Путь истины. Дмитрий Донской

Во дворе дома графа де Монфора стояла огромная в рост человека чёрная птица с длинным клювом[41 - Чумные доктора носили маски с длинным клювом, куда прятали ароматические травы. Правда, это не спасало их от чёрной смерти (прим. авт.).]. «Боже мой! Это сон… Это просто сон… кошмарный сон!», – подумал юноша и зацепился за эту мысль как за спасательный круг. Луч надежды блеснул в его глазах: «Да, мне нужно проснуться. И тогда всё вернётся на свои места. Чума. Мёртвая Луиза. Костры. Люди в огне. Ничего этого нет, и никогда не было!» Франсуа зажмурился, ущипнул себя за руку, открыл глаза, но всё осталось, как и было. Вскоре он понял, что перед ним обыкновенный человек, – в плаще и маске, как на маскараде в Венеции.

– Кто вы такой? – бросился Франсуа к незнакомцу, который оттолкнул его от себя длинной тростью. Вдруг из-под маски раздался дикий вопль, и человек в плаще кинулся наутёк…

Франсуа вбежал в зал, где еще накануне вечером пировал его отец. Каменный пол был залит красным вином. «А что если это кровь?» – с испугом подумал юноша. Отца он нашёл в спальне лежащим в постели, но увидел на шее у него чёрные бубоны и отшатнулся в сторону.

– Что, доктор убежал? – через силу улыбнулся граф де Монфор. – Сын, не приближайся ко мне. Видишь, я умираю…

– Не говори так, отец, – сказал юноша со слезами на глазах.

– Франсуа, помолись обо мне Богу… – слабым голосом проговорил граф де Монфор. – Я виноват перед тобой. Это я убедил настоятеля не принимать тебя в послушники…

– Ты?! – воскликнул юноша. – Но… почему?

– В твои годы, – сказал граф де Монфор, – я сам мечтал о служении Господу. Я был невинен, как ты сейчас. Но отец мой желал видеть меня рыцарем в латах, а не монахом в рясе. Он взял меня с собой в поход, – тогда я впервые убил человека и с тех пор уже не могу остановиться… Не могу без войны! И тебя я хотел убить… Прости меня… за всё прости.

– Мне не за что прощать тебя, отец, – промолвил Франсуа, роняя слёзы.

– Уходи, беги, спасайся из этого зачумлённого города! – воскликнул граф де Монфор.

– Я тебя не брошу, отец, – настаивал на своем юноша.

– Ты опять меня ослушаешься? – спросил граф де Монфор, гневно сверкнув глазами.

– Да, ослушаюсь, – опустив очи долу, отвечал Франсуа.

– Спасибо тебе, – слабо улыбнулся граф де Монфор.

Франсуа не покинул отца своего и был с ним до конца… Перед смертью граф пожелал исповедаться и причаститься, – увы, никто из священников, оставшихся в живых, не откликнулся на его призыв…

В то время, когда весь цвет французского рыцарства бежал из Парижа, Франсуа остался в городе и пережил нашествие чёрной смерти. Он так и не смог посвятить себя служению Господу, и в 1355 году женился на девушке из древнего дворянского рода, – она родила ему пятерых сыновей. Четверо из них стали славными рыцарями и сложили свои головы в битвах с англичанами. Но самый младший из сыновей графа Франсуа де Монфора отроком был пострижен в ангельский образ в аббатстве Сен-Дени…

Тем временем, чума перешла Пиренеи. Общую чашу испили королева Арагона Элеонора и король Кастилии Альфонс 11. Вскоре моровая язва проникла на Британские острова, вторглась в германские земли и дошла до Польши…

1352 год.

В Любеке жил богатый купец, корабли которого бороздили всё Варяжское море, по Неве через озеро Нево и по Волхову доходили до Великого Новгорода, где был немецкий гостиный двор – двор святого Петра. На своих кораблях ганзейский купец привозил из Руси особо ценимые в Европе меха и воск[42 - Во все времена Русь вывозила за рубеж природные ресурсы – в 14 веке это были продукты охоты и бортничества (прим. авт.).]. Торговал тот купец и с меньшим братом новгородским – Плесковом (Псковом). Но на сей раз в трюмах немецких кораблей, гружённых дорогим сукном[43 - Сукно – шерстяная ткань с ворсом (прим. авт.).], пришла на Русь моровая язва…

Псковичи, купившие немецкий товар высокого качества, перепродавали его на городском торгу. Зажиточные горожане, знающие толк в сукне, охотно покупали европейскую шерсть, не ведая, что приглашают в свои хоромы старуху-смерть. Домочадцы их становились первыми жертвами моровой язвы.

