Нужна ли нам литература?

Нужна ли нам литература?
Василий Григорьевич Авсеенко

«Понятiя которыми питается и руководится наша современная журналистика настолько спутаны и полны противор?чiй что самые элементарные вопросы, какъ наприм?ръ: нужна ли намъ литература въ смысл? высшаго духовнаго творчества? – не могутъ назваться р?шенными и сл?довательно излишними. Путаница понятiй доходитъ до того что самое слово литература утратило опред?ленное значенiе, и каждый толкуетъ его сообразно умственному уровню на которомъ стоитъ и направленiю литературнаго прихода къ которому принадлежитъ. Въ то время какъ одни считаютъ литературу совокупностью общественныхъ идей и выраженiемъ народнаго самосознанiя въ данный моментъ развитiя, другiе понимаютъ подъ этимъ словомъ всякую журнальную и газетную дребедень и не отличаютъ писателя выносившаго въ себ? изв?стное мiросозерцанiе отъ литератора-обывателя, обличившаго въ анонимной корреспонденцiй одну изъ буквъ русскаго алфавита…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Василий Григорьевич Авсеенко

Нужна ли намъ литература?

Понятiя которыми питается и руководится наша современная журналистика настолько спутаны и полны противор?чiй что самые элементарные вопросы, какъ наприм?ръ: нужна ли намъ литература въ смысл? высшаго духовнаго творчества? – не могутъ назваться р?шенными и сл?довательно излишними. Путаница понятiй доходитъ до того что самое слово литература утратило опред?ленное значенiе, и каждый толкуетъ его сообразно умственному уровню на которомъ стоитъ и направленiю литературнаго прихода къ которому принадлежитъ. Въ то время какъ одни считаютъ литературу совокупностью общественныхъ идей и выраженiемъ народнаго самосознанiя въ данный моментъ развитiя, другiе понимаютъ подъ этимъ словомъ всякую журнальную и газетную дребедень и не отличаютъ писателя выносившаго въ себ? изв?стное мiросозерцанiе отъ литератора-обывателя, обличившаго въ анонимной корреспонденцiй одну изъ буквъ русскаго алфавита. Одни полагаютъ что задача литературы заключается въ непрерывномъ выпусканiи въ публику прогрессивныхъ и либеральныхъ взглядовъ и вполн? ув?рены что только тотъ писатель им?етъ право на долгов?чность кто заявилъ въ своихъ произведенiяхъ претензiю на зам?ну существующихъ понятiй новыми, причемъ предполагается что всякое новое понятiе непрем?нно лучше стараго, въ силу того что оно новое, а не старое; другiе даже и этого скромнаго требованiя не обращаютъ къ писателю, но довольствуются вид?ть въ печатномъ слов? лишь пассивное отрицанiе всего того что въ предыдущiй перiодъ нашего развитiя считалось необходимымъ элементомъ литературы. Посл?днее воззр?нiе конечно не высказывается дидактически, но что оно руководитъ огромнымъ большинствомъ современныхъ журналистовъ, въ этомъ не трудно уб?диться, просл?дивъ и сопоставивъ рядъ преобладающихъ явленiй въ нашей печати. Никто, наприм?ръ, не высказываетъ ясно что талантъ долженъ быть пресл?дуемъ, какъ зл?йшiй врагъ времени; но т?мъ не мен?е мы видимъ что всякое талантливое имя въ литератур? забрасывается грязью, а противъ новыхъ, только-что возникающихъ дарованiй устраивается настоящая травля, полная необузданной злобы и ожесточенiя. Никто изъ газетныхъ и журнальныхъ рецензентовъ не будетъ такъ см?лъ чтобы высказать прямо что бездарность должна быть поощряема и возвеличиваема, но мы видимъ ц?лый рядъ такихъ поощренiй и возвеличенiй, д?лаемыхъ какъ бы по сигналу, съ зам?чательнымъ единодушiемъ. Въ одной т?сной области беллетристики можно насчитать н?сколько такихъ явленiй за самые посл?днiе годы: стоитъ вспомнить какъ усердно искала петербургская печать «перваго русскаго беллетриста», поочередно возводя въ это достоинство сперва г. Р?шетникова, потомъ г. Гл?ба Успенскаго, и наконецъ г. Кущевскаго. Такiя явленiя не могутъ быть случайными, и если мы не называемъ ихъ признакомъ времени, то только потому что въ этомъ случа? общество наше совершенно разошлось съ критикой, и произведенiя лел?емыхъ печатью беллетристовъ спокойно лежатъ на книгопродавческихъ полкахъ.

Но оставимъ въ сторон? общество и обратимся исключительно къ печати. Протекающую въ ней струю, мы полагаемъ, весьма не трудно открыть, несмотря на то что господствующее въ современной журналистик? направленiе остерегается заявить себя опред?ленною программой. Мы указали на одно изъ преобладающихъ явленiй нашей печати – ненависть къ таланту и стремленiе безм?рно возвеличить бездарность или посредственность, если эти посл?днiя выражаютъ отрицанiе выработанныхъ цивилизацiей прiемовъ и принциповъ. Въ прим?ненiи къ чисто литературнымъ фактамъ это направленiе выражается съ особенною очевидностью. Внимательный наблюдатель долженъ уб?диться что беллетристъ воспитанный на в?чныхъ законахъ искусства и влад?ющiй идеалами не можетъ разчитывать на благосклонность печати; и наоборотъ, писатель, отказавшiйся отъ основныхъ требованiй художественной литературы, лишенный идеаловъ, вяжущiй свои страницы изъ скучныхъ, каррикатурныхъ и далекихъ отъ натуры сценъ, съ ув?ренностью можетъ положиться на покровительство журналистики. Посл?довательность и см?лость современной критики въ этомъ отношенiи заслуживаетъ полнаго вниманiя. Наприм?ръ, общiя требованья художественной литературы говорятъ что романъ долженъ представлять полное внутренняго и вн?шняго интереса развитiе драмы, служить живымъ и в?рнымъ отраженiемъ д?йствительности, изображать типы и характеры въ ихъ обусловленныхъ жизнью столкновенiяхъ и въ конц? концовъ д?йствовать воспитательно на читающую массу, указывая ей нравственные идеалы въ жизни или возбуждая въ ней честное негодованiе къ общественному злу. Конечно, ни одинъ изъ современныхъ критиковъ не сознается гласно и откровенно что онъ не признаетъ подобныхъ требованiй; но достаточно чтобы романисту удалось удовлетворить хотя одному изъ этихъ требованiй, и на него обрушится необузданная злоба и площадная брань. Явленiе это настолько укоренилось въ нашей печати что въ ней образовался даже особый, условный языкъ, маскирующiй направленiе критики и безъ сомн?нiя многихъ вводящiй въ обманъ. На этомъ язык? богатство драматическаго интереса и вн?шняго содержанiя называется дюмасовщиной[1 - Кстати о Дюма: у насъ обязателенъ презрительный отзывъ объ этомъ писател?, искусство котораго задумать и развить интригу романа можетъ считаться образцовымъ.] и осм?ивается, какъ поползновенiе польстить низшимъ вкусамъ полуобразованной публики; объективно-художественное и в?рное натур? изображенiе характеровъ и типовъ подвергается глумленiю, какъ результатъ безжизненнаго принципа: «искусство для искусства», причемъ автору д?лается скромный упрекъ что что де по своему политическому развитiю онъ стоитъ ниже на?хавшаго на него рецензента; нравственная же и общественная тенденцiя автора или услужливо извращается до степени «инсинуацiи» и «литературнаго доноса», или просто обходится молчанiемъ, если сд?лать изъ нея инсинуацiю не представляется возможности. Такимъ образомъ публик? подносится сознательная ложь, и если этой лжи лишь немногiе в?рятъ, то только потому что между печатью и обществомъ давно уже въ вопросахъ литературныхъ произошелъ указанный нами разрывъ. Конечно, этотъ разрывъ спасаетъ и общество, и литературу; но можно ли назвать нормальнымъ такой порядокъ, при которомъ читающая масса, вм?сто того чтобы находить въ критик? стоящаго впереди руководителя, принуждена собственными средствами бороться съ расточаемою ею растл?вающею ложью?

