Фронтовой дневник (1942–1945)

Крепила в петлю пиджака.
Теперь у смерти на прицеле
Я пью смертельный яд войны,
Но нам возвышенные цели
Самой судьбою суждены.

До смерти будем ненавидеть
И истреблять в бою врагов.
Привыкли мы свободу видеть
И знаем верную любовь.

Настанет день победных действий —
Врага с родной земли сметем
И на шелках знамен гвардейских
Свободу миру принесем.
Но если я в горячке боя
Погибну – в память о весне
Сухая веточка левкоя
Пускай останется при мне.

В моей беседке допрашивали пленного фрица. Он упорно не сообщал названия своего батальона и своей роты и не отвечал на другие вопросы. Допрашивающий переводчик выходил из себя, матерно по-русски ругался и бил фрица, но тот так и не сказал ничего. Я в это время чистил свой карабин, и мне хотелось отмолотить этого фрица прикладом, а потом прикончить пулей.

Снилось, будто в педучилище ночью из той квартиры, где жил в 1935 году, я в ослепительно белом белье шел на верхний этаж в уборную. Когда я возвратился и открыл дверь квартиры, то увидел Марийку и Милочку, которые подняли белого крысенка. Он кинулся мне под ноги, потом повернул в комнату и исчез под шкафом. В комнате мыли полы, и горела электрическая лампочка у потолка.

Клещи просто не дают жизни. Они ежедневно впиваются в мое тело. Но вытащить можно только определенным путем в санчасти. Ранки потом болят и причиняют беспокойство.

Вчера и сегодня настоящие летние дни, когда от жары не найдешь места. Жара порождает усталость и слабость. Постоянно клонит в сон. Сейчас около часу спал на траве. Было жарко. Болит голова. В блиндаже прохладно, и работать лучше, но Никитин занял своим монтажом все место, и я вынужден идти в беседку.

Хороший лунный вечер, полный приключений. Приехала кинопередвижка. Пока всех об этом известил и провел машину на место и помог установить экран и аппарат, стало темнеть, а пока пришел к себе в блиндаж, чтобы покушать компот, кино начали. Я пришел, когда негде было ни сесть, ни стать. Я цеплялся за ветки, но и ветвей хороших не было. Кроме того, все время летали самолеты, и киноаппарат в это время выключали. Я ушел домой и принялся за записки, когда меня позвал Никитин, находившийся на дворе. Выскочив из блиндажа, я увидел летящий к земле, объятый пламенем самолет. Вскоре он упал, и стали взрываться бомбы. Через некоторое время Никитин меня снова вызвал – недалеко от нас спустился парашют. Оказалось, что самолет наш. Его подбили наши же зенитчики. Из экипажа в 5 человек выбросилось трое. Остальные, вероятно, погибли.

15 июня 1943 г.

Эти дни настолько был занят, что не имел возможности даже записать в дневник. Работал и днем, и ночью. Вчера получил из Ейска 4 письма: от Тамары Михайловны, Юры, Давыдова и ученицы Вали Бардаковой.