изготавливали невесомые ткани, проходившие сквозь перстень. А еще Балидет славился вином из плодов туранги, красивыми обсидианами и, конечно, женщинами, чьи талии были подобны молодому месяцу, губы – сладким плодам сикелийского тамариска, а волосы – лепесткам адраспана, нежным и шелковистым.

Для Арлинга Балидет был домом, потерянным в детстве и случайно найденным на пороге зрелости, откуда – сквозь облака и туман – виднелись седые вершины старости. Он знал, что по меркам кучеяров был еще молод, но порой ему казалось, что эти горы уже высятся перед ним непреступной громадой, которая вот-вот проглотит его, превратив в камень, такой же сухой и горячий, как песок Сикелии. Арлинг запутался в годах, словно паук в своей паутине.

Торговля прошла успешно. Восемьсот дромадеров несли тяжелые тюки с муслином и сафьяном из Фардоса, кипы вяленых и льняных тканей из Хорасона, пурпурные одеяла из Лаэзии, соль и посуду из Муссавората, леопардовые шкуры и хрусталь из Самрии, драгоценные камни и золото с рудников в Иштувэга, а также пушнину из далеких северных городов Согдарии. Изрядная доля товара предназначалась для выплаты ежегодной дани Согдарийской Империи, которая в незапамятные времена покорила города-государства Сикелии, объединив их в провинцию. Для пресыщенного роскошью Балидета выплата дани не была в тягость, а регулярные войска императора отпугивали воинственных керхов от торговых путей, которые словно артерии, несущие жизнь, пронизывали южные земли Империи.

Помимо дани верблюды везли еще один ценный груз – подарок капитана своей невесте Альмас, наследнице древнего и знатного рода Пиров. Умельцы из Иштувэга изготовили для самой красивой девушки Балидета декоративный сад, в котором земля и трава были сделаны из золота и серебра, а цветы и плоды из драгоценных камней. Сад наполняли чучела экзотических животных и механические фигуры птиц, певшие причудливыми голосами. Арлинг считал, что с животными было придумано зря, но Сейфуллах утверждал, что никто так хорошо не знал Альмас, как он, и что чучело павлина должно привести ее в особый восторг.

Молодой капитан тщательно подошел к вопросу охраны каравана, наняв сотню воинов, которые вместе с личной стражей Сейфуллаха составляли внушительную боевую силу в сто пятьдесят человек, вооруженных луками, копьями и саблями. У отряда было десять лошадей и семьдесят боевых верблюдов, на которых воины ехали поочередно. Люди Сейфуллаха были одеты в новые доспехи из кожи, войлока и тонких металлических пластин, отличавшихся особой прочностью. Старания Аджухама не прошли напрасно. Потраченные на охрану средства оправдали себя во время перехода по старому тракту Земли Сех, где давно и безраздельно господствовали кочевые керхи, известные агрессивным нравом.

Потери были невелики. Несколько человек получили ранения, да от каравана отбилось тридцать баранов. Опытные кучеяры знали, что это керхи угнали и спрятали скот в песчаных землянках, но недостатка в пище не было, и Сейфуллах решил не тратить силы на поиски, ведь до дома оставалось всего несколько дней пути.

Ветер стих, уступив место звенящей тишине, непривычной для вечерней Сикелии. В это время суток жизнь обычно громко заявляла о себе, стараясь наверстать упущенное за жаркий день время. Арлинг глубоко вдохнул, стараясь не пропустить ни одного запаха, еще раз внимательно прислушался и приложил ладонь к песку.

Что-то было не так. Наслаждаясь вечерней прохладой, он пропустил момент, когда пустыня замолчала. В воздухе по-прежнему витали стойкие ароматы цветущего чингиля, которые заглушали даже запах пота людей и животных, но странная тишина не давала покоя. Молчание песков могло быть предвестником непогоды. Или непрошеных гостей.

«Надо сказать Вазиру, чтобы выслал разведчиков», – подумал Арлинг, и, поправив повязку на глазах, стал спускаться к лагерю. Халруджи привык ко многим суевериям кучеяров, но их страх перед слепотой по-прежнему раздражал его, каждый раз напоминая, что нить, соединяющая его с миром зрячих, была очень тонка.

Едва слышный скрип песчинок заставил Арлинга насторожиться. По походке он узнал Гасана, одного из телохранителей Сейфуллаха. Уже не молодой кучеяр испытывал к халруджи отеческие чувства и следовал за ним повсюду, стараясь облегчить службу у капризного капитана каравана. Иногда Арлингу казалось, что если бы судьба столкнула его с таким заботливым опекуном раньше, в его жизни многое могло быть иначе.

– Поздно уже, – пробурчал старый воин. – Не отходи далеко. Гадюку видели.

