Тишина

– Что он, девка, что ли? – удивился Трухлявый.

– А если двину? – нахмурился Марк.

– Вот, это по-нашему! – воскликнул Артист. – Давай, парень, присаживайся! А ты, Трухлявый, отчаливай к остальной братии. У них уже пойло льётся.

Артист, после того как Трухлявый ушёл, шустро разлил из фляги по стаканчикам, что он достал из внутреннего кармана куртки, и протянул один Марку.

– Выпьем?

Марк молча взял стаканчик и опрокинул его содержимое себе в глотку.

– Ну могёшь, – протянул Артист и разлил по второй. – Тебя хоть как звать, парень?

– Марк. А зачем тебе?

– Да чтоб безымянным не хоронить, – засмеялся Артист.

– А старика имени я не знаю, – протянул Марк, оглянувшись на могилу.

– Ну тут ничего не поделаешь, – сказал Артист. – Можно, конечно, в его доме пошуровать, найти документы. Но мне это без надобности.

– Жаль. Одному хреново. Даже не так. Страшно.

– Понимаю. Давай по третьей. За деда.

Они молча выпили и несколько секунд молчали.

– Ты из мегаполиса, да? – спросил Артист.

– Да. Год назад ушел.

– Зачем? Там же халява!

– Не моё это, – ответил Марк.

– А ты из этих, – усмехнулся Артист. – Лост.

– Чего?

– Так таких, как ты, зовут те, кто живут в мегаполисе. Потерянные, Ушедшие. Лосты.

– А ты сам, что, был в мегаполисе?

– Нет. Туда уже год как никому дороги нет. Тем более таким, как я. Я же преступник. А согласно директиве 21, ни один преступник не имеет права не только войти в виртуал, но и пересекать границы мегаполиса.

– Что за директива? Я о ней не слышал, – удивлённо спросил Марк.

– Конечно, не слышал. Год как живёшь в полном одиночестве в тюрьме. Местные мародёры, а они о тебе прекрасно знают, тебя шизиком кличут. Я, если честно, до сегодняшнего дня был с ними солидарен.

– Так все-таки, что это за директива?

– Директива 21. В ней оговариваются все лица, что не имеют права доступа в мегаполис и виртуал. Кстати, ты под эту директиву тоже подходишь.

– С какой это стати? Я же житель мегаполиса. Мне говорили, я в любой момент могу вернуться!

– Нет. Пункт 1.2. «Все, кто покинул по какой-либо причине мегаполис и добровольно отказался от виртуала, в дальнейшем не допускаются в мегаполис и не имеют право пользоваться виртуалом», – наизусть процитировал Артист.

– Бред какой-то. Кто издал эту директиву? – воскликнул в сердцах Марк.

– Говорят, что пользователи виртуала всеобщим голосованием. Но я в это верю с трудом. Без власти никакая система невозможна. Значит, есть кто-то, кто заведует этим всем. Но кто он или они – меня не спрашивай, не знаю. В одном я только уверен – в мегаполис сейчас не пробраться. Когда мы встретились на поле, где ты показал нам своё искусство сливаться с травой, – улыбнулся Артист, – мы как раз шли к стоку канализации. Месяц назад это было уже единственным местом, где можно было попасть в мегаполис. Все остальные пути ранее уже были перекрыты. Охрана из людей и роботов. Но теперь и канализацию закрыли. Зачем? Я тоже не знаю. Одно точно – Артист со своей бригадой уходит на восток. А тебе, Марк, я советую вернуться в старую тюрьму. Совсем скоро на полях станет жарко. Ведь, в принципе, нам, мародёрам, не нужен мегаполис. Оглянись вокруг, Марк, здесь столько земли… Драка за неё будет страшной. И я в этом участвовать не собираюсь.

Закончив говорить, Артист выпил очередной стакан и жестом подозвал Трухлявого:

– Дай рюкзак.

– Артист, ты чего? А мы что жрать будем?

