Камера смертников

Да разве только в именах дело? Нельзя дать поселиться в штабах атмосфере подозрительности и страха, всеобщего недоверия – страшно воевать, не доверяя своим командирам, а позволить вновь вспыхнуть и, подобно эпидемии чумы, прокатиться по воюющей армии волне репрессий просто смерти подобно. Военная разведка просто обязана встать заслоном.

Где же выход, в чем он? Проводить работу, не ставя о ней в известность руководство, уже нельзя, но нельзя и давать повод наркому подозревать в измене всех и вся.

За окнами незаметно рассвело, серое морозное утро встало над городом, покрытым снегом второй военной зимы…

* * *

Пулю в спину Антон получил уже перейдя границу и оказавшись среди своих: немецкий снайпер целился в левую лопатку, чтобы попасть прямо в сердце, но то ли Волков удачно повернулся в момент выстрела, то ли неожиданно дрогнула у немца рука, однако пуля вошла в спину справа.

Пограничники на шинелях вынесли Антона к машине, доставили в госпиталь, где ему сделали операцию. Через пару дней, когда он пришел в себя, хирург подарил ему маленький кусочек свинца, прилетевший с той стороны границы. Волков бережно спрятал маленькую тяжелую остроносую пулю и потом, вернувшись домой, хранил ее в коробочке вместе с орденами и медалями.

Правда, вернулся домой нескоро – рана долго и трудно заживала, мучили боли в спине, приходилось заново учиться сидеть, стоять, ходить…

Бессонными ночами в госпитале он думал о том, что же случилось с девушкой по имени Ксения, работавшей с ним в одной группе: она бесследно пропала, так и не появившись на условном месте встречи в последний день его пребывания в оккупированном немцами польском приграничном городке. Как ее звали на самом деле, каково ее настоящее имя? Вряд ли ему когда-либо придется это узнать – для него она навсегда так и останется Ксенией. А второй разведчик, страховавший Антона, сумел уйти из сетей немецких облав и продолжал начатую товарищами работу.

Все имеет свой конец и начало – раны стали заживать, Волков уже выходил гулять в парк, радовался первому снегу, красногрудым снегирям, перелетавшим с ветки на ветку, морозному солнцу, возможности спокойно разговаривать с окружающими, есть, пить, спать, не прислушиваясь к шорохам за дверью палаты – как же все-таки хорошо, когда ты жив и находишься среди своих.

Новый год он встречал в Москве. Племянники, радостно визжа, висли на нем, и Антон, скрывая гримасу боли, весело кружил их по комнате. Тепло и уютно дома: тетя, хлопочущая на кухне, мама, младший брат Вовка, сестра, ее муж… С боем курантов подняли бокалы, второй тост был за возвращение и награду – новенький орден Красного Знамени, привинченный к гимнастерке Волкова.

Муж сестры Иван, работавший в Наркомате иностранных дел, рассказывал о недавно прибывшем в столицу новом шведском после – Сверкере Острёме, о дуайене дипкорпуса, немецком после Шуленбурге и разговорах среди дипломатов о его симпатиях к России.

– Без конца болтают о войне, – попыхивая папиросой, доверительно сообщил он Антону. – Некоторые дипломаты считают, что мы боимся Гитлера и заискиваем перед ним, готовы во всем уступать, лишь бы он не нападал. А я считаю, что капиталисты уже основательно начали драться между собой и скоро просто перебьют друг друга!

– Дал бы то бог, – отделался шуткой Волков. – Я слышал, любимого Гитлером Вагнера ставят? Правда?

– Правда, – сердито отмахнулся Иван, – одних дипломатов это откровенно забавляет, а других столь же откровенно раздражает.

– А тебя?

– Не знаю, – Иван примял в пепельнице окурок и пожал плечами. – Я мелкая сошка: чего скажут, то и делаю, но люди у нас в наркомате подавлены, неспокойны. Тебе и это могу сказать…

На службе Волков нашел генерала Ермакова мрачным и очень озабоченным. Поздравив Антона с возвращением, выздоровлением и полученной наградой, Алексей Емельянович приказал принять к производству дела и готовиться к новой дальней спецкомандировке. Но помешала война. Волков с группой срочно вылетел в немецкий тыл для выполнения спецзадания и просто чудом сумел вернуться.

В первые же дни пал Вильнюс, затем Минск. Враг, не считаясь с потерями, рвался к Смоленску и на Москву. Мнение товарища Сталина, что немцы при начале военных действий бросят свои основные силы на юго-восток – к украинскому хлебу, углю и нефтяным районам, – не оправдалось. Верным оказался расчет Генерального штаба РККА, заранее предупреждавшего об ударе в сердце России – на Москву. Начались воздушные налеты на столицу. Вражеские самолеты сбрасывали по шесть бомб парами, и их взрывы сотрясали город – бум-бум, бум-бум, бум-бум.