Считаемъ излишнимъ указывать насколько отъ такого порядка страдаетъ сама литература, не только лишенная необходимаго посредства критики между нею и публикой, но еще им?ющая въ критик? мстительнаго врага, сквозь брань и наговоры котораго писателю приходится пробиваться единственно силою таланта. При такомъ положенiи д?ла, когда писатель заран?е можетъ быть ув?ренъ что онъ не встр?титъ со стороны критики дружескаго прив?та, что онъ не услышитъ отъ нея ободряющаго и руководящаго слова, литературная д?ятельность утрачиваетъ свою заманчивую сторону, и путь писателя становится тернистымъ путемъ, на который можетъ подвинуть челов?ка только непреодолимая внутренная потребность таланта или счастливое, къ сожал?нiю весьма р?дко встр?чающееся, безразличное отношенiе къ печатной брани и наругательствамъ.

Что мстительное пресл?дованiе талантовъ, журнальное кумовство и стремленiе возвеличить на счетъ истинныхъ дарованiй всякую тенденцiозную посредственность – не случайное явленiе, доказывается т?мъ что такiя отношенiя къ таланту и художественному направленiю не ограничиваются областью литературы, но д?йствуютъ и въ бол?е обширной области искусства вообще. Знакомому съ происходящимъ въ нашихъ музыкальныхъ кружкахъ изв?стно что и тамъ совершается н?что въ высшей степени странное – обнаруживается стремленiе молодыхъ композиторовъ отр?шиться отъ в?чныхъ законовъ мелодiи и создать такую музыку въ которой диссонансы предпочитались бы гармонiи, а прозаическiе речитативы – п?вучимъ арiямъ. Подобно тому какъ литературная критика требуетъ стиховъ безъ поэзiи, музыкальняя требуетъ оперы безъ п?нiя, и художественная – картинъ и статуй безъ красоты.

Постоянному читателю газетъ изв?стно съ какою необузданностью проводится въ посл?днее время это требованiе въ н?которыхъ музыкальныхъ рецензiяхъ и какую музыку слушаетъ всл?дствiе этихъ новыхъ антимузыкальныхъ принциповъ Петербургъ. Недавно, по поводу оперы г. Мусоргскаго: Борисъ Годуновъ, принципы эти были заявлены съ особенною настойчивостью. Диссонансъ чуть не провозглашенъ конечною ц?лью гармонiи, а г. Мусоргскiй возвеличенъ не только превыше вс?хъ бывшихъ и нын?шнихъ русскихъ композиторовъ, но и превыше Рихарда Вагнера, изъ подражанiя которому возникла наша новая музыкальная школа, не замедлившая исказить неум?лою утрировкой вс? крайности н?мецкаго композитора и не совлад?вшая съ д?йствительно талантливыми сторонами его музыки. Ревность музыкальныхъ рецензеитовъ дошла до того что по мн?нiю ихъ самый Пушкинскiй текстъ. варварски искал?ченный либреттистами, «много выигралъ» всл?дствiе генiальныхъ диссонансовъ г. Мусоргскаго. И все это говорилось не въ силу одного лишь кумовства, а съ апломбомъ новооткрытой истины, съ самодовольствомъ дикаря, попирающаго основные принципы искусства и безм?рно радующагося тому что вм?сто недоступной ему красоты ц?лью художественнаго творчества ставится художественное безобразiе.

Пресл?дованiе красоты, поэзiи и в?чныхъ, в?ками цивилизацiи выработанныхъ принциповъ искусства господствуетъ безразд?льно и въ современной художественной критик?. Прислушайтесь къ неум?реннымъ похваламъ и мстительной брани этой критики, и уб?дитесь что ненависть ко всякому св?жему таланту, не принадлежащему къ изв?стному приходу, простирается не на одни только литературныя явленiя, и что вопiющiя несообразности въ отзывахъ печати, но могутъ быть объяснены лишь взаимными личными счетами. Обнаруживается какая-то общая, органическая потребность затоптать талантъ, насм?яться надъ красотой, отнять премiю у поэта и художника и отдать ее ремесленнику. Антихудожественнымъ направленiемъ проникаются бол?е и бол?е произведенiя даже даровитыхъ нашихъ художниковъ дурно-понятый реализмъ побуждаетъ ихъ б?жать красоты и поэтичности и оживлять полотно какими-то мнимо-гражданскими мотивами. Не можемъ удержаться чтобъ и зд?сь не напомнить одинъ весьма крупный недавнiй фактъ. На посл?днюю годичную выставку въ Академiи Художествъ поставлены были между прочимъ дв? зам?чательныя картины: Бурлаки г. Р?пина и Гр?шница г. Семирадскаго. Картины эти по своему направленiю представляютъ дв? крайнiя противоположности: первая можетъ назваться продуктомъ т?хъ идей которыя въ литератур? создали романы и очерки г. Р?шетникова; вторая исходитъ прямо изъ европейскихъ историческихъ понятiй объ искусств?. Г. Р?пинъ изобразилъ пустынный, некрасивый берегъ Волги, по которому группа бурлаковъ тянетъ свою пресловутую, нын? уже зам?ненную пароходами, лямку. Типы бурлаковъ очень характерны, очень рельефны, хотя изодранность ихъ одеждъ и истомленность н?которыхъ лицъ явно преувеличены. Но картины, въ смысл? ц?лостнаго художественнаго произведенiя, зд?сь н?тъ. Это коллекцiя весьма хорошихъ этюдовъ, частью съ натуры, частью изъ головы, скомпанованная подъ впечатл?нiемъ стиховъ г. Некрасова и прозы г. Р?шетникова, и не выразившая никакой художественной мысли, – потому что нельзя же назвать этимъ именемъ взятую на прокатъ изъ сомнительныхъ произведенiй литературы идейку о тяжести бурлацкаго труда. Т?мъ не мен?е, появленiе этой картины было прив?тствуемо печатью, какъ торжество реальной школы, и въ изв?стномъ журнальномъ лагер? учиненъ настоящiй фестиваль. Одна распространенная газета даже прямо выразилась что картина г. Р?пина превосходитъ р?шительно все созданное до сихъ поръ русскою живописью – и эта крикливая, судорожная статейка весьма близко напомнила намъ н?когда раздававшiеся въ петербургской журналистик? крики о превосходств? романовъ г. Р?шетникова надъ вс?мъ когда-либо явившимся въ русской литератур?. Д?йствительно, въ художественномъ смысл? г. Р?шетниковъ и г. Р?пинъ – родные братья, и картина посл?дняго есть не бол?е какъ иллюстрацiя къ Подлиповцамъ; торжествуя направленiе выразившееся въ романахъ г. Р?шетникова, изв?стная часть журналистики, чтобы сохранить посл?довательность, должна была устроить фестиваль и по поводу Бурлаковъ г. Р?пина. И не встр?ться этому художнику такого опаснаго соперника какимъ оказался для него г. Семирадскiй, картина его безъ всякаго сомн?нiя стяжала бы пальму первенства на нын?шней выставк?, и публика волею-неволею была бы принуждена участвовать въ устроенномъ въ честь ея фестивал?. Но случилось сл?дующее: не усп?ла еще публика достаточно пров?рить на собственномъ впечатл?нiи генiальныя стороны этого произведенiя, обязательно указанныя ей газетными рецензентами, какъ ня выставк? появилось другое произведенiе, разомъ опред?лившее Бурлакамъ ихъ настоящее м?сто въ искусств? и мгновенно сосредоточившее на себ? все вниманiе, весь восторгъ публики. Это произведенiе было – Гр?шница г. Семирадскаго. Зд?сь не къ м?сту было бы разсказывать содержанiе этой превосходной картины и анализовать ея техническiя достоинства: многочисленная публика, т?снившаяся предъ нею до конца выставки, безъ сомн?нiя оц?нила ее съ т?мъ в?рнымъ чутьемъ которое общество наше по счастью еще сохранило въ себ?, вопреки вс?мъ усилiямъ печати подавить и исказить художественные инстинкты образованной массы. Для нашей спецiальной ц?ли достаточно будетъ оказать что картина г. Семирадскаго – произведенiе вполн? художественное, задуманное и исполненное по законамъ искусства; что въ ней выразилась законченная мысль, что она воплощаетъ изв?стный художественный идеалъ. Зд?сь реализмъ, понимаемый въ смысл? в?рнаго воспроизведенiя натуры, плодотворно сочетался съ высшею задачею искусства – возведенiемъ натуры въ перлъ созданiя. Все чаруетъ и ласкаетъ глазъ въ этомъ высоко даровитомъ произведенiи, начиная разнообразiемъ и красотою прелестныхъ женскихъ фигуръ и кончая разлитымъ по полотну солнечнымъ блескомъ и художественною красотой ц?лой композицiи; и въ то же время вы нигд? не найдете чтобы художникъ жертвовалъ красот? правдою, чтобъ эту красоту онъ насильственно вызывалъ тамъ гд? въ д?йствительности ей н?тъ м?ста. Незримое в?янiе поэзiи присутствуетъ въ этой картин?, и изучая ее, вы чувствуете что им?ете д?ло съ художникомъ влад?ющимъ идеалами. Всего этого оказалось слишкомъ достаточнымъ для того чтобы картина г. Семирадскаго возбудила въ печати глумленiе и брань. Художественная критика устроившая фестиваль по поводу Бурлаковъ конечно не могла простить г. Семирадскому этого пресл?дованiя высшихъ задачъ искусства, этого влад?нiя идеалами. Она требуетъ чтобы въ душ? художника было голо и гладко, чтобъ его мысль не возносилась выше газетной статьи или водевильнаго куплета, чтобъ его можно было свободно направлять къ служенiю т?мъ маленькимъ мнимо-гражданскимъ идейкамъ которымъ служитъ петербургская печать. И вотъ въ той самой газет? которая усмотр?ла въ Бурлакахъ н?что превосходящее все созданное до нихъ русскою живописью появилась о Гр?шниц? статейка настолько нев?жественная что iудейское старозаконiе названо въ ней язычествомъ (!!), и настолько беззаст?нчивая что г. Семирадскiй сравненъ съ Оффенбахомъ, и iерусалимская Гр?шница потрясенная и просв?тленная явленiемъ Христа – съ петербургскими Belle-Hеl?ne.

