Без Отечества…

– … нет, ну как же так, – растерянно говорила мама, – один, в большом городе…

– Луиза, не переживай за мальчика, – тётушка Магда обняла её сзади за плечи, – он у тебя умный и самостоятельный, совсем взрослый мужчина.

– Взрослый… – прерывисто вздохнула матушка, прижимаясь спиной к кузине, – да, взрослый!

– Обещай… – начала она, обращаясь ко мне, – хотя нет, не надо… Просто живи, хорошо?

Высвободившись из объятий кузины, она подошла ко мне, провела рукой по щеке, вздохнула прерывисто…

… а потом с неожиданной силой притянула мою голову, поцеловала в лоб и оттолкнула.

– Ну же… – выдохнула мама, – иди! А то я тебя никогда не отпущу!

Заморгав часто, я простился с мамой и тётушкой Магдой, уселся в экипаж, где на козлах уже восседал сухопарый Гюнтер, укрощённый и присмиревший. Во всяком случае, чемоданы и сундуки, хранимые ранее матушкой, он таскал безропотно и без малейшего намёка на фронду.

– С Богом! – с силой сказал матушка, перекрестив меня, – Ну! В добрый путь!

Гюнтер тронул лошадей вожжами, и подкованные копыта застучали по мощёному булыжником двору. А я всё оглядывался и оглядывался…

… пока усадьба окончательно не скрылась из виду.

Глава 4 Париж. Весна. Любовь

– Вы понимаете, Алексей, как повезло? – проникновенно сказала Эка Папиашвили[14 - Все совпадения случайны.], склоняя набок некрасивую одутловатую голову в скверном парике и пронзительно глядя на меня выпуклыми, базедовыми глазами, испещрёнными багровыми прожилками, – Это Сердце Парижа, его настоящий центр! Лувр, сады Тюильри, это всё ерунда! Там невозможно, просто невозможно жить! Поверьте мне, Алексей. Я знаю, о чём говорю!

В голове, после тяжёлой дороги, звенящая пустота и никаких мыслей. Хочется только затащить наконец свой багаж наверх, помыться и сходить поесть.

– Латинский квартал – вот где сердце Парижа! – патетически восклицает Эка, – Здесь и только здесь настоящая жизнь!

Киваю машинально, сейчас я готов согласиться на что угодно… Да и русский язык хозяйки стал для меня изрядной неожиданностью, несколько выбив из привычной колеи.

– Вам повезло, Алексей! – снова восклицает она, и я вяло отмечаю, что восторженности и восклицательных знаков в её речи избыточно много, – Вы не представляете, сколько было желающих здесь поселиться, но я отказала всем, потому что я вижу, вы порядочный юноша! Вы понимаете, как вам повезло, Алексей?!

Киваю, вымученно улыбаясь…

– Да что вы меня задерживаете! – внезапно возмущается она, – Пойдёмте!

Грузно переваливаясь с боку набок, она начала подниматься по узкой, скрипящей деревянной лестнице, ощутимо прогибавшейся под её весом. От женщины ощутимо пахнет застарелым потом и духами. Большой отвислый зад ходит ходуном перед моим носом, прямо на глазах пятна пота на спине и подмышками становятся больше.

– Уф-ф… – выдохнула она, взойдя наверх, – утомили вы меня, Алексей!

– Ну, смотрите, смотрите! Видите, как вам повезло? Вот здесь… – она сделала широкий жест, показывая на стену мансарды, украшенную картинами самого дурного вкуса, – Сорбонна! А подойдите к окну…

Она распахнула окошко и встала сбоку, указывая меня рукой куда-то в небо.

– … видите?

– Н-нет, – отвечаю озадаченно, не в силах протиснуться мимо Эки, – Я, собственно…

– Это Латинский квартал! – перебила она меня, – Кто бы вам что ни говорил, но это самый центр Парижа! Вы понимаете, как вам повезло? Там, менее чем в километре, Сорбонна! Храм наук! Профессура, друзья, студенческая жизнь… Ах, Алексей, как я вам завидую!

– Кстати, – Эка переменила тему разговора, – вы французский язык знаете? Я на шести языках говорю!

За каким-то чёртом Папиашвили произнесла несколько фраз на скверном немецком, на иврите и на довольно-таки сносном английском, уставившись на меня с видом победительницы. Киваю, натягивая на лицо уважительную гримасу.

– Дочка на девяти говорит, – похвасталась Эка, – она оперная певица! А я математику преподаю…

– Кстати, эти картины, – повела она рукой, – я сама писала!