К октябрю сорок первого Москва опустела, формировались дивизии народного ополчения. Потом был разгром немцев на подступах к столице, катастрофа под Харьковом и жуткое поражение в Крыму, когда герой Гражданской войны Василий Книга пытался в конном строю атаковать немецкие танки. Книгу вывезли раненым на самолете, а конница погибла. Враг прорвался к Волге, вышел на Кавказ, произошли крупные неудачи под Ленинградом.

– Не было бы Харькова, не случилось бы и Сталинграда, – бросил однажды в начале сорок третьего Ермаков в доверительном разговоре с Волковым.

Антон неоднократно просился на фронт, но все его рапорта неизменно оказывались на столе у генерала Ермакова.

– Работай здесь, – словно припечатывал он тяжелой ладонью к столу очередной рапорт. – И в тыл к ним тебя пока не пошлю. Помни – ты военный разведчик!

И Волков работал. Выезжал в командировки, выявлял заброшенных врагом агентов, готовил людей для разведки в глубоком тылу врага.

Получив у Козлова материалы по выходившей в эфир немецкой агентурной станции с позывными ФМГ, Антон положил перед собой чистый лист бумаги, карандаш, закурил папиросу и начал размышлять. Его тревожило, что абвергруппа 205, радиоцентр которой вызывали для связи вражеские агенты, готовила свои «кадры» для глубокого внедрения, для ведения разведки в нашем дальнем тылу.

Сколько времени враги уже находятся здесь? Ориентироваться на то, что службы радионаблюдения впервые засекли их в эфире всего несколько дней назад, нельзя – они могли молчать очень долго, ожидая своего часа и, получив условный сигнал, начать действовать, включиться в проведение спланированной немецкой разведкой операции. Какой? Каковы ее цели, направленность? Что они передают своим хозяевам?

Дешифровщики пока топтались на месте, мучаясь над колоннами цифр перехваченной вражеской шифртелеграммы. Что за этими цифрами? Если враг осел достаточно давно, еще в прошлом году или в самом начале войны, то отыскать его окажется весьма сложно – он успел прижиться, приобрести необходимые документы и связи, «врасти» в обстановку, словом, стать привычно незаметным для окружающих. Иначе их давно бы уже выявили. И что означает предположение службы пеленгации о перемещении рации во время сеанса связи? Работали из двигавшегося по дороге автомобиля?

Восточный пригород Москвы – это огромный Измайловский лесопарк, с его лучевыми просеками и спрятавшимися за высокими сугробами дачами, множество мелких деревень, уходящее на Горький шоссе, лесной массив, начинающийся почти сразу за Преображенским, Перово, Кусковский парк со старинной усадьбой, Люблино, Капотня. А других населенных пунктов сколько – Беседы, Мильково, Алексеево, Кишкино, Денисьево, Выхино, Косино, Плющево, Калошино…

И среди всех них, как иголку в стоге сена, надо отыскать затаившуюся вражескую агентурную станцию. Когда она вновь выйдет в эфир, в какой день, в какое время и в каком месте?

Если враг использует для передвижения во время передачи автомашину или повозку, то в следующий раз рация может объявиться уже совсем в другом районе, и тогда круг поиска неизмеримо расширится. Немецкие агенты тоже не дураки – они прекрасно понимают, чем и как рискуют, входя в эфир рядом с Москвой, поэтому они могут начать скакать как зайцы, стараясь бесконечно менять места, запутывая след.

Перемещение рации во время сеанса говорит еще об одном – станция работает от батарей. Очень долго они храниться не могут, а это косвенно указывает на относительно недавнее присутствие здесь пособников немцев. Однако как быть, если батареи им доставили курьеры или сбросили с самолета в условном месте? И все же это еще одна нитка: батареи в конце концов сядут и агенты волей неволей будут вынуждены искать способ получать питание для рации. Появится шанс обнаружить ее точное местоположение. Но у них может иметься аккумулятор. Вот чертова загвоздка!

А если попробовать зайти с другой стороны – кроме раций существуют люди, которые стучали на ключе, вызывая радиоцентр абвера. Наверное, в первую очередь необходимо тщательно проверить всех недавно прибывших в Москву в командировки и на постоянное место жительства, а также недавно вернувшихся из эвакуации. Правда, таких людей наберется немало, а потом придется еще более расширять круг проверяемых лиц, добираясь до тех, кто появился здесь с началом войны или не уехал, не оставил город в сорок первом. Надо не забыть и прибывших по демобилизации.

Что ж, тогда будем подключать к поиску военкоматы и территориальные отделы милиции, естественно, полностью не раскрывая причин интереса государственной безопасности к проверяемым. Тяжелая предстоит работа, напряженная, но сделать ее необходимо в самые сжатые сроки.