Мы потому остановились на этихъ прискорбныхъ прим?рахъ, что они очень рельефно характеризуютъ то приниженiе понятiй которое въ посл?днiе годы сд?лалось какъ бы задачей изв?стной части нашей журналистики. Присутствiе идеаловъ, в?рность неизм?ннымъ, элементарнымъ треобванiямъ искусства, художественное творчество пресл?дуются во вс?хъ областяхъ духовной д?ятельности, какъ н?что въ высшей степени враждебное какимъ-то новымъ требованiемъ времени: таланты унижаются съ мстительною злобою и на м?сто ихъ возвеличивается посредственность, охотно подчиняющаяся требованiямъ газетной моды и руководству нев?жественной критики – литературной, музыкальной и художественной. Вм?сто д?йствительныхъ дарованiй возводятся на упраздненные пьедесталы крохотные талантики и даже просто бездарности – потому что масса не можетъ жить безъ авторитетовъ, и когда рушатся старые, она требуетъ новыхъ. Удовлетворяя этой естественной потребности, тенденцiозная печать сп?шитъ создавать эфемерныя, раздутыя репутацiи, обязательно подставляя ихъ въ отв?тъ на роковой вопросъ: гд? уже дарованiя этой новой школы, такъ самоув?ренно обрушившей свои удары на самыя св?тлыя имена литературныя и художественныя?

Кром? этого роковаго вопроса, съ гр?хомъ пополамъ обходимаго возвеличенiемъ приходскихъ генiевъ, естественно представляется также бол?е общiй вопросъ: во имя чего принижается и бракуется все талантливое явившееся въ нашемъ духовномъ творчеств?, а вм?ст? съ т?мъ и основныя требованiя этого творчества, прiобр?вшiя историческiя права гражданства не только у насъ, но и во всемъ цивилизованномъ мiр??

Если мы внимательно всмотримся въ то что ежедневно и ежем?сячно говорится въ петербургской печати по литературнымъ и художественнымъ вопросамъ, сквозь вс? извороты печатнаго слова мы разглядимъ что приниженiе понятiй, пресл?дованiе новыхъ талантовъ и такъ-называемое разв?нчанiе старыхъ совершается не во ими чего другаго, какъ узкаго, мелкаго журнализма, понимаемаго въ смысл? бездушнаго пропов?дыванiя прогрессивныхъ идей и ежедневной борьбы за мелкiе, частные интересы. Конечно, ни одинъ изъ публицистовъ изв?стнаго лагеря не сд?лаетъ откровеннаго признанiя относительно руководящихъ имъ ц?лей: изв?стно какъ осторожно отмалчивается на этотъ счетъ петербургская печать; но сквозь извороты журнальной полемики и фразистаго либерализма не трудно разгляд?ть что подкладкою вс?хъ такъ-называемыхъ высокихъ взглядовъ и разглагольствованiй объ общественныхъ задачахъ служитъ именно усвоенное современною печатью узское и мелочное поклоненiе журнализму. Небольшой разборъ одной журнальной статьи, къ которому мы сейчасъ обратимся, вполн? оправдаетъ нашу догадку.

Г. Пыпинъ давно уже занимается въ В?стник? Европы разработкой исторiи нашей литературы и общественности въ текущемъ стол?тiи – съ той точки зр?нiя которая подъ историческою критикой понимаетъ такъ-называемое разв?нчанiе и низведенiе съ пьедесталовъ. Эту точку зр?нiя г. Пыпинъ весьма усердно проводитъ въ наибол?е распространенномъ петербургскомъ журнал?, производя въ литературной и общественной исторiи новой Россiи такiя же точно опустошенiя какiя его сотоварищъ по университету и по журналу, г. Костомаровъ, производитъ въ исторiи старой Руси. Коллекцiя разв?нчанныхъ русскихъ д?ятелей, благодаря этой дружной работ? двухъ ученыхъ журналистовъ, обогащается съ каждымъ годомъ. Еще недавно г. Пыпинъ разв?нчалъ Карамзина, довольно неожиданно показавъ въ немъ ограниченнаго челов?ка и кр?постника; теперь онъ подвергаетъ той же операцiи самое св?тлое, самое дорогое въ нашей литератур? имя – Пушкина. Повидимому есть что-то роковое въ этомъ движенiи, бол?е и бол?е овлад?вающемъ нашею журналистикой: разъ вступивъ на этотъ путь, кажется нельзя уже остановиться; по крайней м?р? въ посл?дней стать? своей г. Пыпинъ, начавъ низведенiемъ съ пьедестала Пушкина, съ ц?лью подложить его подъ ноги Гоголю, кончилъ т?мъ что разв?нчалъ и самого Гоголя, чтобы бросить его подъ ноги г. Пыпину, взгляды котораго оказываются неизм?римо шире и просв?тительн?е взглядовъ Пушкина и Гоголя. Приходится думать что оц?нка литературныхъ, художественныхъ и общественныхъ идеаловъ прошлыхъ десятил?тiй съ высоты современнаго петербургскаго журнализма становится у насъ закономъ, на которомъ думаютъ утвердить новую критику.

