Три лепестка королевской лилии

– Княжна! Выслушайте! – он попытался схватить под уздцы Ветрицу, но рядом с девицей вырос седой Столпосвят. Он грозно подался вперед, сжимая рукоять меча в ножнах, заставив Рауля отступить. Дружинник не владел французским языком, но весь его вид говорил лучше любых слов. Граф гневно сверкнул глазами на старика, мгновенно сжав свой эфес, принимая вызов. Этот рыцарь не привык, чтобы ему угрожали, поэтому он был готов сразится со старым воином прямо здесь и сейчас. Но в последнюю секунду остановился и отпустил рукоять меча. Он вздохнул и посмотрел своими пронзительными глазами на княжну, от чего Анна, повинуясь внезапному порыву остановилась.

– Если вы хотите вернуться в замок, я не стану вам мешать. Мой долг сопроводить вас, ведь доставить вас в целости и сохранности, я обещал королю. Но прошу, выслушайте меня.

– Возвращаемся! – Анна махнула своим сопровождающим и направилась к городским воротам Реймса. Рауль пустил своего коня следом.

– Княжна, вы не верите мне?

– От чего же, граф? – белозубо улыбнулась Анна, стараясь избегать его взгляда. Она испытывала только одно желание – оказаться как можно быстрее под защитой короля. Девушка кляла себя за глупость, которая заставила ее покинуть город и оказаться такой уязвимой. Трое дружинников из охраны будут слабой защитой, если граф задумал недоброе.

– Анна, – внезапно произнес он сдавленным тоном, и девушку пробрал озноб. К щекам прилила кровь, а сердце подскочило к горлу от волнения. Она осторожно скосила глаза на графа и увидела на его лице отчаяние от ощущения непоправимой ошибки. Эти чувства так захлестнули его, что граф даже забыл о правилах поведения, назвав будущую королеву по имени. Очевидно, как внезапно осенило Анну, такие эмоции крайне редко возникают у этого гордого и дерзкого графа, значит, он действительно хочет объяснить ей что-то важное. – Мой отец, действительно, далеко не самый преданный вассал короля. И он не в первый раз плетет интриги и заговор против Генриха Капета. Но я – не мой отец. Я служу своему королю. Хотя, по мнению моего родителя, и позорю тем самым наш род.

– И что же заставило вас изменить воле отца?

– Княжна, – поняв, что девушка, хоть и продолжает свой путь в замок, все же готова его выслушать, граф взял себя в руки и назвал ее уже титулом, не догадываясь какой душевный переполох он вызвал, обратившись к ней по имени. – Мой отец, как, впрочем, многие родовитые семьи во Франции, не может смириться с тем, что покойный Гуго Капет, стал королем. Ненависть, которую он питает ко всему королевскому роду описать сложно. Все мое детство он старался привить ее и нам с братом. Не стану скрывать, впервые я поднял свой меч против Генриха в 17 лет, когда мой отец примкнул к мятежу графа Блуа. Но это было давно, граф Рауль-старший поплатился за свою глупость и ненависть лишением всех титулов, доставшихся ему в наследства от моего деда. В отличие от отца, я умнее и дальновиднее. Мне хватило мудрости вовремя понять, что эта война ни к чему не приведет, а трон занимает умный, благородный и сильный король. И я каждый день вижу в зеркале напоминание об этом. – он горько усмехнувшись погладил свой шрам у виска.

– Так почему же вы изменили своему отцу? – Анна не знала что думать, что говорить, что делать. Ей не хотелось верить, что граф предатель. Но по неволе чувствовала сильнейшее желание снова оказаться в замке То. На ее счастье Реймс уже был совсем рядом, и она даже заставила Ветрицу идти слегка быстрее. Княжна скосила глаза Милонегу. Та была напряжена, не упускала из виду свою подопечную, но не забывала зорко посматривать по сторонам. Рауль же, казалось, ничего не замечал кругом вовсе. Он пристально смотрел на княжну, безуспешно стараясь поймать ее взгляд.

– Можете мне не верить, но у Генриха нет более верного и преданного друга, чем я. – внезапно он дотронулся до ее плеча, чтобы привлечь ее внимание. Она вздрогнула от неожиданности и грозно посмотрела на него. Он тут же отдернул руку, удивленно посмотрел на нее, словно не понимая, как у него это получилось это сделать. Анна же постаралась придать себе гордый и надменный вид, моля Бога об одном: чтобы граф не заметил, какую дрожь во всем теле вызвало это теплое доверительное прикосновение, как сбилось дыхание, а в ушах зашумело. Она нахмурила лоб, поджала губы, гневно сверкнула глазами и ударила Ветрицу по бокам, пуская ее вскачь: до замка То оставалось не более пяти минут езды и остаток пути они проделали в молчании, каждый погруженный в свои мысли.

