– Героем хотел стать.
– Вот еще! А почему он тогда начал заикаться?
– Я сколько его помню, он всегда заикался.
– А, ну тебя, Фому неверующего! Ни во что не верит! А ты, Настя, поверила?
– Глядя на эту жуткую лесопилку, легко поверить в привидений, – ответила она, на ходу заплетая волосы в косички.
– Настя, ты – наш человек.
– Спасибо. – Настя взглянула на меня и подмигнула. – И где поселок?
– Его и поселком трудно назвать. Домов десять. Не больше.
Поселок был в таком же состояние, что и лесопилка. Опустевшие и безликие домики, без окон, с прогнившими крышами, на которых сидели и каркали жирные вороны, с перекошенными заборчиками, заросшими травой, крапивой и репейником. Но это было не самым ужасным; мертвая тишина – вот отчего бегали мурашки, когда мы шли по поселку, который со временем превратиться в миф, в прах давно ушедших дней. Ни лая сторожевых псов, ни плача, ни криков, ни музыки, ничего из тех привычных звуков, что сопровождают жизнь живых, задают ритм и такт.
– И как вы тут играете в прятки? – Настя вся съежилась.
– Чем страшнее, тем веселее, – сказал Степан и засмеялся, нарушив монотонное завывание южного ветра в затхлых дворах домов.
– В таких ситуациях обычно нет выбора, – заметил я, – если не пойдешь играть на лесопилку, тебя быстро запишут в труса. А кому охота быть трусом? Никому!
– Правда, после того случая с привидением, мы – как и другие ребята – стали реже здесь появляться. Никто не желает знакомиться с привидениями.
– Все испугались того, кого не существует.
– Приведение существует! – возразил Степан.
– Нет!
– Да!
– Нет, нет, нет!
– Да, да, да!
– Приведений тут нет.
– Еще одна!
– Приведений тут нет, потому что Соловьева, скорее всего, напугал ваш друг, «Дитя тьмы».
– С чего ты это взяла?
– А ты подумай! Он бродит по Земле и находит себе уединенное место, домик в лесу. Живет себе, поживает среди этих развалин, ни о чем не думает. И тут раз – прибегает свора парней. Они нарушали его покой, его одинокую жизнь. Он думает, как от вас избавиться, чтобы вы случайно о нем не узнали. Придумывает, что лучший способ напугать вас. И пугает! А что, проще просто надеть на себя белый балахон или простынь и испугать до смерти Соловьева.
– А что… может, так и было. – Степан задумался; как и я в принципе: в ее словах была доля правды, и от этого нельзя было отмахнуться, как от назойливой мухи в летную жару. Вообще, Настя поразила меня своим проницательным умом; и почему мы со Степкой сами не догадались об этом.
– Он, по всей видимости, считает, что эти заброшенные земли – его дом, который он должен защищать от посторонних лиц, – поставила точку в своих суждениях Настя.
– Скоро я выясню, что он там считает, – заявил Степан.
– Размечтался! – съязвил я.
– Вот увидишь, он мне все выдаст.
– Ну-ну.
– Не веришь?
– Пока нет.
– А зря. Спорим? – предложил Степка.
– На что?
– На пачку сигарет.
– Каких?
– «Альдарадо».
– По рукам! – Мы пожали друг другу руки; я виновато посмотрел на Настю, которая в свою очередь с осуждением смотрела на меня. – Мы не курим, только балуемся.
– Как же!
– Ты не пробовала? – спросил Степан.
– Нет. И не собираюсь, – ответила Настя и заключила, что это бесполезная и отвратительная привычка.
– Так говорят те, кто ни разу не курил, – парировал Степка. – Но ничего, мы тебя научим.
– Щас!
– Тебе еще понравится. Всем нравится курить.
– Я не как все.
– Смотрите! – крикнул я и указал рукой на небо, забранное пушистыми облаками, в котором кружили птицы и еще какой-то странный силуэт.
– И что мы должны увидеть? – Степан приложил правую руку ко лбу, чтобы лучше смотреть на парящие облака.
– Кажется, я вижу, – сказала Настя. И спросила, посмотрев на меня. – Это он?
Различить кто-то там парил на высоте тысячи метров, по сути, невозможно, поэтому я принял решения: спрятаться в густо поросшей траве (на всякий случай, как говорится). Мы долго пролежали в траве, наблюдая за птицами, танцующими вальс в бездонной вселенной, окруженной ветрами, солнцем и туманом от постоянно плывущих облаков-путешественников.
– По ходу, Санька, ты обознался, надо топать дальше.