Авторъ характеристикъ литературныхъ мн?нiй (В?стникъ Европы, апр?ль), движимый желанiемъ оправдать Гоголя въ томъ что онъ оказывается ниже Пыпинскихъ воззр?нiй, складываетъ всю вину на Пушкина. Пушкинъ и его друзья виноваты въ томъ что Гоголь вышелъ въ своихъ произведенiяхъ недостаточно либераленъ; они привили ему консервативныя идеи своего кружка, поставили его въ близкiя отношенiя къ высшимъ сферамъ и подтолкнули издать Выбранныя м?ста изъ переписки съ друзьями. – «Онъ (Гоголь) считаетъ Пушкина своимъ учителемъ, горестно зам?чаетъ г. Пыпинъ; – его друзья – люди Пушкинскаго круга; среди ихъ онъ проводитъ свою жизнь; они считаютъ его своимъ – но т?мъ не мен?е его д?ло выходитъ изъ ихъ умственнаго и общественнаго горизонта; поэтому самъ Гоголь, привыкшiй смотр?ть ихъ глазами, и могъ не уразум?ть вполн? того смысла какой им?ли его произведенiя для общественнаго развитiя. Въ своихъ теоретическихъ понятiяхъ Гоголь отчасти сохранялъ простыя патрiархальныя традицiи, отчасти заимствовалъ взгляды Пушкинскаго круга, но въ своемъ творчеств? онъ уже былъ челов?комъ новаго историческаго слоя. Его друзья изъ Пушкинскаго круга на первыхъ порахъ поняли высокiй поэтическiй талантъ Гоголя и его художественную силу – но они не поняли общественнаго значенiя его произведенiй, и потомъ отступились отъ нихъ, когда сд?лалось ясно ихъ д?йствiе на общество.»

Итакъ, Пушкинъ и друзья его, прив?тствовавъ художественное достоинство первыхъ произведенiй Гоголя, отступились отъ него, когда обнаружилось д?йствiе его сатиры на общество. Зам?чательно что объ этомъ знаетъ одинъ г. Пыпинъ, самъ же Гоголь не только никогда не подозр?валъ отступничества Пушкина, но считалъ его всегда лучшимъ своимъ другомъ, лучшимъ наслажденiемъ своей жизни. По полученiи изв?стiи о смерти Пушкина, онъ писалъ къ Плетневу. «Никакой в?сти нельзя было получить хуже изъ Россiи. Все наслажденiе моей жизни, все мое высшее наслажденiе исчезло вм?ст? съ нимъ. Ничего не предпринималъ я безъ его сов?та. Ни одна строка не писалась безъ того чтобъ я не воображалъ его предъ собою. Что скажетъ онъ, что зам?титъ онъ, чемъ изречетъ неразрушимое и в?чное одобренiе свое – вотъ что меня только занимало и одушевляло мои силы.» Вотъ какiя чувства питалъ Гоголь къ Пушкину до посл?днихъ дней своей жизни, и надо много просв?щеннаго бездушiя, чтобы не понять этихъ отношенiй великаго художника къ не мен?е великому учителю и другу.

Съ другой стороны, мы им?емъ свид?тельство что и Пушкинъ вовсе не ограничился прив?тствiемъ первыхъ опытовъ Гоголя, но сл?дилъ съ любовью и надеждой за его развивающимся талантомъ и поддерживалъ его литературную репутацiю не только какъ другъ, но и какъ журналистъ. Изв?стно что въ Современник? Пушкинъ пом?стилъ чрезвычайно лестный отзывъ о Гогол?, по поводу втораго изданiя Вечеровъ на хутор? и высказалъ большiя надежды на счетъ будущаго развитiя его дарованiя. «Онъ съ т?хъ поръ непрестанно развивался и совершенствовался, говорится тамъ объ автор? Вечеровъ. – Онъ издалъ Арабески, гд? находится его Невскiй проспектъ, самое полное изъ его произведенiй. Всл?дъ за т?мъ явился Миргородъ, гд? съ жадностью вс? прочли и Старосв?тскихъ пом?щиковъ, эту шутливую, трогательную идиллiю, которая заставляетъ васъ см?яться сквозь слезы грусти и умиленiя, и Тараса Бульбу, коего начало достойно Вальтеръ-Скотта. Гоголь идетъ еще впередъ. Желаемъ и над?емся им?ть часто случай говорить о немъ въ нашемъ журнал?.» Это было высказано въ Современник? мен?е ч?мъ за годъ до смерти Пушкина, когда великому поэту были уже знакомы въ рукописи и Ревизоръ, и н?которыя главы изъ перваго тома Мертвыхъ душъ – сл?довательно когда общественный характеръ произведенiй Гоголя и значенiе его сатиры опред?лились для Пушкина вполн?.

Г. Пыпинъ, толкуя о Гоголевскихъ произведенiяхъ общественнаго значенiя, безъ сомн?нiя им?етъ въ виду именно Ревизоръ и Мертвыя души. Отъ этихъ-то произведенiй отшатнулись, по его свид?тельству, Пушкинъ и его кружокъ. Между т?мъ кому не изв?стно что именно Ревизоръ и Мертвыя души обязаны Пушкину своимъ происхожденiемъ, что оба эти сюжета даны Гоголю Пушкинымъ, и что именно Пушкинъ, а ни кто другой, постоянно уб?ждалъ Гоголя перейти отъ легкихъ разказовъ и бытовыхъ очерковъ къ произведенiямъ бол?е серiознымъ и зр?лымъ, то-есть такимъ за которыми г. Пыпинъ признаетъ общественное значенiе. Напомнимъ хотя-бы сл?дующiя слова Гоголя въ одной изъ его записокъ. …Но Пушкинъ заставилъ меня взглянуть на д?ло серiозно. Онъ уже давно склонялъ меня приняться за большое сочиненiе, и наконецъ, одинъ разъ, посл? того какъ я ему прочелъ одно небольшое изображенiе небольшой сцены, но которое, однакожь, поразило его больше всего мной прежде читаннаго, онъ мн? сказалъ: «какъ съ этою способностью угадывать челов?ка и н?сколькими чертами выставлять его вдругъ всего, какъ живаго, съ этою способностью, не приняться за большое сочиненiе: это просто гр?хъ!» – Всл?дъ за этимъ началъ онъ представлять мн? слабое мое сложенiе, мои недуги, которые могутъ прекратить мою жизнь рано; привелъ мн? въ прим?ръ Сервантеса, который хотя и написалъ н?сколько очень зам?чательныхъ и хорошихъ пов?стей, но если-бы не принялся за Донъ-Кихота, никогда бы не занялъ того м?ста которое занимаетъ теперь между писателями; и въ заключенiе всего отдалъ мн? свой собственный сюжетъ, изъ котораго онъ хот?лъ сд?лать самъ что-то въ род? поэмы, котораго, по словамъ его, онъ бы не отдалъ никому другому; это былъ сюжетъ Мертвыхъ душъ (мысль Ревизора принадлежитъ также ему).

