В клешнях черного краба

Я вдруг обнаружил в глазах Осимы настороженность с подмешанным укором.

– А вы, Минамото-сан, это… Вы вот так вот к нам прибыли?

– Что значит «вот так»?

– Вы без формы приехали?

Ах вон оно что! Его смутило то, что я в штатском. Конечно, я приехал «вот так»! Зачем мне было переться сюда в толстенном кителе, от которого я издыхаю в саппоровском пекле, если я собирался провести тут одну-единственную воспитательную беседу с человеком, который совершенно спокойно может потерпеть мои джинсы и тенниску? Форма ждет меня в моем шкафчике в управлении, я в нее собирался в понедельник влезть.

– Да, я приехал без формы. Я вас что, шокирую?

– Меня – нет, но нам предстоят контакты с российской стороной.

– Вы связались с консульством?

Генеральное консульство находится в Саппоро. С ельцинских времен ребята там работают неплохие, но когда случаются какие-нибудь инциденты с рыбаками и прочим в дипломатическом понимании люмпеном, вытащить их на место преступления – целая проблема. Кроме того, не только дипломаты, но и сами морячки не особо стремятся к этим встречам. Но это когда дело касается выбитых по пьянке какому-нибудь японцу передних зубов или кражи в универмаге пачки колготок. Сейчас же вариантов не было, об убийстве российского подданного информировать консульство мы обязаны.

– Еще нет. Сегодня суббота, я думаю, там только дежурный. Во всяком случае, раньше понедельника здесь никто не появится. Но есть, правда, Игнатьев…

– Ладно-ладно, капитан. Прикажите связаться с управлением – пусть вышлют мне мой мундир, если уж вам так приспичило.

– Мне не приспичило, я о вас забочусь.

– Угу, обо мне, обо мне…

Я вдруг вспомнил таинственного наблюдателя в окне гостиницы.

– Кстати, об Игнатьеве. Он ведь тоже в «Минато» живет?

– Да, номер четыреста пятнадцать. У его переводчика Нариты – четыреста шестнадатый. Мы должны определиться, где проводить опрос.

– Этот Игнатьев – шишка большая?

– Начальник какого-то управления их госкомитета по рыбе. Я думаю, что в управление его пока вызывать не надо.

– Согласен. Я даже готов с ним переговорить в отеле. С?Наритой тоже. Может, даже с ними обоими сразу.

– Остальных будем вызывать в управление?

– Ресторанных товарищей и местных жителей – думаю, да. А с рыбачками поедем разговаривать на судно, так будет лучше.

– Как скажете.

– Начнем после обеда – пускай они поспят. Сейчас все равно от них толку не будет. А пока давайте показывайте, что здесь к чему. Я покручусь здесь до десяти, а потом поеду разбираться с этим, как его… вы утром сказали…

– С?Елизаровым. Он у нас на предварительном содержании. Его надо еще раз допросить и отвезти в иммиграцию – пускай они потеют. Я полагаю, что нам сейчас заниматься им не с руки.

– Я сам посмотрю, с руки или не с руки, хорошо? Если вы, капитан, не возражаете, конечно.

Не люблю я этих инициативных местных. Конечно, я сам прекрасно понимаю, что усложнять сейчас свою жизнь лишними разбирательствами с морячком, сошедшим на берег без бумаги, совершенно ни к чему. Но Осима не должен – как там Ганин учил? Лезть раньше папаши в огонь, так, что ли?

Пока мы кружили вокруг гигантского стола, эксперты продолжали фотографировать остатки вчерашнего пиршества и упаковывать каждую тарелку с объедками в отдельный пакет. Недоеденного осталось прилично.

На месте, где сидел Грабов, тарелок уже не было. Я сел на его стул. Значит, слева был Игнатьев, справа – Мацумото. Вот Грабов берет – чем, кстати, берет, вилкой или палочками? – ломтик фугу, который неведомый пока доброхот присыпал чем-то вроде цианистого калия. Вот он запихивает его в рот, жует, глотает. Вот его поражает исключительной силы спазм. Боли пока никакой нет, просто каменеют мышцы сначала горла, следом – нижней части лица. Затем холодные металлические клещи зажимают грудную клетку, ноги становятся ватными, руки – бумажными, глаза начинают вылезать из орбит. И только в самом конце этого экзотического шоу в поэтике немецкого экспрессионизма жертву пронзает неимоверной остроты боль, но испытать ее ей суждено лишь на мгновение.