– Я в порядке, – ответил Арлинг, пряча улыбку. – Что наш маг говорит о погоде?

Гасан повернулся к угасающей полоске заката. Он уже поужинал, и от него пахло острым бараньим супом и медовыми лепешками. Ветер слабо теребил его плащ и ерошил жесткие волосы, едва слышно скребя песчинками по обветренной коже. Арлингу казалось, что он слышал, как бежала кровь в венах старого стражника, но это, конечно, была игра воображения.

– Слава Омару, все спокойно, – сказал Гасан. Наклонившись, он подобрал с земли горсть сухой пыли и, пришептывая, бросил ее себе под ноги. Кучеяры считали, что песок лучше всех охранял от дурных вестей и сглаза, и рассеивали его по ветру тогда, когда Арлинг предпочел бы сплюнуть или постучать по дереву.

– Бури ушли на восток, сейчас не их время. Халдун, собачий сын, клялся бородой, что до самого Балидета небо будет таким же ярким и чистым, как сапфиры на парадном клинке капитана. Сладкоречивая гиена! Легко предсказывать погоду, когда сезон теббадов давно прошел. В одну безлунную ночь духи отправят этого паука к праотцам. Знаешь, сколько Сейфуллах заплатил ему за то, чтобы тот согласился оставить работу в храме и разделить с нами… хе-хе… трудности пути?

Арлинг покачал головой, надеясь, что поблизости нет соглядатаев Халдуна, походного мага, и поспешил перевести разговор на другую тему.

– Ты не видел Вазира? Нужно послать людей на разведку. Как-то странно тихо, не замечаешь?

В этот момент грянули тамбурины, и звонкий голос певца тоскливо вывел первые слова протяжной песни. Люди готовились провожать последнюю ночь в пустыне – большой праздник для любого кучеяра, возвращавшегося из долгого путешествия.

Гасан рассмеялся, но прислушался. Арлинг кожей чувствовал, как старый воин пытался различить что-либо кроме музыки и гула толпы, собравшейся вокруг артистов.

– Напрасно стараешься, – прервал он его. – Вокруг действительно слишком тихо, поверь мне. И это странно. Ветра нет, пески не скрипят, насекомые не летают…

Гасан еще некоторое время слушал ночные звуки, но потом махнул рукой.

– Ты, конечно, слепой, и слышишь, наверное, лучше меня, но сейчас у тебя нервы шалят. Или воображение разыгралось. Смотровые вернулись всего полчаса назад. На многие сали вокруг все спокойно. К тому же, капитан велел усилить посты. Люди будут гулять, мало ли что случится. Расслабься и не тревожь лишний раз этого пса Вазира. Чтоб ему журависом обкуриться, да в песках сдохнуть!

Арлинг не ответил и подумал о том, что Гасану следовало бы осторожнее отзываться о начальнике стражи. Сейфуллах уже несколько раз намекал ему на отставку, больше доверяя льстивым речам Вазира, чем опыту старого воина.

– Так он у капитана? – уточнил Арлинг, уже зная ответ. Где еще Вазир мог курить журавис, как не у Сейфуллаха, который за долгое путешествие пристрастился к наркотику настолько, что халруджи всерьез подумывал о некоторых радикальных мерах, которые он предпримет, когда караван вернется в Балидет, и мальчишка сложит с себя обязанности капитана. Например, обливание ледяной водой и порошок из ракушек зинари натощак вполне подойдут для лечения избалованного юнца, который за десять месяцев успел изрядно помотать ему нервы.

– Оставь эту идею, Арлинг, и не вздумай отправляться в пустыню сам, – рассердился Гасан. – Конечно, этот шакал у капитана. Лижет пятки ему самому, а заодно и другим купцам. Их там, в шатер, набилось, как песка в мои сапоги. Лучше сыграем в кости, а постовые пусть делают свою работу. В конце концов, им за это платят. Прости, забыл, что ты за идею служишь. Никогда не понимал, зачем тебе это надо. Так ты со мной?

– Нет, Гасан, я лучше пойду спать, завтра будет трудный день, – солгал Арлинг, похлопав вояку по плечу. Ему было жаль старика. Он еще был силен, но годы неуклонно давали о себе знать. Возможно, это станет его последним путешествием – доносчиков в лагере хватало.

Арлинг проводил стражника до навеса, где собрались охрана Сейфуллаха. Он испытывал сильное искушение воспользоваться правом первого слуги капитана и отправить несколько человек на разведку. Тем самым, испортив себе остаток дня. Вспыльчивый начальник стражи, наверняка, усмотрел бы в этом личное оскорбление.

«Ладно, пусть сегодня все будет правильно», – решил халруджи, перешагивая через натянутые веревки шатров и навесов. Они едва ощутимо дрожали в потоках теплого ветра, постанывая от прикосновений мелких песчинок, рассыпанных в воздухе. Идти в шатер Сейфуллаха не хотелось.