Приведенныя указанiя, мы над?емся, достаточно опровергаютъ ув?ренiя г. Пыпина о какомъ-то злов?щемъ влiянiи Пушкина на Гоголя; не бол?е состоятельно и его мн?нiе о дурномъ влiянiи Пушкинскаго кружка. Объ этомъ кружк? г. Пыпинъ отзывается съ крайнею язвительностью; онъ старается набросить на него какую-то придворную ливрею, которая, по мн?нiю его, м?шала какъ самому Пушкину, такъ и друзьямъ его относиться съ живымъ сочувствiемъ къ общественнымъ интересамъ. «Посл? Пушкина, говоритъ онъ, его кружокъ еще мен?е заботился объ этихъ сочувствiяхъ, считая что литература въ ихъ смысл?, чисто поэтическая, совершенно консервативная, и есть настоящая литература, что другой не должно быть, или она будетъ извращенiемъ ея здравыхъ началъ. Такимъ образомъ, теорiя чистаго искусства сходилась съ практическимъ отвращенiемъ кружка къ критик? д?йствительности, а съ другой стороны, это нерасположенiе къ критик? становилось необходимостью для членовъ кружка по ихъ связямъ въ высшемъ кругу, при двор?.» – Въ тридцатыхъ, а еще бол?е въ сороковыхъ годахъ – говоритъ г. Пыпинъ въ другомъ м?ст? – друзья Пушкина, ставшiе друзьями и покровителями Гоголя, были люди довольно высоко поставленные, вполн? или отчасти придворные…. Литературные интересы принимали въ этихъ условiяхъ совс?мъ особый характеръ: онъ сообщился вскор? и Гоголю. Кружокъ все бол?е и бол?е удалялся отъ главнаго теченiя литературы. При Пушкин? – это начиналось враждой къ Полевому, къ Надеждину; въ сороковыхъ годахъ это окончилось враждой къ Б?линскому и вс?мъ писателямъ его направленiя.»

Такимъ образомъ г. Пыпинъ различаетъ въ умственныхъ движенiяхъ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ обособившуюся литературу Пушкинскаго кружка, и подл? нея какое-то главное теченiе литературы… Друзья Пушкина, од?тые въ придворную ливрею, будто бы отстранились отъ этого «главнаго теченiя», и не только отстранились, не и преисполнились злобы и ненависти къ нему. На чемъ же основываетъ г. Пыпинъ свое мн?нiе объ уединенномъ положенiи Пушкинскаго кружка, и въ особенности о томъ что не Пушкинская литература представляла главное литературное теченiе?

Зд?сь очевидно авторъ «характеристикъ» впалъ въ то самое недоразум?нiе на которое мы указывали въ начал? этой статьи, говоря о см?шенiи понятiй. литературы и журнализма. Г. Пыпинъ чувствуетъ что съ конца тридцатыхъ годовъ народилось новое явленiе, представленное въ то время Полевымъ, Надеждинымъ и наконецъ Б?линскимъ, что это новое явленiе выд?лилось изъ старой литературы, но не въ состоянiи понять что выд?лившись, оно могло существовать совершенно независимо отъ литературы художественной и поэтической, нисколько не зам?няя ея собою и даже вовсе не становясь во враждебное къ ней отношенiе. Г. Пыпинъ очевидно не понимаетъ что журнализмъ вовсе не есть усовершенствованная литература, а напротивъ низшее, служебное орудiе общественныхъ интересовъ и потребностей. Мы еще вернемся къ этому недоразум?нiю, а теперь обратимся къ отношенiямъ Пушкинскаго кружка къ Гоголю, какъ ихъ понимаетъ г. Пыпинъ.

Итакъ, Пушкинскiй кружокъ остался въ сторон? отъ «главнаго теченiя литературы» и отшатнулся отъ Гоголя, зам?тивъ общественное значенiе его произведенiй. Стало-быть тенденцiи Гоголя представили что-то совс?мъ новое для старыхъ литературныхъ д?ятелей, совс?мъ для нихъ чуждое? Стало-быть весь смыслъ Гоголевскихъ произведенiй заключался въ либерализм? новыхъ общественныхъ идей ими высказанныхъ и опред?лившихъ ихъ противоположность съ Пушкинско «консервативною» литературой?

Н?тъ, г. Пыпинъ не говоритъ этого; напротивъ, кинувъ н?сколько уязвленiй памяти Пушкина и его друзей, онъ обращается съ т?ми же самыми уязвленiями къ наибол?е «общественнымъ» творенiямъ Гоголя. Онъ с?туетъ зач?мъ эти творенiя недостаточно обличительны, зач?мъ Гоголь не тенденцiозенъ до степени современныхъ петербургскихъ журналистовъ. Онъ приводитъ къ себ? на помощь автора одной забытой критической статьи и говоритъ его словами. «Его (Гоголя) поражало безобразiе фактовъ, и онъ выражалъ свое негодованiе противъ нихъ; о томъ изъ какихъ источниковъ возникаютъ эти факты, какая связь находится между тою отраслью жизни въ которой встр?чаются эти факты и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни, онъ не размышлялъ много. Наприм?ръ, конечно р?дко случалось ему думать о томъ есть ли какая-нибудь связь между взяточничествомъ и нев?жествомъ, есть ли какая-нибудь связь между нев?жествомъ и организацiей различныхъ гражданскихъ отношенiй. Когда ему представлялся случай взяточничества, въ его ум? возбуждалось только понятiе о взяточничеств?, и больше ничего; ему не приходило въ голову понятiе безправности и т. п.» Зат?мъ указывается на превосходство г. Щедрина надъ Гоголемъ, и пр. Но если Гоголь «творилъ безсознательно», если его сатира не восходила до критики общественныхъ явленiй, господствовавшей системы, то ч?мъ же идеи его отличались отъ идей Пушкинскаго круга, и зач?мъ, во имя чего могли отшатнуться Пушкинскiе друзья отъ общественныхъ творенiй Гоголя? Очевидно, зд?сь противор?чiе, происходящее изъ того же самаго недоразум?нiя на которое мы указывали выше.

