– Не знаю… То есть, не так. Я прекрасно знаю, что никто не следит! Что тут просто неоткуда кому-то взяться. Если бы были люди, мы бы их заметили, прятаться негде. Но у меня очень неприятное чувство, от которого не могу избавиться. Никогда прежде такого не было.
Олег покачал головой:
– Нет. Что следят, мне не кажется. Но ты права. Здесь действительно неприятно находиться.
– Уф-ф. – Нинель ткнулась лбом ему в плечо. – Хоть не я одна такая дура…
– Да всем не по себе. Мне и Валерка говорил, и Рувим. Ребята устают, раздражаются. Ссоры постоянно на ровном месте, ни в одном походе столько не ссорились! А Любка с Генкой спальниками поменялась, чтобы с Игорем рядом быть.
– Да я видела. – Нинель невольно улыбнулась. – Поближе к самому сильному перебралась, ты-то занят… Думаешь, и Любке не по себе?
– Ага. В общем, получается – все обстоятельства за то, что я правильно решил. Чем скорее поднимемся на вершину и пойдём обратно, тем лучше. – Олег помолчал. – Я тут подумал – может, нам с тобой не тянуть до лета? Сразу, как вернёмся, заявление подать. А?
– Я, между прочим, пока ещё ничего не решила. – Нинель приняла максимально строгий вид.
Олег засмеялся, обнял её за плечи.
– Ну, решай. Времени много.
Духи, наблюдающие за ними, расхохотались.
009. Наши дни. Москва
Вероника встретила Сашу, как условились – в чахлом и безысходном подобии сквера неподалёку от дома Петрова. Протянула Саще один из двух стаканчиков с кофе – купила только что в кофейне неподалёку.
Саша молча взял стаканчик, сделал глоток и поморщился.
– Мог бы притвориться, что нравится! – буркнула Вероника.
– Я из тех старомодных чудаков, которые считают, что начинать отношения со лжи – плохая примета.
– Так, стоп. Какие ещё отношения? Ни про какие отношения я ничего не говорила!
– Ну и тем более, зачем мне тогда притворяться? – Саша сделал ещё один глоток и решительно сказал: – Нет. Ужин – только в Москве. Я как раз знаю одно хорошее местечко.
– Хозяин за крышу отстёгивает? – не удержалась Вероника.
– Тю! Сыщица, ты слишком долго спала. Девяностые закончились.
– Умные все кругом – спасу нет… Идём?
– Пошли. Чего хочешь-то от меня?
– Ну, для начала расскажи про Петрова. Всё, что тебе известно.
Они прогулочным шагом шли к нужному дому. Вероника туда совсем не торопилась и нарочито замедляла шаг.
– Да было б там, чего рассказывать. Шёл, упал. Не очнулся. Сердце.
– Погоди! – Вероника вообще остановилась. – Он же с собой покончил?
– Это кто тебе такое сказал?
– Новости…
– Смотри побольше фигню всякую. Не, ну сначала, конечно, тоже думали на суицид, но потом причину смерти в морге определили. Сердце ёкнулось. К слову, ничего из ряда вон выходящего. На этих марафонах идиотских – что ни забег, то жмур. Развели моду, понимаешь – здоровый образ жизни! И теперь каждый тюлень считает своим долгом отметиться. Выходят на трассу – ни подготовки, ни хрена. Ты видала, какие там туловища бегут? Про некоторых вообще непонятно, как ходят…
– Так, стоп! – Вероника зашвырнула наполовину пустой стакан в случившуюся рядом бетонную урну. – То есть, человек при свидетелях, на камеру бросается с моста, но в полёте у него останавливается сердце. И для вас это – всё, уже даже не самоубийство? В смысле, а если бы он стрельнулся, и тоже за миллисекунду до выстрела сердце остановилось – это тоже не самоубийство, что ли?
– Слушай. Ну чего ты от меня хочешь? – Саша выбросил свой кофе в ту же урну. – Смуров сказал, сердце – значит, сердце. Ему тоже, знаешь ли, такой хрен в статистику даром не нужен.
– А самоубийства тоже на статистику влияют?
– Угу. Хорошего мало. Хорошо, это когда у тебя на районе всё спокойно. Ну, максимум, торчки окочуриваются в подвалах. А когда средь бела дня нормальный с виду парень с моста сигает – это жопа. Официальная версия: от жары стало хреново. Тепловой удар, типа того. Погнал гусей, прыгнул в воду – может, вообще охладиться хотел. Ну и ёкнулось сердце, не долетел. И знаешь, что я тебе скажу?
– Ну?
– Что именно так всё и было.
– Да ты…
– Ну, слушай. Ты же видос по-любому видела?
– Видела.
– Ну и как по-твоему, часто таким интересным образом с собой кончают? С песнями, плясками и прибаутками?
Вероника отвернулась. Вот уже второй человек логическими доводами заставляет её почувствовать себя дурой. Как-то кучно пошли. Сговорились, что ли…
– Когда человек замышляет роскомнадзорнуться, он не на марафон записывается. А сидит дома и пишет предсмертную записку.
– Записка! – воскликнула Вероника.
– Чего?
– Пашка мог оставить записку. Если он запланировал это всё, точно мог оставить! Вот с этим ты мне и поможешь. Поговори с его матерью. Пожалуйста.
Саша посмотрел на Веронику усталым тяжёлым взглядом.
– С матерью?
– Она вот в этом доме живёт.
– Вероник…
– Ну что? Ну, ты же полицейский! Покажи ей «корочки», скажи, что надо задать пару вопросов. Тебе привыкать, что ли?
010. Наши дни. Москва