В замке Анна влетела в свои покои в сильнейшем возбуждении. Сердце бешено билось о ребра, лицо заливала краска. Она мечтала, как окажется в своей комнате и уже один на один с Милонегой обговорит все детали путешествия. Но ее ожидал сюрприз: в кресле у камина сидел Генрих и рассматривал ее личный молитвенник, отделанный серебром и красными и лазоревыми яхонтами. Увидев Анну, он нахмурил брови и положил книгу на стол.

– Ваше величество? Я не ожидала, что вы…

– Как вам Реймс, княжна? – грубо перебил ее король, буравя взглядом.

– Прекрасный город, Ваше величество. – взяла себя в руки Анна и, лучезарно улыбаясь, сняла шапочку. – Мы посетили Собор Богоматери, это удивительно красивый и благодатный храм. Я познакомилась с епископом Ги. Жаль, что вы не составили мне компанию, погода просто потрясающая…

– А как вы оказались за пределами города? – внезапно резко спросил король, Анна вздрогнула и опустила глаза. – Это граф Рауль вас уговорил?

– Ваше величество, это моя вина. Я столько слышала про виноградники, и мне очень захотелось совершить конную прогулку за город и осмотреть местные винодельни. Граф Рауль предложил свои услуги как эскорт… Ваше величество, клянусь, я не хотела вас огорчить! – на ее глаза налились слезы, переживания последних суток дали наконец выход: страх, вина, стыд. Все это слилось в одно и рвало душу девушки на части. Король же внезапно переполошился, глядя на ее слезы и подскочив к ней, усадил ее в кресло и неумело начал поглаживать по-отечески плачущую девушку по голове.

– Анна… – он растерялся и не знал что сказать. –Слишком много людей не заинтересованы в нашей свадьбе, даже среди моих вассалов. С вами могло случиться что угодно, ведь вы были так уязвимы. К примеру, на днях прибывает Тибо де Блуа. Да еще не ясно, какие интриги плетет Вильгельм….

– И граф Валуа? – внезапно вскинула она на него свои чистые серо-голубые глаза. Король еще более растерялся от такой перемены настроения и вздохнул.

– Граф Валуа тут не при чем. Той опасности, о которой я говорю сейчас, он не представляет.

– Он ваш друг, только поэтому я согласилась на эту поездку. Вы же заверяли меня в том, что доверяете ему и графу Бодуэну, как самому себе. – она доверчиво взяла его за руку, он с полминуты смотрел на ее изящную ладонь, словно не понимал что она делает.

– Я не доверяю никому, Анна. – мрачно отрезал он. – Я заявляю это по отношению к ним, потому что это самые могущественные мои вассалы, которые в важный момент перешли на мою сторону и до сих пор демонстрируют лояльность ко мне. Бодуэн, как я уже говорил вам, мой родственник: его поддержку для меня купил еще мой отец, выдав мою младшую сестру Адель за него замуж. А граф Рауль… никогда не думал, что такое дружба, – горько усмехнулся он, – но наверное да – в некоторой степени он мой друг, хотя в свое время он и изрядно попортил мне крови. Но полностью нет, Анна. Я не доверяю никому. Жизнь меня рано научила, что верить можно только себе.

– А мне? Мне вы тоже не доверяете? – внезапно спросила Анна. Она смотрела на этого человека, , годящегося ей в отцы, прожившего бурную и горькую жизнь. Глубокие морщины избороздили его лицо, в волосах и острой бороде блестят седые волосы. Грубая ладонь, покрытая черными полосами от шрамов и ссадин, привыкла сжимать рукоять меча, и гладить только собственного жеребца. Этот человек, пропахший вином, сталью и конским потом, не знал что такое простая человеческая ласка и любовь. Ей стало его снова невыносимо жаль, и она со всей возможной нежностью погладила огрубевшую кожу на руке короля, доверчиво глядя ему в лицо. Он смотрел на нее со смесью самых разных мыслей и чувств. Потом, проигнорировав ее вопрос сказал:

– Княжна, я прошу вас больше не покидать замок до коронации, и ни с кем не общаться и не встречаться, кроме уже очерченного для вас круга лиц. Это для вашей же безопасности. Все свое время посвятите подготовке к нашей свадьбе, которая назначена на Великий праздник Пятидесятницы, а также таинству коронации и миропомазанию.