Главный обвинительный пунктъ выставляемый г. Пыпинымъ противъ Пушкинскаго кружка заключается въ особенномъ будто бы сочувствiи съ какимъ этотъ кружокъ отнесся къ «Переписк? съ друзьями». Авторъ «характеристикъ» настойчиво повторяетъ что къ сочиненiю этой книги Гоголь былъ подтолкнутъ друзьями, что друзья эти были приведены въ восторгъ идеями и даже тономъ «Переписки». Такiя ув?ренiя опять голословны, и опять не понято д?йствительное значенiе «Переписки». Г. Пыпинъ ссылается на высказанныя вскользь мн?нiя Жуковскаго и Плетнева, да на статью кн. Вяземскаго, взглянувшаго на «Переписку» какъ на переломъ въ д?ятельности Гоголя. Вотъ какъ излагаетъ содержанiе статьи кн. Вяземскаго г. Пыпинъ. «Она была нужна – говоритъ критикъ словами самого Гоголя (зам?тьте сознанiе г. Пыпина что кн. Вяземскiй выражалъ мн?нiе самого Гоголя). Это лучшая похвала книг?. Такъ нуженъ былъ переломъ. Переломъ этотъ т?мъ полезн?е что противод?йствiе истекло изъ той же силы которая невольно, но не мен?е того, всеувлекательнымъ стремленiемъ, дала пагубное направленiе.» Что же говоритъ это м?сто изъ статьи кн. Вяземскаго? на какой переломъ зд?сь указывается? Еслибы г. Пыпинъ далъ себ? трудъ ознакомиться съ журналистикой того времени, сообразить большую часть критическихъ отзывовъ появлявшихся въ тогдашней литератур? о первыхъ произведенiяхъ Гоголя, онъ догадался бы что д?ло шло объ отношенiяхъ Гоголя къ русской жизни какъ художника, а вовсе не о его политическихъ мн?нiяхъ, которыхъ онъ никогда не заявлялъ и о которыхъ въ то время меньше всего думали. Еслибы г. Пыпинъ былъ ближе знакомъ съ журналами и альманахами тридцатыхъ годовъ, онъ зналъ бы что Гоголя упрекали преимущественно за отрицательное отношенiе къ русскимъ типамъ, за исканiе въ русскомъ челов?к? пошлости и низости; ему ставили на видъ что русская жизнь создаетъ не одни только отрицательные типы, не и положительные; за него боялись что если сл?дующiе томы Мертвыхъ душъ представятъ такую же серiю дураковъ и негодяевъ, то художественное равнов?сiе поэмы будетъ нарушено, и впечатл?нiе получится столько же безотрадное, сколько и нев?рное. Изъ этихъ конечно упрековъ, а не изъ чего другаго, возникла у Гоголя мысль вывести во второмъ том? Мертвыхъ душъ положительные типы и, между прочимъ, знаменитый «перлъ созданiя» – Улиньку. Пушкинскiй кружокъ заблуждался, считая подобные типы въ талант? Гоголя, и не понявъ что этотъ талантъ по самой природ? своей одностороненъ и совершенно чуждъ идеализацiи; но см?шно было бы вид?ть за этою вполн? естественною ошибкой заднюю мысль – направить Гоголя къ прославленiю господствовавшей системы и ув?нчанiю общественнаго зла. Что гражданскiя мысли выраженныя Гоголемъ въ его «Переписк?» стояли для Пушкинскаго кружка на второмъ план? явствуетъ изъ того что никто изъ этого кружка никогда не брался за выраженiе однородныхъ идей, и если подобныя идеи были когда-нибудь заявлены въ смысл? литературнаго направленiя, то въ этомъ можно признать повинными московскихъ славянофиловъ, а ужь никакъ не Пушкинскiй кружокъ, состоявшiй тогда главнымъ образомъ изъ Жуковскаго, Плетнева, кн. Вяземскиго и отчасти М. П. Погодина. Изъ самой статьи кн. Вяземскаго не трудно уб?диться что «Перепиской съ друзьями» пушкинскiй кружокъ желалъ преимущественно воспользоваться какъ орудiемъ противъ крайностей журнализма, поставившаго свои маленькiе интересы какъ бы противов?сiемъ серiозной художественной литератур?. «Въ н?которыхъ журналахъ – говоритъ кн. Вяземскiй – имя Гоголя сд?лалось альфою и омегою всякаго литературнаго разсужденiя. Въ духовной нищет? своей многiе непризнанные писатели кормились этимъ именемъ, какъ единымъ насущнымъ хл?бомъ своимъ. Его хот?ли поставить главою какой-то новой литературной школы, олицетворить въ немъ какое-то черное литературное знамя. Такимъ образомъ съ больныхъ головъ на здоровую складывали вс? несообразности, вс? нел?пости, провозглашаемыя н?которыми журналами. На его душу и отв?тственность, обращали вс? гр?хи коими ознаменовались посл?днiе годы нашего литературнаго паденiя. Какъ тутъ было неодуматься, не огляд?ться? Какъ писателю честному не осыпать главы своей пепломъ и не отказаться съ досадою отъ торжества устроеннаго непризванными и непризнанными руками? Вс? эти ликторы и глашатаи, которые шли около него и за нимъ съ своими хвалебными восклицанiями и праздничными факелами, именно и озарили въ глазахъ его опасность и ложность избраннаго имъ пути. Съ благородною р?шимостью и откровенностью онъ тутъ же круто своротилъ съ торжественнаго пути своего и спиною обратился къ своимъ поклонникамъ. Теперь, отороп?въ, они не знаютъ за что и приняться. Конечно, положенiе ихъ непрiятно и забавно» и т. д. Не ясно ли что кн. Вяземскiй воспользовался «Перепиской» Гоголя для того чтобъ нанести ударъ новому явленiю, которое мы назвали журнализмомъ, и тендеацiя котораго заключалась въ подчиненiи строгихъ интересовъ литературы преходящимъ задачамъ дня? Не ясно ли что вся статья им?етъ полемическую ц?ль и направлена противъ притязанiй Полеваго и Б?линскаго, въ хлопотливой работ? которыхъ Пушкинскiе друзья разгляд?ли начало того паденiя мыслей, вкусовъ и литературныхъ требованiй, какое продолжается до сихъ поръ, и однимъ изъ представителей котораго въ наши дни является г. Пыпинъ?

Борьба литературы съ журнализмомъ, съ закваской летучихъ, маленькихъ идей, пораждаемыхъ полуобразованностью, самоув?ренностью и жаждою усп?ха, ведетъ начало еще отъ Пушкинскихъ временъ. Изв?стно что великiй поэтъ уже чувствовалъ вторженiе этихъ идеекъ въ печать, и первоначально мысль о серiозномъ журнал? явилась у него всл?дствiе сознанiя что обязанность настоящей литературы – противод?йствовать вс?ми силами этому началу конца, то-есть первымъ симптомамъ литературнаго паденiя. Вотъ что находимъ мы объ этомъ въ изв?стныхъ «матерiалахъ» П. В. Анненкова. «Причины основанiя этого журнала, или обозр?нiя, какъ называлъ его Пушкинъ, должно прежде всего искать въ противод?йствiи тому насм?шливому, парадоксальному взгляду на литературу нашу, который высказался въ посл?днихъ годахъ, и поддерживаемый съ остроумiемъ и зам?чательною дiалектическою ловкостью, им?лъ сильное влiянiе, особенно на людей полуобразованныхъ, изъ которыхъ везд? и состоитъ большинство читателей. Пушкинъ думалъ, вм?ст? со многими изъ друзей своихъ, что несмотря на безобразiе многихъ отд?льныхъ явленiй, литература наша въ общности всегда была сильнымъ орудiемъ образованности, что легкое, постоянно шутливое обращенiе съ ней лишено и основанiя, и ц?ли, если не полагать ц?ль въ доставленiи одной забавы праздному чтенiю. Симптомы литературнаго паденiя, близость пониженiя уровня сл?довательно чувствовались еще при жизни Пушкина. Съ годами результаты вторженiя въ печать идей и стремленiй полуобразованности сказывались сильн?е и сильн?е. Въ 1845 году одинъ изъ друзей Жуковскаго уже писалъ ему. «Маленькое число т?хъ людей съ которыми я бывалъ у васъ теперь странно разрознилось. Н?тъ общей любви, общаго интереса и общей ц?ли. Однихъ охолодило чувство глубокаго презр?нiя къ господствующимъ идеямъ въ кругахъ литературныхъ. Другiе, недостойно увлекшись соблазномъ корысти, невольно отталкиваютъ отъ себя каждое несовременное сердце. Третьи какъ златые тельцы стоятъ на своемъ подножiи – боги для упавшихъ предъ ними, болваны для не язычниковъ. Н?тъ Моисея и н?тъ религiи. Я ув?ренъ что и Вяземскiй испытываетъ ощущенiя отъ которыхъ я часто задыхаюсь.» Кто, прочитавъ эти исполненныя благородной скорби строки, не почувствуетъ что борьба шла не между консерватизмомъ и новаторствомъ, а между талантомъ и просв?щенiемъ съ одной стороны, и нев?жествомъ съ другой – т?мъ самымъ журнальнымъ нев?жествомъ изъ котораго вышелъ въ шестидесятыхъ годахъ пресловутый нигилизмъ? Условiя борьбы и понын? сохраняются т? же…