Вид торжествующий, будто мы участвовали в каком-то важном соревновании, и она выиграла, прямо сейчас позируя на пьедестале под вспышками фотоаппаратов. Ликует толпа фанатов, скандируя «Эка! Эка!», а журналисты, наперебой, восхищаются её знанием языком, картинами и талантами преподавателя.

Выбросив из головы дурацкую кинематографическую сценку, киваю… мне ещё весь остальной багаж наверх затаскивать, а хочется только есть, спать и пить. В поезде по ряду причин не удалось поспать, а ел больше двенадцати часов назад, да и пил, кажется, немногим меньше.

– Нигде… – надавила она голосом, – нигде вы не найдёте такой шикарной квартиры за такие деньги! Вам очень повезло, Алексей! Вы понимаете? Я могла сдать квартиру кому угодно, но я решила сделать счастливым молодого человека из России, уехавшего от ужасов Революции. Вы, кстати, чем занимаетесь?

– Эм… – в голове мелькает список, чем же я собственно занимаюсь, но решаю ответить максимально нейтрально, – студент.

– Замечательно, – кивает Папиашвили, чем-то удовлетворённая, – учитесь, Алексей! Если нужна будет помощь, непременно обращайтесь! Вы любите оперу? Я могу достать билеты в оперу, у меня дочка – оперная певица!

– Да… – выдавливаю я, – благодарю.

– Всё, Алексей! – замахала Эка руками, – Вы меня задерживаете! Давайте деньги, и я пошла!

– Да, конечно… – начинаю вытаскивать портмоне, но немного медленно, силясь вспомнить что-то.

– А давайте я вам покажу Латинский квартал! – внезапно предлагает она, ловко выхватывая портмоне и вытаскивая нужную сумму, – Багаж занесите, и пройдём со мной.

– Эм… да, буду благодарен, – машинально киваю я, несколько ошарашенный подобной непринуждённостью и силясь придти в себя.

– Давайте, давайте! – Эка машет пухлыми руками, подгоняя меня, – В темпе!

Подхватываю чемодан с книгами и с натугой тащу наверх, обтирая плечами давно не белёные стены. Лестница узкая, неудобная, как это часто бывает в старых парижских домах, где экономится каждый квадратный фут.

– Ох, Алексей… – качает головой Эка, – что же вы такой неосторожный! Всю стену ободрали… Да быстрее, быстрее же! Не задерживайте меня, я спешу!

Затащив наверх последний чемодан, я ссыпался вниз по лестнице, на ходу кладя ключ в карман и вытаскивая деньги.

– Пошли! – командует Папиашвили, срываясь с места. На ходу она, перескакивая с одной темы на другую и ни одну не заканчивая, поведала о дочке и об улицах Латинского квартала. А ещё о том, что она, Эка Папиашвили, порядочная женщина, и мне невероятно повезло с хозяйкой и жильём. Она всем помогает и относится к постояльцам как к родным, потому что она, Эка, святая женщина!

Долго, впрочем, экскурсия не продлилась. Эка, астматично дыша и повествуя о своём величии, необыкновенных знакомствах и о том, что ней считают за честь общаться исторические личности, потаскала меня по улицам взад-вперёд минут пять, ухитрившись не выдать ни на йоту полезной информации.

Во время экскурсии я снова услышал только, что мне необыкновенно повезло, что она, Эка, живёт не здесь, и о том, что русские – генетические холопы. Пока я переваривал услышанную информацию, не вполне понимая, а не послышалась ли она, Папиашвили вывалила на меня ещё один ворох сумбура, и поймав такси, уехала.

Я же, проводив её взглядом, покрутил затёкшей шеей в разные стороны, крутанулся в пояснице, и повинуясь желудку, пошёл в ближайшее бистро. Посетив туалет, вымыв руки и умывшись, взял сперва стакан воды, а потом, отринув желание заказать всё и сразу, взял киш по лотарингски немного вина.

Пара глотков вина… а недурственно! Не самое лучшее, но для недорого бистро несколько даже неожиданно хорошо. Киш оказался ничуть не хуже, так что я, смакуя каждый кусочек и не забывая запивать его вином, принялся наслаждаться обедом, рассеянным взглядом поглядывая по сторонам.

До вечера ещё далеко, и потому бистро стоит полупустое. Но даже сейчас здесь есть занятные типы, наблюдать за которыми довольно-таки интересно. Впрочем…