Он направился к выходу, громко топая по каменным плитам. Анна от чего-то испытала неожиданно гнев и раздражение от этой походки

– Словно кабан по лесу идет! – пронеслось у нее в голове злобно, – Да и воняет так же…

Но в слух сказала совсем иное, перехватив короля у самых дверей:

– Буду ли я иметь счастье видеть вас, Ваше величество до свадьбы? Или вы и своего общества меня лишаете?

– Это неумелая лесть, Анна. – не поворачивая головы отрезал он. – Она вам не к лицу. Сомневаюсь, что мое общество вам так уж важно и интересно. Общество графа Рауля вам понравилось бы куда больше.

– Но я поклянусь в любви и верности перед Богом именно вам, а не графу! – так же резко ответила Анна. – И мне хочется узнать вас как можно лучше.

Король остановился у порога на несколько секунд, но все так же, не поворачиваясь к ней, покинул покои княжны. Анна в смятении чувств опустилась в кресло и швырнула перчатки на стол.

– Милонега! – позвала она, верная служанка появилась, словно из стены. Оказалось, что при ее разговоре с королем присутствовала и она, и Сен-Меран, которая отчего-то была бледнее, чем обычно. – Только вторые сутки в замке короля, а все уже так сложно…– протянула она по-славянски. Милонега присела рядом с ее креслом и взяла ее за руку. Княжна посмотрела на нее, столкнулась с ободряющим взглядом подруги и улыбнулась. – Ты права, надо готовиться к свадьбе.

Глава 3

На следующий день после памятной прогулки по Реймсу, баронесса де Сен-Меран явилась в покои княжны, всем своим видом напоминая генерала на поле сражения, а за ней спешил выводок мастериц, несущих стопки тканей, пряжи и ниток. Удивленным русинкам баронесса объяснила, что до коронации им необходимо выполнить старинный обычай франков. Согласно ему иностранная принцесса должна оставить все, что ее связывало с родиной, ибо теперь она принадлежит Франции. В связи с этим все наряды княжны были тщательно разобраны по стопкам в зависимости от допустимости кроя и фасона для королевы Франции. Не подходящие по мнению баронессы платья и сарафаны недрогнувшей рукой были распороты и отданы швеям на переделку, которые уже принесли заготовки будущих платьев для молодой королевы. Следующие две недели для Анны слились в один день. Ее окружали белошвейки, обувных дел мастера и ювелиры. Все они суетились и с утра до ночи, примеряя на ней, подшивали, надставляли и подгоняли новую одежду и обувь королевы. Легкий дорогой шелк и золотая порча под их ловкими руками превращались в изящные облегающие платья, непривычного для русинок покроя. Тонкая кожа становилась элегантными туфельками, расшитыми бисером и жемчужинками. Специально для Анны ювелиры Реймса целый год изготавливали миниатюрную копию короны Генриха, а теперь инкрустировали в нее драгоценные камни и заканчивали делать хитрые зажимы, чтобы ее можно было закрепить в густых косах русской принцессы, без риска потерять во время предстоящей церемонии.

Все три ее придворные дамы во главе с баронессой так же были заняты, стараясь по настоянию Анны, точно так же перешить по французской моде и наряды Милонеги. Сама же княжна не знала покоя с этого дня: вокруг нее с утра до ночи крутились десятки людей, все время что-то переделывая и подгоняя под ее фигуру. Она не могла остаться наедине с собой ни на минуту, ее внимания постоянно кто-то искал: то швея подрубала подол очередного платья, то подгоняли по удобству каблучок изящных свадебных туфелек, а то ювелир спрашивал ее пожелания насчет камней, которые надо вставить в украшения. Анне же отчаянно хотелось побыть одной и подумать…Боже, как много ей надо было обдумать! Сколько вопросов скопилось за эти дни ее пребывания во Франции. Плохо разбираясь в путаной политике королевства, девушка ощущала себя словно выброшенная из лодки посреди широкого Днепра: потерянная и испуганная, плохо представляющая себе куда плыть. Дамокловым мечом висел над ней особенно острый вопрос ее сложных взаимоотношений с королем. Еще по дороге во Францию епископ Готье Савейер рассказал ей грустную историю детства Генриха, из которого Анна сделала неутешительный вывод о явном предубеждении стареющего короля к женщинам. Несмотря на это княжне во что бы то ни стало, надо было изменить такое отношение к себе, и Анна старательно применяла с самого начала для достижения этой цели все способы. Но наметившаяся оттепель в его поведении снова сменилась холодом из-за ее опрометчивого поступка. Анна корила себя долгими ночами, когда мастерицы отпускали ее, наконец, спать, за свое неуемное любопытство и детскую глупость. Как можно было ей, дочери Великого князя Киева, которую с детства готовили к роли супруги правителя государства, которую для этого учили византийские монахи наукам, искусствам языкам и прочим премудростям жизни; как можно было ей, словно простой девчонке, так глупо попасться? Само собой, разумеется же, что приезд русской княжны, которая состоит в родстве со всеми монархами Европы, для вступления в брак с последним Капетингом на троне не мог остаться без внимания. Чего удивляться тому, что граф де Валуа выманил ее за городские стены, где с ней могло произойти все, что угодно.