До Руси и прежде доходили слухи о чуме, что свирепствовала в Орде и Европе. Ныне суд настал и русской земле…

Минула седмица. В псковской земле не осталось на погостах мест для погребения мертвецов… Священники в церквах за раз отпевали по тридцать человек. А то и более! Богачи, обнаруживая на себе печать лютой болезни, составляли духовные грамоты, завещая все свои имения храмам и монастырям. (С тех пор церковь на Руси стала главным землевладельцем!)

Богачи, вспоминая перед смертью о душе, раздавали нищим щедрую милостыню, а священники, совершая таинство соборования, повторяли слова Исуса Христа: «Трудно богатому войти в Царствие Небесное! Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное[44 - Одна из восьми заповедей блаженства, открытых Христом в Нагорной проповеди. Нищие духом – те, кто Бога превозносят за дарованные богатства, и живут по словам ветхозаветного Иова: Бог дал, Бог взял (прим. авт.).]».

Кроме того, находилось немало доброхотов, которые желали послужить именитым купцам и боярам, стоящим одной ногой в могиле… Но, увы, не могли они воспользоваться плодами своих стараний – их ждала та же участь, что и тех, за кем они ухаживали. Усталость и озноб валили с ног, кровь выходила из лёгких с кашлем, чёрные пятна покрывали всё тело. В три дня угасала жизнь…

Трепет вошёл в кровь и плоть людскую! Псковичи усердно молились Господу о даровании спасения. Вскоре на вече решено было послать гонцов в Новгород за архиепископом. Владыка Василий, в отличие от западных священнослужителей, не бросил свою паству, пришёл в город, отслужил в храме и благословил псковичей. Но на обратном пути заболел и умер на реке Узе…

Осенью того же года мор поразил новгородскую землю. И тогда началось его победное шествие по южной и восточной Руси. Чума пришла в Смоленск, Киев, Чернигов и Суздаль. В малых городах, таких как Белоозеро и Глухов, не осталось живых людей.

И Москву не обошла стороной чаша сия! Вслед за митрополитом Феогностом преставился князь Симеон Иоаннович. Отошёл в мир иной и брат его Андрей, коего сын, наречённый Владимиром, не увидел отца…

В 1353 году чума пошла на убыль[45 - На Руси от «чёрной смерти» погибло меньше людей, чем в Западной Европе. Однако чума оставила тяжкий след и в нашей истории, отодвинув время освобождения от татарского ига (прим. авт.).]. Недолгое время мор свирепствовал на русской земле, но покосил немало народа. Иван Калита мечтал о сорока годах тишины, он вырвал, добился их, но, увы, накопить силы для борьбы с татарами Русь так и не смогла…

Книга первая. Отрочество

Глава первая. Крестьянка

В стародавние времена на земле Московской стояло село Воскресенское. Десять дворов, деревянная церковь с погостом – вот и всё достояние сего села. Жили в нём обычные русские люди[46 - Люди (в ед. числе – людин) – по Русской правде – свободные крестьяне-общинники, защищённые вирой в 40 гривен. Для сравнения: жизнь смерда оценивалась всего в 5 гривен (как и холопа). Смерды – крестьяне, жившие на чужих (княжьих, боярских, монастырских) землях (прим. авт.).], на коих ещё не легла тяжёлая барская рука. Их пращуры молились солнцу о благодатной погоде и богатом урожае…

С тех пор миновали столетья, – народилось иное племя. Но, как и прежде, мать-земля кормила своих сыновей и дочерей. Иногда баловала их, но чаще воспитывала в строгости, дабы помнил человек, что не он хозяин в мире этом!

Из лета в лето одной стезёю ступает оратай-пахарь. Солнышко прогревает землю, – сходит снег с полей. Тогда крестьянин запрягает лошадку в соху, – кобыла идёт по пашне, тянет рало: омешки чиркают по камешкам, оставляют на земле борозды. Пахать, боронить да сеять – нелёгок труд крестьянский! Падают зёрна во взрыхлённую землю. И тут вспомянуть подобает мудрость: коли семя не погибнет, останется одно, а погибнет, принесёт богатые всходы. Это вечный круг бытия!