Подошел Осима.

– Вот именно здесь он и сидел.

– Чем он брал фугу, вилкой или палочками?

– Палочками Грабов пользоваться умел – в Японии он давно стал своим человеком. Вчера ел как палочками, так и вилкой. И то и другое сейчас в лаборатории. Конкретно фугу, по показаниям свидетелей, он брал палочками.

– Пойдемте в кухню.

Кухня была самой обычной и ничем не примечательной. Стандартные металлические столы для разделки продуктов и приготовления блюд, две восьмиконфорочные плиты, три огромных холодильника, шкафы с утварью. С ночи все пищевые запахи уже растворились, сейчас в кухне пахло только прогорклым растительным маслом из двух огромных сковородок.

– Что здесь жарили?

– Вчера подавали темпуру и карааге, – отрапортовал Осима, захлебываясь слюной.

Упоминание обжаренных в тесте кусочков рыбы, овощей и курицы, очевидно, напомнило Осиме о том, что он толком не завтракал. Я же вспомнил о вчерашних спагетти с лососем и гребешком и тоже с трудом подавил прилив слюны во рту.

– Вы завтракали, капитан?

– Да так, если это можно назвать завтраком…

– Давайте пойдем поедим чего-нибудь. Не будем мешать вашим ребятам, они без нас лучше справятся.

– Я думал, может, сейчас опросить Осаку… – замялся Осима.

– Он спит?

– Да. У него здесь что-то типа квартирки.

– Вот и пускай спит. Время пока терпит. Единственное, что нужно сделать немедленно – это позвонить в порт и приказать пограничникам не выпускать «Пионера» ни под каким видом.

– Я это сделал еще ночью, господин майор.

Вот такие вот инициативные ребята работают у нас на местах!

Мы с Осимой вышли из темного ресторана на свет божий, дошли до «Северо-Тихоокеанского» банка и расположились по соседству, в «Макдоналдсе». Жидковатый, но горячий кофе и вчерашний, но еще вполне сносный яблочный пирожок освежили мои зачахшие за последние часы внутренности. Осима уплетал двойной чизбургер под холодный «Спрайт» и вводил меня в курс дела, не дожидаясь файла от Аоямы.

По словам Осимы, главным оппонентом Грабова в Немуро был Игнатьев. Конфликты между ними начались два года назад, когда Игнатьев сменил отработавшего на этом месте некоего Леонтьева, который, как сказал Осима, вернулся в Москву и тут же был посажен на пять лет за какие-то махинации с выделением квот на добычу лосося какому-то рыбацкому кооперативу из Приморского края. У Леонтьева никаких проблем с Грабовым не было, и Осима считает, что покойный капитан щедро оплачивал наивное неведение московского инспектора.

Игнатьев повел себя иначе. Он сразу же вступил в конфликт с Грабовым, начал требовать от него разрешение на вылов, экспортную документацию и разные финансовые декларации, необходимые в таких случаях. Его предшественник никогда этих документов с Грабова не требовал, и первые месяцы на судне Грабова, а также еще на нескольких судах, которые он фактически содержал, стояла легкая паника. Игнатьев приезжал в порт к приходу «Пионера Сахалина», запрещал портовым службам выгружать краба и добился-таки того, что Грабов стал предъявлять ему бумаги. Осима уверен, что бумаги эти настоящие, ибо Игнатьев кривился, но принимал их и давал разрешение на разгрузку.

Из слов Осимы следовало, что, кроме Игнатьева, напрямую заинтересованных в устранении Грабова в ресторане вчера ночью не было. Игнатьев сидел по левую руку от капитана и без труда мог в пьяной суете посыпать рыбу ядом.