Приведенныя выдержки изъ статьи г. Пыпина достаточно опред?ляютъ тотъ идеалъ во имя котораго въ нашей современной журналистик? совершается, съ достойнымъ лучшаго д?ла усердiемъ, такъ-называемое «разв?нчанiе» и «низведенiе съ пьедесталовъ» старыхъ литературныхъ д?ятелей. Что этотъ идеалъ вовсе не въ общественныхъ задачахъ, что лучшiе русскiе художники осм?иваются рачителами нын?шняго журнализма вовсе не за равнодушiе ихъ къ этимъ общественнымъ задачамъ – доказательствомъ служатъ собственныя отношенiя г. Пыпина къ Гоголю. Еслибъ д?ло шло только объ общественныхъ задачахъ, еслибъ г. Пыпинъ боролся противъ художественнаго индифферентизма, онъ не сд?лалъ бы Гоголю приведенныхъ выше упрековъ въ непониманiи общественнаго зла и недостатк? гражданскаго чувства. Онъ самъ признаетъ въ Мертвыхъ душахъ и въ Ревизор? огромное общественное значенiе: въ этомъ смысл? противополагаетъ Гоголя Пушкину; т?мъ не мен?е въ конц? концовъ онъ не доволенъ и Мертвыми душами, и Ревизоромъ – отчего? Оттого что не находитъ въ нихъ тенденцiозности, свойственной журнальной работ? – другими словами, осуждаетъ литературу во имя журнализма. Негодованiе возбужденное въ г. Пыпин? письмомъ Гоголя о презр?нныхъ журнальныхъ дрязгахъ съ полною достов?рнсстью уб?ждаетъ насъ въ томъ.

Конечно, петербургскiй журнализмъ тщательно изб?гаетъ назвать этотъ идеалъ его собственнымъ именемъ. Мы не найдемъ этого имени въ нашей перiодической печати, тогда какъ въ ней очень много толкуется о необходимости чтобы литература стояла въ близкомъ соприкосновенiи съ жизнью, чтобъ она не чуждалась общественныхъ заботъ и интересовъ, такъ что люди неопытные могутъ подумать что художественная литература, литература Пушкинская, есть въ самомъ д?л? порожденiе какого-то мертваго духа, удаленнаго отъ всякаго влiянiя жизни. Изв?стно стихотворенiе Пушкина, въ которомъ поэтъ говоритъ къ черни.

Подите прочь! Какое д?ло
Поэту мирному до васъ?
. . . . . . . . . .
Не для житейскаго волненья.
Не для корысти. Не для битвъ, —
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуковъ сладкихъ и молитвъ.

Это стихотворенiе терзается на вс? лады, какъ неопровержимая улика Пушкинскаго индифферентизма, и бросается въ вид? упрека всей литератур? мало-мальски претендующей на художественность. «Искусство для искусства» – ненавистный принципъ, обязательно навязываемый журналистикой какъ Пушкину, такъ и всей литератур? сохраняющей художественныя преданiя великаго учителя – сд?лался въ нашей печати какимъ-то пугаломъ, какою-то позорною уликой, предъ которою смолкаютъ всякiя оправданiя, и никому даже не приходитъ на мысль спросить д?йствительно ли Пушкинъ и его школа были жрецами «искусства для искусства».

Это опять одно изъ т?хъ накопившихся въ нашей печати недоразум?нiй, которыя м?шаютъ ясно понимать вещи и в?рно относиться къ текущимъ литературнымъ явленiямъ. Постараемся объяснить себ? откуда исходитъ это недоразум?нiе, и для этого приведемъ изъ статьи г. Пыпиня м?сто формулирующее его главное обвиненiе противъ Пушкина.

«Кружокъ Пушкина составлялъ въ литератур? тридцатыхъ годовъ особую категорiю, которая мало сближалась съ другими литературными кругами. Главн?йшiе его представители: Жуковскiй и Пушкинъ, пользовались вс?мъ авторитетомъ своей славы, который и служилъ знамеаемъ для ихъ второстепенныхъ и третьестепенныхъ сподвижниковъ. Еще со второй половины двадцатыхъ годовъ этотъ кругъ сплотился въ прочно-связанное, почти замкнутое общество, со своимъ эстетическимъ и общественнымъ кодексомъ.

«Въ этомъ круг? уц?л?вшiе остатки «Арзамаса» соединялись съ бол?е молодыми представителями Пушкинскаго романтизма. Изъ «Арзамаса» перешелъ сюда взглядъ на литературу какъ на отвлеченное художество, взглядъ приводившiй въ конц? концовъ къ полному удаленiю литературы отъ вопросовъ д?йствительной жизни. Пушкинъ не даромъ заявлялъ свое пренебреженiе къ «черни», то-есть къ обществу, которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участiя къ своимъ нравственнымъ интересамъ, а не одного зр?лища жертвоприношенiй Аполлону, и высоком?рно выд?лялъ привилегiю поэта быть рожденнымъ для вдохновенiя и сладкихъ звуковъ, далекихъ отъ «житейскаго волненiя» и къ нему безучастныхъ.

«Съ этимъ понятiемъ о поэзiи, удаляемой отъ «черни», естественно соединился т?сно-консервативный взглядъ въ предметахъ общественныхъ. Удаляясь отъ д?йствительности, эта литература переставала и понимать ее. Взглядъ кружка и зд?сь развивалъ преданiя «Арзамаса»; легкiй оттенокъ либерализма, сохранившiйся въ виду Шишковскаго старов?рства и партiи классиковъ, теперь почти исчезъ; зат?мъ по предметамъ общественнымъ мн?нiя кружка состояли въ апотеоз? господствовавшаго положенiя вещей. Жуковскiй держался издавна этой точки зр?нiя; у Пушкина съ половины двадцатыхъ годовъ выдохлись вс? остатки прежняго либерализма, и наконецъ офицiальная народность нашла въ немъ своего преданнаго п?вца.

«Когда въ д?ятельности Пушкина настала пора чисто художественнаго творчества», говоритъ г. Пыпинъ, н?сколько дал?е, «интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ; это обстоятельство, которое ставили въ связь съ его новыми отношенiями въ высшихъ сферахъ, начало охлаждать прежнее горячее сочувствiе къ нему въ той части публики которая искала въ литератур? нравственно-общественнаго смысла.»

