– Ну, может там внутри?
– Может, может. А теперь припомни, видел ли ты здесь кого-нибудь из рабочих, когда возводились стены? Видел ли вообще хоть раз открытыми эти ворота?
Нофри задумался на некоторое время и по мере этого процесса глаза у него становились все больше и больше.
– Ой! – подвел он результат своих размышлений.
– Если не сказать чего побольше.
– Святой Осирис!
– А храм-то вот он.
– Господин Хеви! Да, как же это? Святое чудо?
– Ну, да чудесней и святее не бывает.
– А…а как же никто до сих пор этого не заметил? Растет, понимаешь, храм сам по себе из под земли, почти посреди Прекрасной Твердыни, а никто не замечает?
– Так человек устроен, Нофри, – он видит храм, назавтра его же видит, и через неделю видит, и глаз его отмечает, что храм растет, но разум его отмечает только этот факт, а что рабочих не видел он ни разу, это проскальзывает мимо, ибо его конкретно факт сей не касается.
– Так это и вправду вы считаете божественное чудо?
– Ну не такое уж чудное и если божественное, то так, слегка.
– Вы, господин Хеви, уже знаете ответ?
– Ты тоже его знаешь, только осознать не хочешь.
– Я?
– Ты, ты. Нофри, ну это же так просто.
– Не понимаю, как может быть простым божестве…
– Да подожди с богами! – в сердцах сказал Хеви. – Если храм растет, то?
– Что?
– То его кто-то строит, твою мать, которая была матерью баклана.
– Как это, ведь рабочих нет? – вытаращил глаза Нофри, не обратив внимания, на свое предполагаемое происхождение.
– Если не строят днем, то?
– То?
– Нофри ты пеликан тупой. – добродушно сказал Хеви. – Если храм не строят днем, значит его строят… ну!
– Ночью!
– Вот видишь – ключевое слово для разума твоего пеликаньего было – днем! И все сразу ясно стало, как светлым днем.
– О, боги, но кто же его строит!?
– А вот уже этого я не знаю. Но советую тебе забыть об этом и более не вспоминать, ибо если дальше сунуть нос в это отверстие, то можно с носом потерять и остальные части организма.
Когда огромный красный диск Атума готовился уйти в свой горизонт, чтобы назавтра возродиться в облике юного Хепри, Хеви начал готовиться к ночной прогулке.
Приготовил длинную веревку с узлами, привязал к ней медный крюк, повесил на шею ножны с кремневым ножом, предварительно проведя пальцем по краю лезвия. Пальцы ощутили легкие сколы вдоль режущей поверхности. Если таким ножом полоснуть кого по шкуре, то он сам впивается в тело и вдобавок разваливает широкую рану, отчего происходит обильное кровотечение, но если приложить его плоской поверхностью к ране, то он останавливает кровотечение. По крайней мере так считалось. Еще считалось, что подобный нож обеззараживает воду.
Еще Хеви надел на пальцы несколько колец с камнями отвращающими зло, пару оберегов в виде браслетов надел на запястье. Хеви хоть и был трезво мыслящим человеком, но считал, что соблюдение обычаев еще никому вреда не приносило.
А еще он твердо знал, что если таким оберегом кому-нибудь заехать с маху в нос или висок, то он, Хеви, обережется. А перстни можно использовать как кастет и, если перстнями ударить в личность, то уж тогда зло точно будет отвращено.
Напоследок засунул за пояс сзади два бумеранга и собрался выезжать, но тут на его сборы обратила внимание супруга.
– Куда вы, господин мой?
Супруга склонила чуть набок голову напоминая лису учуявшую суслика.
– Дорогая, я по долгу службы.
– Что за служба ночью?
– Так получилось.
– Плохо получилось.
– Нефру-та, иногда бывает такая необходимость.
– Не следует вам, господин мой, бродить ночами.
– Ты веришь в сказки?
– Это не сказки. Люди ходят днем. Ночь – время мертвых.
– Вот видишь – обереги отвращающие зло.
Но, тем не менее, Нефру-та прошла рядом с ослом за ворота и, когда Хеви обернулся перед поворотом, то она все еще стояла и смотрела ему вслед. Старший писец специально выехал засветло, чтобы сначала осмотреться, а не спотыкаться и шарахаться по кустам в темноте. И, как раз, когда он прикинул, что самое удачное место у задней стены, где растут кусты гибискусов и несколько тамарисков, лик Атума скрылся за горизонтом (пирамидой) Унаса, а следом и за своим горизонтом (тут уж за горизонтом). Ночь тут же запела свою песню голосами цикад, кузнечиков и сверчков.
Хеви с третьего раза зацепил на стене крюк и, ласково потрепав осла по ушам, полез на стену. Осторожно выглянув за краешек, он подтянулся, влез на стену и тут же лег, оглядываясь по сторонам. Пока все прошло без приключений.
Внизу, за оградой храма рос сад из разнообразных растений, начиная от кустарников и заканчивая финиковыми пальмами и смоковницами, одна из которых, кстати, росла прямо перед стеной, словно специально для того чтобы легче было спуститься вниз. Отлично, веревку можно не перекидывать.
Никакого движения внутри не наблюдалось и волей не волей надо было спускаться вниз, тем более что луна, торчавшая в аккурат посреди небосвода вверх рогами, набирала свет и нечего маячить на голой стене как морда бегемота среди лотосов священных.
Хеви прыгнул на ветку, с ловкостью обезьяны спустился вниз, и приник за кустами с бешено стучавшим сердцем.