Университеты

Сдержав гнев, Его Светлость склонил голову. Будучи потомком столь славного рода, влачить жалкое существование на крохотную пенсию учителя химии и подработки репетитора… как это унизительно! Плебеям хватило бы этих жалких сумм, но нужны деньги на достойную одежду, на работу в архивах и…

… о, его день придёт!

– Опять пилюли забываете пить, месье Трюшо? – раввин укоризненно покачал головой, – Ничего, ничего… так что? Вы согласны? Вот и хорошо! Давид будет очень рад, он крайне высокого мнения о ваших способностях! Если бы не… Ну, до свидания, месье Трюшо! И не забывайте о пилюлях!

Сознание герцога будто разделилось, и одна его часть принялась размышлять о виденном у антиквара подсвечнике семнадцатого века, который он теперь сможет выкупить, другая…

… вела тело по улице Розье, что в квартале Тампль, кивками отвечая на приветствия представителей низших классов, с горечью осознавая уровень своего падения. Он, герцог Бекингем, долженствующий жить в Бекингемском[19 - Он же Букингемский.] дворце или как минимум в одном из особняков предместья Сен-Жермен, прозябает в квартале Тампль, обители жидов, эмигрантов и…

… рабочих!

Аристократическое чело Его Светлости, полное высоких дум, вызывало трепет и…

– Па-аберегись! – и тележка старьевщика, влекомая осликом, проехала мимо, обдав затхлыми запахами лежалого тряпья и каких-то отбросов, задев герцога бортиком.

Резко развернувшись, Бекингем в бессильной ярости стукнул тростью по ободу колеса и замер, глядя на куль со старьём, поверх которого, придавленная разным хламом, лежала кипа газет с грубой бородатой физиономией крупным планом. Бородач с куля кривился насмешливо, с вызовом плебея, взлетевшего на самый верх и занявшего…

… чужое место.

– Чужое, – повторил Его Светлость, хмуря лоб и крепче сжимая рукоять трости. Постояв так некоторое время, он кивнул своим мыслям и зашагал по улице, но уже не отстранённо, а внимательно оглядываясь по сторонам. Выглядело это подчас несколько странно, когда остановившись, Его Светлость вглядывался в свежие царапины на штукатурке, или в облезлую герань, стоящую в окне.

– Сам город говорит со мной, – лихорадочно прошептал герцог, кусая губы, – он… он признал меня! Зовёт!

Прогулка по Тамплю более не казалось Его Светлости недостойной, плебейской, низкой…

– Если даже бедные кварталы признали меня, – шептал он, – сами камни, сам дух Парижа!

Ранее тяготящийся такими променадами, Его Светлость внезапно понял, что аристократическими местами для прогулок должно считать те, где изволит прогуливаться Он! И если Ему угодно прогуливаться по улице Розье, мимо жидовских и арабских лавок, то самим своим присутствие он освящает эти тёмные узкие улицы, делая аристократическими.

– Я, – выговорил Бекингем с великолепным чувством собственного достоинства, – более человек предместья Сен-Жермен[20 - "Человеком Сен-Жерменского предместья" называли представителей старой знати, консерваторов с монархическими (сохранившими верность старшей ветви Бурбонов) убеждениями, даже если они жили в других районах. Это скорее социальный маркер, чем прописка.], чем его жители!

Вышагивая с превеликой важностью по улицам Тампля, будто разом прозрев, он смотрел вокруг и видел повсюду знаки, незримыми узами протянувшиеся от древнего Ордена Тамплиеров к роду Бекингемов и к нему лично. Поразившись их числу, Его Светлость вынужден был признать собственную слепоту.

– Будто сама рука Судьбы подтолкнула меня поселиться именно здесь, – негромко сказал он голосом, полным трагизма.

– Вы что-то сказали, месье Трюшо? – добродушно поинтересовался пузатенький лавочник, вставший в дверях с трубочкой.

– Вам показалось, – процедил сквозь зубы Его Светлость, и представитель третьего сословия покивал благодушно, пуская кольца дыма с видом человека, напрочь забывшего как разговор, так и самого герцога.

