– Жив бог, жива душа моя.
– Куда это тебя носило?
– Да все по торговым делам.
– Купец!
– Сокрушила меня эта торговля, пропади она совсем. Ничего не стоит. Хозяин-то где ж?
– Вон, порадуйся, на печи лежит дитятко. Налопался, спит.
– Что ж, это ничего. Пройдет. Это не вредно. Ах, намочился! Влетели в канаву, вот по этих мест окунулся. А что, солдату погреться водочки не будет?
– Как не быть.
Солдат выпил и спросил:
– А закуски не полагается?
– Кто ее припасал для тебя, закуску-то! Нешто у нас кабак?
– Ну, ничего, мы языком закусим. Нет, ты слушай, Матвевна, как мы влопались-то, я тебе расскажу. Накось, повесь посушить! Как влопались – в лучшем виде. Я вчерась еще говорю: вы, говорю, у меня, мужики, не дремать. Они лошадей, знаешь это, распустят, и знать ничего не хотят. А я уж тоже твердо знаю их эту мужицкую привычку; кричу им: робята, не отставай, дружней! Потому, тут, упаси господи, всех лошадей перетопишь. А Федюшка – подлец, вот он, рыжий-то. Что ты глядишь? У! – Я это с товаром-то с своим, а он, брат, вон де, за версту отстал; гляжу – дрыхнет. Ах, черт-то вас возьми совсем! Я один и остался. Лошаденку разогнал да так весь, как был, и с потрохом с своим влопался, как черт. Главная причина, очень уж дрыхнуть здоровы. Так спят, так спят, просто ни на что не похоже.
Мужик захохотал.
– Ха-ха-ха! что ты ржешь-то, как кобыла на овес?
– Да. Поработал бы ты с наше; поглядел бы я, как бы ты стал храбриться, – отозвался один мужик.
– Вы молите бога, что не я у вас бурмистром, а то бы я вам показал, как спать.
– Ну, да ладно. Аника-воин! Садись уж! Вона она ложка-то.
– Сесть я сяду, а вас учить надо.
– Выучил такой-то один.
– Такой, да не эдакой. Вот что. С чем же картофь-то у вас, Матвевна?
– Известно, с чем, – с хлебом.
– А масла-то что ж?
– Еще масла. Ишь ты, моду какую выдумал! Картофь с маслом. Модник! Вон мужички не хуже тебя, а с хлебцем покушали.
– Пускай кушали, а я не хочу.
– А ты что за граф за такой?
– Известно, граф.
– Какой такой?
– Брандербурский.
– Какой?
– Брандербурский. Вот те и все тут. А ты не знаешь.
– Не знаю, да и знать не хочу. А ты этих слов за столом у меня не смей говорить. Что ты охальничаешь в самом деле? Старый ты человек, тебе бы богу молиться, а ты озорничать.
– Глупая ты баба! Ничего ты не понимаешь.
– Не понимаю я? Нет, я все понимаю. Бессовестный! Право бессовестный! Кушайте, родимые, на доброе здоровье, – говорила мужикам хозяйка, ставя на стол жареного леща.
– Что ж, масла не дашь?
– Не дам.
– Наплевать, коли так. Подавай мне каши!
– Ну, ты не командуй, – сказала хозяйка. В то же время кто-то постучал в окно.
– Кто там? – спросила она, подходя к окну.
– Ночевать пущаете, что ль? – спросил с улицы мужичий голос.
– Пущаем, родимый, пущаем. Много ли вас?
– Один, матушка, пишкавой. В городу запоздал. Пустите Христа ради.
– Мы, голубчик, Христа ради не пущаем.
– Да я поплачь. Что ж, чай больше семитки за ночлег не положите?
– Ужинать станешь?
– Нет я ужинать не стану. Признаться хлебушка на базаре купил – пожую.
Хозяйка было задумалась.
– Пущать ай нет?
– Пусти! – сказали мужики.
– Дело народное. Мы к лошадям спать пойдем.
– И то, – сказала хозяйка.