«Ведь проблема не в том, что начальник стражи откажется послать смотровых еще раз», – подумалось ему. Вазир, который стремился любым способом занять теплое место при дворе Аджухама в Балидете, несомненно, отправит целый отряд прочесать окрестности вплоть до самого города. «Проблема в том, что ты устал от этой игры», – заключил Арлинг и внезапно остановился. Это были опасные мысли, которые следовало немедленно развеять по ветру. Если он и дальше будет допускать их, то три года службы у Сейфуллаха превратятся в чистые листы его жизни.

Сейфуллах Аджухам, как и подобает капитану каравана и сыну главы Торговой Гильдии Балидета, разместился в просторном шатре, в котором умещались приемная, три гостиных, спальная, кабинет, столовая, оружейная и небольшое помещение для личного слуги, то есть, для Арлинга. Роскошь, от которой халруджи отвык за годы жизни в Сикелии, раздражала его не меньше, чем повязка слепого.

Пустыня не изменила своего поведения, по-прежнему настораживая непривычным молчанием. На миг ему показалось, что он услышал крадущиеся шаги песчаного льва в зарослях чингиля, но звук был слишком невнятным, чтобы с точностью определить его происхождение. Да и от кустов его отделяло приличное расстояние в сотню салей.

Арлинг почувствовал на себе взгляд раньше, чем осознал, что за ним наблюдали.

Перед шатром Сейфуллаха стоял молодой нарзид, привязанный к столбу за кражу сладостей, которые капитан вез для невесты. И хотя мальчишка едва притронулся к леденцам и даже не вскрыл ларец с рахат-лукумом, Аджухам велел выбросить лакомство псам, а нарзида оставить до утра без одежды, чтобы холод и песчаные москиты на всю жизнь отбили у него охоту к воровству. Но слуге повезло. Ночь была безветренной и теплой, а из лагеря, похоже, улетела последняя муха. Вазир считал, что Сейфуллах проявил ненужную мягкость, отказавшись рубить мальчишке левую руку – обычная участь, которая ожидала всех воров в Балидете. Халруджи был против таких мер, но хорошая порка слуге бы не помешала.

Арлинг не любил нарзидов. Среди прислуги каравана их было немного. Они отличались ленивым нравом, и в путешествия их брали неохотно. Глупые и нечистоплотные нарзиды получали медяки за грязную работу, которую не стал бы выполнять даже самый бедный из кучеяров. Поселения нарзидов имелись почти в каждом городе Сикелии, но больше всего их было в Балидете.

Сейфуллах, который окончил Торговую Академию Самрии и любил блеснуть эрудицией, рассказывал Арлингу, что нарзиды были остатками малочисленного дикого народа, когда-то давно спустившегося с Гургаранских гор из-за наступления холодов. Новые соседи были слишком ленивы, чтобы возделывать капризную почву оазиса Мианэ, и слишком глупы, чтобы заниматься торговлей – главным делом жизни любого кучеяра. Поэтому они оседали в городах, выполняя черновые работы. Денег, которые им платили, хватало на выпивку и дешевые развлечения – главное дело в жизни любого нарзида. Они часто попадали в долговое рабство или продавали детей, чтобы добыть денег на очередную порцию моханы, сладкой сикелийской водки. Нарзиды были грязны, безграмотны и не имели ни малейшего представления о морали, чести и справедливости. Прикосновение к нарзиду могло навлечь несчастье, впрочем, как и случайный взгляд на неприкрытые повязкой глаза слепого. Такое сравнение Арлингу не нравилось и усиливало его неприязнь к горцам.

Он хотел пройти мимо столба, но нарзид окликнул его по имени. Это было дерзко. Не каждый купец в караване мог позволить себе так к нему обращаться. Стража у шатра капитана, наконец, заметила Арлинга и напряженно замерла. Неприязнь Вазира к личному телохранителю Сейфуллаха была хорошо известна в лагере, и многие мечтавшие о карьере воины старательно ему подражали.

– Эй, господин! – снова закричал нарзид.

От него воняло так сильно, что халруджи захотелось зажать нос платком, прежде чем приблизиться к столбу.

– Если будешь кричать, я позову начальника стражи, и в Балидет ты приедешь уже калекой, – пригрозил он, жалея, что приходится общаться с рабом на глазах у скучающей охраны. В лагере о нем и так ходило достаточно сплетен.

– Смилуйтесь, добрый господин, – заскулил мальчишка, запоздало склонив голову, за что Арлинг был ему благодарен. Как только нарзид открывал рот, вонь усиливалась троекратно. Для обостренного обоняния халруджи она была почти нестерпимой.