Однако странное поведение и самого графа не добавляло спокойствия мыслей, а скорее вызывало еще больше вопросов. Если он не имел дурных намерений, как убеждал ее, то зачем, так настойчиво звал ее на конную прогулку по окрестностям в то время, когда его родной отец плетет непонятные интриги за спиной короля. Если же это был коварный план, то почему король настолько доверял ему, что отпустил свою невесту с ним? Да и его слова, глаза, наполненные смесью чувств, и дерзкое поведение, едва не приведшее к драке со Столпосвятом, не давали Анне покоя.

В бедной голове Анны роилось такое количество мыслей, от чего ей казалось, что она похожа на пчелиный улей, а в груди боролись странные смешанные чувства. Но для того, чтобы разобраться в этой путанице, у княжны просто не было времени и возможности. Ни одного шанса сбежать от всех этих сорок, которые плотной стеной обступили ее, и как куклу постоянно что-то примеряли на ней. Отчаянно хотелось запереться с Милонегой и поговорить, наконец, по душам, прогнав всю эту стаю. Посоветоваться с ней, обсудить все проблемы, но подругу так же поставив на табуретку, наряжали на французский манер, не давая ни секунды покоя.

Анна с тоской вспомнила, глядя на всю эту суматоху, свое детство, когда они с сестрами обшивали кукол, подаренных княжнам купцами из далекой Византии. Тогда это было девочке очень интересно и любопытно, сидя со старшими сестрами и старательно прикусив язычок, орудовать иголкой. По большей части она тогда себе колола пальцы до крови, а сшитая ею кукольная одежка выходила куцеватой, но ее счастью предела не было. Сидя в светелке со старшими княжнами и теремными девушками, распевая с ними народные славянские песни, слушая рассказы, истории и тайные девичьи мечты, девочка была абсолютно счастлива. Теперь все это развеялось как дымка и осталось жить только в воспоминаниях, ибо девичий терем опустел уже давно, еще до отъезда Анны: руки непокорной и колючей Агаты добился Эдуард, увез с собой в Норвегию Гаральд и прекрасную Елизавету, властная и суровая Анастасия стала женой Андраша. Последней покинула светлицы княжьего терема в Вышгороде Анна. И теперь, с утра до ночи подставляя свое тело под чужие руки, она с горечью понимала, что детство кончилось. И теперь ей суждено надеть корону. Стать правительницей народу, которого она практически не знала, супругой мужу, который не слишком был настроен ей доверять, и матерью будущему королю, который никогда не увидит ее Родины. Это были те три цели, к которым ее готовили с детства, и начать надо именно со второй.

Но уже это оказалось крайне тяжелой задачей: время шло, коронация и венчание близились, а Анну окружали только швеи, башмачники и служанки. Даже епископ Готье к ней не допускался, хотя как никогда ей был необходим его мудрый совет. Самой княжне так же не позволялось даже покидать покои, ссылаясь на то, что в ее комнатах у нее есть все необходимое. С самого утра баронесса будила княжну, после утренней молитвы и завтрака, ее покои наполняли мастерицы и работа кипела. Уже когда всходила Луна измученную Анну и Милонегу отпускали почивать, девушки без сил падали в постели и мгновенно засыпали, чтобы снова подняться ни свет ни заря.