Одновременно подготовим и пошлем запросы за линию фронта – пусть сообщат все имеющиеся данные на тех германских агентов, которые готовились к заброске в наш глубокий тыл. Еще раз проработаем самым внимательным образом материалы по уже выявленным и задержанным немецким разведчикам. Не может такого быть, чтобы где-нибудь да не нашлось хотя бы маленькой зацепочки, потянув за которую можно вытащить на свет всю вражескую цепочку.

Глава 2

Радиостанция в Барановичах передавала музыку из фильма «Голубой ангел». Красивого тембра голос пел «Лили Марлен»:

И когда твой милый голос призовет,
То даже из могилы поднимет, приведет,
И тень моя тогда опять,
Как прежде, сможет рядом встать
С тобой, Лили Марлен!

Клюге хрипловато мурлыкал себе под нос, подпевая динамику, но заметив, как недовольно покосился на него оберфюрер, замолк. Сидевший рядом Эрнест Канихен только чуть усмехнулся и закрыл лицо иллюстрированным журналом с полуобнаженной красоткой на глянцевой обложке.

Ровно гудели моторы транспортного юнкерса. Внизу, черточками на снегу, виднелись деревья густых лесов, нитками вились между ними узкие дороги, выводившие к заваленным снегом селениям.

«Беларутения», – вспомнив новое название Белоруссии, желчно усмехнулся смотревший в иллюминатор Бергер. Ему было интересно: удастся или нет хотя бы заметить следы партизан на снегу, следы тех самых лесных бандитов, о которых он так много читал в донесениях, приходящих в РСХА – главное управление имперской безопасности.

Самих партизан он увидеть даже не надеялся, они наверняка хорошо замаскировались и прячутся при звуке самолетных моторов, а вот если удастся разглядеть следы, можно с полным основанием говорить об этом на совещаниях, утверждая, что в борьбе с лесными бандами авиация используется недостаточно эффективно.

Не зря он решил не связываться с поездами – они теперь тащатся жутко медленно, а нетерпение Этнера и рейхсфюрера Гиммлера слишком велико. Да и безопасней самолетом – Ганденмюллер, статс-секретарь министерства транспорта, хотя и любимец фюрера, но все же получил от него приличную взбучку за беспорядки на железных дорогах и отсутствие на них должной безопасности движения. Бедный статс-секретарь, ему совершенно нечем оправдать то, что поезда теперь частенько идут от Варшавы до Минска по четверо суток.

Вглядываясь в снежный покров далеко внизу, Бергер решил по примеру англичан применить в борьбе с партизанами воздушное фотографирование лесов с различных точек. Нет, англичане не боролись ни с какими лесными бандами, но хитроумный толстый сэр Черчилль еще в прошлом, сорок втором году, приказал сосредоточить все наземное фотографирование в разведывательных целях в руках военно-морской разведки. Правильно, правь, Британия, морями. Но глупо не использовать уже удачно найденное и применяемое противником.

И вообще, Лондон, наверное, сейчас напоминает большой великосветский раут: все высокопоставленные беглецы из множества стран собрались там – король Хокон, королева Нидерландов Вильгельмина, король Греции Георг, король Югославии Петр, герцогиня Люксембургская Шарлотта, глава правительства свободной Франции Де Голль, бывший президент Чехословакии Бенеш, бывший президент Польши Рачкевич. Конечно, в большинстве это политические трупы, но как заманчиво сделать из них трупы физические, а немецкие бомбы, как назло, еще никого из «бывших» не нашли…

Летчики выключили музыку, моторы загудели сильнее, самолет начал разворот, заходя на посадку. Бергер впился взглядом в иллюминатор, стараясь разглядеть посадочную полосу. Сзади завозились Клюге и Канихен, которых он, как личную охрану, повсюду таскал за собой.

Внизу мелькнули домики, казавшиеся маленькими и приземистыми, несколько автомобилей, широкое поле с темневшими на его краю перелеском – убогая картина, совершенно не радующая глаз.

Самолет слегка тряхнуло – колеса шасси коснулись посадочной полосы. В салон вышел один из пилотов, готовясь открыть люк и спустить трап.

– С благополучным прибытием, господин обер-фюрер, – улыбнулся он, проходя мимо Бергера. Тот в ответ только сухо кивнул, застегивая длинное кожаное пальто с пушистым меховым воротником.

Открылся люк. Ступив на узкую ступеньку трапа, Бергер почувствовал, как в лицо ударил порыв ледяного ветра; сразу стянуло кожу, губы сделались немыми и непослушными. От автомашины, стоявшей почти под крылом самолета, придерживая фуражку, навстречу ему торопился фон Бютцов.