– Заткнись и дай рюкзак! – рявкнул Артист. Спустя несколько секунд Трухлявый притащил доверху набитый рюкзак и положил возле Марка.

– Держи, это тебе, – произнес Артист. – На пару недель хватит. Если девчонка не сильно прожорлива. В дальнейшем советую тебе ходить на запад, там много деревень еще не обчищено. Да и поближе они к тюрьме.

– Спасибо, – кивнул Марк, слегка оторопев.

А Артист тем временем уже поднимал свою бригаду на ноги, и не успел Марк опомниться, как мародёры ушли.

– А что там, на востоке? – закричал он им вслед, не надеясь на ответ.

– А чёрт его знает!

Глава 3

Кладбищам больше всего идёт осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван – осень, порог забвения.

Осеннее кладбище – зрелище из особых. Царский пурпур и утончённая позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозелёных туй – верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, чёрный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль.

Но на этом кладбище, как и во всём мире, сейчас царила буйная, озорная весна. Мелкая, сорная трава упрямо стремилась ввысь, ловя отблески заходящего за горизонт солнца; между могил и потрескавшихся от времени надгробий звенели быстрые ручейки…

Кладбище было старым, оно давно привыкло, что пару месяцев в год на его земле буйствовала, расплёскивая вокруг яркие звуки и краски, природа. Всё так же высились потемневшие кресты, все так же плакали над могилами туи. Всё было так, как и раньше. Словно и не было никакой весны. Здесь, за оградой, несмотря ни на что, всё так же властвовала осень.

Кладбище было старым, в его землях покоились несколько поколений, некогда проживавших в деревне. Но уже несколько лет деревня была покинута своими жителями, и на кладбище никого не хоронили. Лишь один свежевыструганный крест белел в лучах заходящего солнца. А под крестом виднелся тёмный силуэт сидевшего у могилы человека.

Артист молчал, вслушиваясь в безмятежность и покой кладбища. Он так давно не слушал тишины… Наверное, с детства. Когда можно было убежать на речку от опостылевших грядок и строгих окриков отца. А там – опрокинуться на песок и вдохнуть её, тишину, так глубоко, как только это было возможно.

Всю свою жизнь Артист ассоциировал тишину со свободой. Когда он попал в тюрьму, пойдя по стопам старшего брата, Артист, где-то добыв краски, исписал все стены камеры лишь одним словом: «Тишина». В тюрьме её было немного, много было глухого отчаяния и безнадёжности. Над ним смеялись, но втихомолку. И понимали. Каждый из заключённых имел здесь навязчивую, безумную идею, мечту. Кто-то мечтал о доме, кто-то о любимой. Артист мечтал о тишине. Но выбивали звенящий ритм дубинки охранников по решёткам тюремных камер; перестукивались, перекрикивались узники в поисках сплетен и новостей из Большого Мира; лаяли псы, остерегая самых глупых и отчаявшихся от побегов. Мир тюрьмы был далёк от тишины.

Амнистия была внезапной и совершенно непонятной. За что, зачем и почему выпускали на свободу убийц, наркоманов и воров? Никто из них не знал поначалу. Многие, выходя из казенных домов, были потеряны и обескуражены свалившейся на них свободой. Они просто не знали, что им делать дальше. Старший брат Артиста сгинул среди таких, что не нашли своего места в новом мире. Он не смог приспособиться. Раствориться среди просторов. И покоился неподалеку от мегаполиса, в одной из многих братских могил, что появились там вскоре после всеобщей амнистии.

Артист же был довольно осторожен. Он не ринулся сломя голову, как многие его товарищи, в ближайший мегаполис в поисках лучшей жизни. Не внушала ему доверия эта внезапная амнистия. Артист был довольно рассудительным и в тюрьму попал только из-за того, что доверился не тому человеку – старому другу детства. Он сдал его. Рассказал всю схему, по которой Артист со товарищи долгие пять лет облапошивал людей.