Обвиненiе, такимъ образомъ, формулировано хотя не вполн? опред?ленно, но весьма ловко. Тутъ и намекъ на презр?нiе поэта къ толп?, и намекъ на изм?ну прежнимъ уб?жденiямъ, «въ связи съ новыми отношенiями въ высшихъ сферахъ», и указанiе на охлад?вшее въ посл?днiе годы Пушкина сочувствiе къ нему публики; ссылки даны такимъ образомъ на обстоятельства вс?мъ бол?е или мен?е изв?стныя, въ томъ простомъ разчет? что в?рность ссылокъ замаскируетъ важность осв?щенiя даннаго обвинительнымъ актомъ. Кто наприм?ръ не знаетъ что сочувствiе публики къ поэзiи Пушкина значительно охлад?ло въ конц? поприща поэта? На это жаловался самъ Пушкинъ въ письмахъ къ друзьямъ, исполненныхъ грусти и разочарованiя. Но источникъ этого охлажденiя лежалъ конечно не тамъ гд? полагаетъ его г. Пыпинъ. Достаточно обратиться къ «Матерiаламъ» П. В. Анненкова чтобъ уб?диться что обаянiе поэта на современниковъ ослаб?вало по м?р? того какъ кр?пчалъ его талантъ и какъ поэтъ отъ легкихъ, доступныхъ масс? задачъ переходилъ къ зр?лому, возмужалому творчеству. Уже Евгенiй Онегинъ понравился масс? читателей мен?е ч?мъ Кавказскiй пл?нникъ или Бахчасарайскiй фонтанъ, а Борисъ Годуновъ и Полтава не были совс?мъ оц?нены публикой. Поэтъ не обманывалъ себя на счетъ этого обстоятельства и предвид?лъ неусп?хъ Бориса Годунова, объ этомъ свид?тельствуютъ зам?тки на французскомъ язык?, которыя онъ предполагалъ разработать для предисловiя къ своей трагедiи. «Публика и критика», говоритъ онъ въ этихъ зам?ткахъ, «принявшiя мои первые опыты съ живымъ снисхожденiемъ, и притомъ въ такое время когда строгость и недоброжелательство отвратили бы меня в?роятно навсегда отъ поприща мною избираемаго, заслуживаютъ полной моей признательности: он? расплатились со мною совершенно. Съ этой минуты ихъ строгость или равнодушiе уже не могутъ им?ть влiянiя на труды мои. Я выступаю съ новыми прiемами въ созданiи. Не им?я бол?е надобности заботиться о прославленiи неизв?стнаго имени и первой своей молодости, я уже не см?ю над?яться на снисхожденiе, съ которымъ былъ принятъ досел?. Я уже не ищу благосклонной улыбки моды. Добровольно выхожу изъ ряда ея любимцевъ, принося ей глубокую мою благодарность за все то расположенiе съ которымъ принимала она слабые мои опыты въ продолженiи десяти л?тъ моей жизни.» Такимъ образомъ Пушкинъ самъ далъ намъ ключъ къ разум?нiю источника того разлада который образовался между нимъ и публикой съ т?хъ поръ какъ отъ легкихъ, полуподражательныхъ и доступныхъ масс? опытовъ онъ перешелъ къ зр?лому и строгому творческому труду. Посл? этого какъ не улыбнуться на зав?ренiя г. Пыпина будто охлажденiе къ Пушкину проявилось въ той части публики которая искала въ литератур? нравственно-общественнаго смысла?

Такую же фальшь не трудно усмотр?ть и въ томъ употребленiи какое д?лаетъ г. Пыпинъ (впрочемъ повторяя лишь весьма не новую уловку) изъ стихотворенiя Пушкина Чернь. Понятно что стихотворенiе это, такъ много послужившее въ рукахъ недоброжелателей великаго поэта, вовсе не им?етъ значенiя авторской profession de foi, которое всячески старались придать ему. Поэтъ оставившiй намъ столько капитальныхъ созданiй своего творческаго духа не им?етъ надобности въ прагматическомъ изложенiи своихъ идей и взглядовъ, эти идеи и взгляды живутъ въ его произведенiяхъ, находящихся у каждаго на лицо. Пушкинъ могъ въ отд?льномъ стихотворенiи объяснить свое понятiе о поэт? какъ служител? Аполлона, и въ тоже время въ собственной д?ятельности отступать отъ этого идеала, хотя бы по той простой причин? что онъ чувствовалъ въ себ? не только поэта, но и писателя въ бол?е общемъ значенiи, и даже журналиста. Выше мы указывали на жизненныя, воспитательныя задачи руководившiя Пушкинымъ при основанiй Современника; одно это обстоятельство достаточно свид?тельствуетъ что поэтъ, носивъ душ? своей идеалъ жреца Аполлонова, въ то же время далеко не чуждался «житейскаго волненья» и «битвъ», и сознавалъ что выраженный имъ въ пiес? Чернь идеалъ не подходитъ безусловно ко всякой эпох? и ко всякому народу. Г. Пыпинъ самъ очевидно различаетъ разницу въ понятiяхъ о поэт? и писател? вообще, хотя въ своей стать? нам?ренно спутываетъ эти представленiя. «Пушкинъ», говоритъ онъ, «недаромъ заявлялъ свое пренебреженiе къ «черни», то-есть къ обществу которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участiя къ своимъ нравственнымъ интересамъ» и пр. Зд?сь чернь весьма произвольно зам?нена обществомъ, а поэзiя – литературой, хотя каждый знаетъ что эти понятiя далеко не синонимы. Для непредвзятаго же сужденiя совершенно ясно что Пушкинъ разум?лъ подъ «чернью» ту необразованную толпу которая восхищалась Кавказскимъ пл?нникомъ и отвернулась отъ Бориса Годунова, и опять нельзя не улыбнуться при мысли что этой толп? г. Пыпинъ приписываетъ ожиданiе «отъ литературы какого-нибудь живаго участiя къ своимъ нравственнымъ интересамъ» – какъ будто эти нравственные интересы были бол?е выдвинуты въ Кавказскомъ пл?нник? или въ Руслан? и Людмил?, ч?мъ въ поздн?йшихъ созданiяхъ великаго поэта!

«Когда въ д?ятельности Пушкина», говоритъ г. Пыпинъ въ вышеприведенной выдержк? изъ его статьи, «настала пора чисто-художественнаго творчества, интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ.» Вотъ альфа и омега т?хъ лицем?рныхъ обвиненiй съ которыми обращается къ памяти поэта петербургскiй журнализмъ! На чемъ однако основано это обвиненiе? Открываемъ томъ лирическихъ стихотворенiй Пушкина, и что же мы находимъ тамъ подъ 1836 годомъ, посл?днимъ годомъ его поэтической д?ятельности? стихотворенiя: «Когда за городомъ задумчивъ я брожу» и «Когда великое свершилось торжество», то-есть именно т? пiесы въ которыхъ съ особою силой сказались у Пушкина мотивы не усматриваемые г. Пыпинымъ и предъ которыми самыя излюбленныя стихотворенiя поздн?йшихъ «гражданскихъ» поэтовъ кажутся чемъ-то очень жиденькимъ и слабенькимъ. Еслибы современная критика отличалась хотя маленькимъ художественнымъ чутьемъ, она догадалась бы что вся поэзiя г. Некрасова вышла изъ этихъ мощныхъ произведенiй Пушкина, никогда однако не сравнившись съ ними не только въ поэтическомъ, но даже въ гражданскомъ отношенiи. Просимъ у читателей позволенiя напомнить сл?дующiя поразительныя по сил? и металлической сжатости Пушкинскiя строки.

Но у подножiя теперь Креста Честнаго,
Какъ будто у крыльца правителя градскаго,
Мы зримъ – поставлено на м?сто женъ святыхъ —
Въ ружь? и киверъ два грозныхъ часовыхъ.
Къ чему, скажите мн?, хранительная стража?
Или распятiе – казенная поклажа,
И вы боитеся воровъ или мышей?
Иль мните важности придать Царю царей?
Иль покровительствомъ спасаете могучимъ
Владыку тернiемъ в?нчаннаго колючимъ.
Христа, предавшаго послушно плоть Свою
Бичамъ мучителей, гвоздямъ и копiю?
Иль опасаетесь чтобъ чернь не оскорбила
Того чья казнь весь родъ Адамовъ искупила?
Иль чтобъ не пот?снить гуляющихъ господъ,
Пускать не вел?но сюда простой народъ?