Когда до торжественного события оставалось не больше трех дней, Анну обрядили наконец с головы до ног в свадебное платье, заплели косы, закрепили корону, а на ноги одели расшитые жемчугом туфельки. Княжна стояла перед большим зеркалом во весь рост и рассматривала себя: шелковое платье нежно голубого цвета выгодно облегало изящную фигуру в лифе, подчеркивая приятную округлость небольшой груди, грациозный изгиб талии и бедер обхватывала золотая ажурная цепочка, концы которой спускались спереди, длинная юбка колоколом свободными мягкими складками спадала на пол. Главным украшением платья, конечно, был тонкий дорогой шелк, из которого его сшили, но края широких рукавов, оплечье и кромка подола были оторочены золотой каймой и расшиты жемчужинами. В уши княжны были вставлены золотые серьги с украшениями из белого сердолика, которые ей на прощание подарила мать. Золотисто-медовые косы Анны заплели на славянский манер и закрепили княжеской тиарой с височными кольцами из золота, открывая изящную длинную шею. Планировалось, что венчаться с королем она будет в киевской тиаре и с косами на родной манер, но во время коронации снимет атрибут принадлежности к княжеской семье и архиепископ Реймса водрузит на ее чело французскую корону. Девушка, одетая с ног до головы в небесные цвета, казалась себе сейчас ангелом, о котором так часто рассказывали монахи, но не могла сказать, что в этом наряде чувствовала себя уютно. Слишком уж фасон платья был непривычен и не походил на русские сарафаны и византийские одеяния, которые она носила раньше. Ей казалось, что грудь и бедра слишком нескромно смотрятся в облегающем одеянии, шея чересчур вольно оголена, да и в талии было непривычно узко и неудобно. Анну смущал такой, возможно чересчур откровенный наряд, неподобающей великой княжне Киева. Но все сомнения рассеяла неожиданно баронесса де Сен-Меран. Она день за днем до этого все время скептично рассматривала девушку и ежедневно третирующая бедных мастериц, критикуя их работу, внезапно умилено улыбнулась и произнесла:

– Франция еще не видела столь красивой королевы, как вы, княжна.

– Баронесса? – вскинула брови Анна, а та смущено и грустно улыбнулась и отвернулась, проверяя работу очередной швеи, пришивающей последние жемчужинки на парадное платье будущей королевы.– Вы знали других королев?

– Я была девочкой, когда в Реймсе короновали Генриха, а мой опекун взял меня с собой. В церкви я видела королеву Констанс. – не поднимая глаз, почему-то грустно ответила она, осматривая работу девушки. – Это надо переделать, никуда не годится!

– А королеву Матильду? – спросила Анна и увидела, как все девушки испуганно уставились на нее, словно та стала призраком. Видимо при дворе не принято вспоминать покойную принцессу Фризии, первую жену Генриха. Баронесса перекрестилась и ответила:

– Видела. Но только так же мельком, мой покойный муж сопровождал своего сюзерена на ее свадьбу и взял меня с собой.

– Вы вдова? – удивилась Анна. Она внезапно осознала, что совсем не знает эту суровую и холодную женщину. И то, что она вдова оказалось полнейшей неожиданностью для княжны. Княжна мысленно сделала себе зарубку на память, узнать о своем окружении как можно больше. Тем более что у Анны возникло стойкое ощущение, что баронесса многое скрывает и недоговаривает.

– Мой муж скончался два года назад. – холодно отрезала баронесса.

– Я соболезную вашему горю, баронесса. – Анна постаралась вложить в слова как можно больше участия и тепла, но та невозмутимо ответила.

– Благодарю, княжна. Но меня выдал за своего вассала мой опекун, когда мне было 18 лет, а моему мужу в тот момент было 48 лет. И взял он меня исключительно, чтобы угодить своему сюзерену, ну и разумеется из-за приданного. Я уважала его и почитала, как супруга, венчанного перед Богом. Но, когда он умер, оставив меня без гроша, сами понимаете, особой скорби я не испытала.

– А как же вы оказались при дворе? – удивилась Милонега. – Если ваш муж оставил вас без средств к существованию?

Баронесса побледнела, словно испугалась чего-то, и порывисто схватила вышивку одной из девушек, старательно демонстрируя, что занята делом и отвечать не хочет. Анна с подругой переглянулись, но их отвлек шум из открытого настежь окон покоев княжны. Милонега, повинуясь мгновенному порыву, соскочила с табуретки, на которую ее водрузила Гизела, чтобы подогнать подол платья, и пронеслась к этому узкому проему, больше походившему на расширенную бойницу, и высунулась наружу, с любопытством рассматривая происходящее. Анна усмехнулась – подруга скучала и мучилась не меньше, чем она сама, судя по ее порывистым движениям, не замечая возмущенный возглас Гизелы