Ночлег

– Акулина, подь, пусти его!

Немного погодя вошел мужик в старом полушубке и в лаптях.

– Хлеб да соль!

– Просим милости, – промычали мужики.

Прохожий постоял молча середь избы, утер рукавом бороду и повесил шапку на гвоздь. Мужики ели леща и исподлобья посматривали на прохожего.

– Дальной? – спросила хозяйка.

– Фу, дальной, матушка, дальной, – отдувшись, ответил мужик и, отойдя к сторонке, принялся шарить у себя в кармане.

– А пироги с медом будут? – спросил солдат, обсасывая рыбью голову.

– Ухват вон еще у меня припасен для тебя под печкой.

Солдат засмеялся.

– Это бабье ружье-то? Знаем. Эх, Матвевна!

– Что Матвевна? Я давно Матвевна.

– То-то давно. Давно бы пора тебе понять, дура.

– О, старый шут! Право. Лезь на печку-то скорей.

– Солдат залезет.

– То-то, гляди, сослепу-то еще не попадешь.

– Небось! Солдат попадет, не ошибется.

– Да ну тебя! Греховодник! Уйди!

– Эх, Матвевна! Сказал бы я тебе такое слово одно… Ну да делать-то, видно, нечего. С горя хоть трубочки покурить.

Хозяйка что-то не расслушала и пошла в каморку, а мужики стали вылезать из-за стола и напустились на квас. Работница сбирала остатки ужина. Мужики сбились в кучу и, почесываясь, начали промеж себя рассуждать:

– Что ж, спать, что ли?

– Куды эдакую рань?

– А по мне, хошь спать, так в ту же пору.

– Потить лошадей поглядеть.

– Как тебя звать-то, молодая? Акулина, ты мои портянки пуще глазу береги. Слышишь?

– Ладно. Ступайте хушь на двор-то. Теснота.

– А я вот тут, гляди сюда! Видишь, вот тут у меня тряпица висит. Чтобы сохранно. Гляди, на тебе спросится.

– Да ну, ладно.

– То-то ладно. Потом судись с вами. Что с тебя взять?

– Не пропадет. Ишь, бархат какой.

– Бархат и есть. Всякому свое мило.

– Ссякому, брат, своя сопля солона, – заметил прохожий.

– Известно, солона, – подтвердили мужики и пошли на двор.

Солдат с трубкою остался в избе. Прохожий сидел на лавке и вздыхал.

– Почтенный, ты табак куришь? – спросил солдат у прохожего.

– Нет, не курю; мы к этому не приучены.

– Что ж так?

– Так, что не приучены.

– Напрасно.

– Напрасно ли, нет ли, уж не знаю; а вот на дудке я в стары годы мастер был играть. Это точно.

– В пастухах жил?

– В пастухах.

В это время мужики друг за дружкой входили в избу. Один принес хомут сушить. Кто полез на полати, кто так остался на лавочке посидеть. Пошла зевота.

– Да, пастухи это и у нас тоже на дудке играть здоровы, – сказал один, залезая на полати.

– Жилейка это, значит.

– Ну, вот, самая она, – подтвердил прохожий.

– Знаю. Сейчас это лычком навернет, сидит под кустиком, туру, туру. Сс! Ухитрит же его! И то сказать, ведь скука. Ну, а как у вас… жить-то как?

– Что ж жить? Ничего. Как-никак, а жить надо.

– Это что говорить. Все божья воля.

– Да. Хорошо тебе говорить – божья воля, вверх воронкой-то лежишь, – сказал прохожий.