Дойдя до Карро-дю-Тампль[21 - Буквально "квадрат храма".], Бекингем с тоской, непостижимой плебсу, долго вглядывался в здание рынка. И чем больше он вглядывался, тем больше проступал тот старинный замок, разрушенный много лет назад. Кажется, что отворятся вот-вот двери Храма, и выйдут из сурового Прошлого в изнеженное Настоящее братья Ордена Тамлиеров! Стальными клинками освященных мечей, закалёнными в крови неверных, они…

– Прошу прощения, месье, – на дрянном французском извинился грубиян. Дёрнув плечом, Его Светлость постарался дать понять всё своё возмущение…

… спине наглеца, удаляющегося прочь.

Осталась лишь глухая досада и тоска по несбывшемуся. Если бы не этот…

… бур.

Если бы не он, то… кто знает? Может быть, отворились бы двери разрушенного Храма, и вышли бы братья Ордена, и…

… всё было бы по-другому. Лучше. Правильней. Всё бы тогда изменилось, и он, герцог Бекингем, забыл бы настоящее как страшный сон, проснувшись в своём особняке.

Возвращаясь той же дорогой и пребывая в дурном настроении, Его Светлость изволил гневно постукивать тростью по булыжникам мостовой и метать молнии из глаз. Ещё больше он разгневался, заметив того самого бура, занявшего чужое… его место!

Крюгер нахально взирал на Бекингема с театральной тумбы, и какой-то прохожий успел уже прорезать портрет бура поперёк лица. Сей акт вандализма несколько примирил Его Светлость с раздражающей действительностью, и фыркнув презрительно, он ткнул в бумажное лицо кончиком трости.

Местный плебс не безнадёжен, и каким-то животным чутьём они понимают иногда…

– … слыхал?! – ворвался в его уши голос юнца, возбуждённо рассказывающего что-то своему товарищу, – Зарезал! Как цыплёнка!

Они поспешили дальше, а Его Светлость, пребывая в задумчивости, изволил направиться в свои апартаменты в мансарде.

– Как цыплёнка, – повторил он, поднимаясь по лестнице.

– Цыплёнка? Хорошо, месье Трюшо, – закивала домовладелица, – будет вам цыплёнок! Вы только пилюли пить не забывайте!

… а по улице побежали мальчишки, убирая знаки. Играючись!

* * *

– Не слишком ли сложно? – поинтересовался я, забрав у брата тетрадь с пометками и рисунками, которую и листаю лениво, не слишком вникая в детали, – Шахматная партия иной раз попроще бывает.

Мишка вместо ответа дёрнул плечом, забрался на диван с ногами, и соизволив ответить лишь после томительной паузы, устроившись наконец поудобней.

– Не слишком, – моргая воспалёнными глазами, глуховато сказал он, подкладывая под голову диванную подушку, – Копать будут на три версты вглубь и на пять вширь.

– Потом и говорю, што излишне сложно! Чем больше элементов имеет система, тем меньше её надёжность.

– Не тот случай, – ответил брат после тягучего зевка, – это разные… хм, механизмы. Каждый из них выполняет самую невинную функцию, и самый пристрастный следователь не найдёт ничего серьёзней мальчишеских шалостей и мелких пакостей, которые соседи устраивают друг другу. Причём не… хм, Его Самопровозглашённой Умалишённой Светлости.

– Допустим, – соглашаюсь нехотя, зная братов перфекционизм, – а следы в нужных направлениях?

– А… – отмашка рукой и снова зевота, – безличностные. Окурки папирос нужной марки, помада[22 - Здесь – помада для волос.] британского производства и прочее. Грубо и нарочито.

– Хм…

– Шахматная стратегия, на несколько ходов, – Мишка зевнул, и встав решительно, кинул тетрадь в пустой камин и поджёг её, внимательно проследив, чтобы прогорел каждый листок.

– Дай угадаю… грубо и нарочито, чтобы в дипломатических кругах могли разводить руками и ссылаться на явную провокацию, а народ, тем не менее, нашёл бы повод для беспокойства и надавил на правительство?

– Всё-то ты понимаешь, – усмехнулся брат, разминая шею, – Дипломатические отношения не будут разорваны, но сторона, подготовившаяся к ситуации, получит… хм, возможности. Потом уже расследование и неприятности, которые, как я надеюсь, ударят по Великим Князьям и далее.

– А если не выйдут через них на англичан-подстрекателей?

– И это хорошо, – ответил он с усмешкой.

– Пожалуй. А этого… не жалко?