Проходит время. Нивы покрываются зеленью. Возрастает на пашнях пшеница, – колосья её наливаются золотом и радуют глаз. Наступает весёлая и многотрудная страдная пора. Все сельчане в покосных рубахах выходят в поле на жатву. Под дружные взмахи косцов ложатся стебельки пшеницы наземь. Сельские бабы связывают снопы, несут на гумно, раскладывают в овине для сушки. После этого надобно еще обмолотить хлеб, ссыпать жито в амбарные закрома, а, кроме того, собрать урожай с грядок, рожь да пшеницу озимые засеять…

В студёную пору сельчане пожинают плоды своих трудов. Мужики лапти плетут, бабы пироги пекут да сорочки шьют своим домочадцам.

Так, испокон веков жили русские крестьяне, покуда не приходила за ними старуха с косой…

В Воскресенском жил мужик по имени Фёдор, Гаврилов сын. Неспроста сельчане избрали его старостой! Большое хозяйство было у Фёдора Гавриловича: две лошади, две коровы, свиноматки, овцы и домашняя птица. Сельчане поговаривали, что в доме старосты живёт достаток.

Пройдут столетия, и зажиточных соседей крестьяне из зависти нарекут кулаками, мечтая силой отнять нажитое тяжким трудом батраков… Но в те далёкие времена умным и сильным хозяевам честь воздавали и сельских старост из них на мирском сходе выбирали!

Всего в избытке было у Фёдора Гавриловича. Но не возносился он перед своими соседями, не зазнавался, не хвастал своим добром. И слова обидного от него никто вовек не слыхивал. Староста принимал на себя подати, как все, – по силе своего хозяйства. По его задумке залежные земли сельчане сообща вспахивали и засевали, с приходом страды всем миром жали хлеб и собирали в обчие закрома, а жито получали нуждающиеся. Погорельцы, бедняки, старики и вдовы, – все шли к старосте за помощью, и никому он не отказывал!

Но однажды постучалась беда в избу старосты – в лихорадке помер его старший сын. Отныне не мог потянуть Фёдор Гаврилович в одиночку пять десятин пахотной земли. Семилетний Вася, младшенький, покуда не годился для тяжёлой работы. И тогда Фёдор Гаврилович сбросил с себя непосильное бремя и раздал соседям удобренные пашни, что приносили хороший урожай.

Время шло. Василий подрастал, и настала пора молодцу привести в дом отца жену. Дородством и пригожестью мать-природа щедро награждала русских девиц, но не глянулась ни одна из них Васе.

Надо сказать, Фёдор Гаврилович долго выжидал прежде, чем решился прибегнуть к своей отцовской власти. И однажды за разговором в обеденную пору обмолвился:

– Пора тебе, сыне, остепениться. Мужику на Руси не обойтись без бабы!

Юноша тогда покраснел и в смущении отвечал:

– Батя, мне и пятнадцати годков не стукнуло.

– У Ивана Григорьевича в девках ходит дщерь Глаша, – ныне вечером пойдём её сватать! – строго по-отцовски сказал Фёдор Гаврилович.

– Батя, – взмолился юноша, – погодь чуток, дай срок – я найду себе невесту по любви.

– Мы с твоей матерью о любви не говаривали, а прожили душа в душу не один десяток лет… Довольно! Идём вечером… – гневно прикрикнул на него Фёдор Гаврилович, но опосля, подумав, добавил. – Даю тебе месяц сроку, а коли не сыщешь себе невесты, я тебе найду её!

Неделю спустя Василий пас отцовское стадо. И надо же было случиться оказии, – пропала овца… Долго бродил юноша по лесам и полям, но скотинка как сквозь землю провалилась. Он поворотил назад, однако в сумерках сбился с пути. Старые лапотки поистёрлись, онучи одырявились, ноги о камни окровенились. Шёл Василий, оставляя красные следы, и вдруг где-то совсем близко послышался вой… Сердце у него в груди забилось сильно-сильно.

– Набегут, проклятые, и погубят душу мою! – вскрикнул юноша и бросился бежать, куда глаза глядят. Ветви хлестали его по лицу, – он падал, спотыкаясь о пни да колоды. Но вот вдали замерцали огоньки. Надежда затеплилась в сердце Василия.