– Повеселились и хватит, – ужасающе ледяным тоном бросил Бен, а затем склонился над лицом задыхавшейся Джил и зло прошептал: – Я знаю, чего ты хочешь на самом деле. И мой ответ – нет! У меня нет хобби трахать в счёт дозы.
Ну а в следующий миг он отпустил, схватил со столешницы оставшиеся блистеры и резко сжал в кулаке, вынудив с надсадным треском лопнуть тонкие стенки капсул. Белая пыль медленно полетела на пол, осев на поверхностях, и её пелена отразилась у Джиллиан в расширенных от страха зрачках. Она протянула руку, словно хотела коснуться налёта, но Бен разжал пальцы и чуть тряхнул оставшейся в ладони фольгой.
Молча, почти в паническом отупении, Джил смотрела, как падает в никуда её надежда. А потом она отчаянно завизжала и ринулась спасти невозможное, но споткнулась, снова рухнув к ногам Рида. Он не понял… Ничего не понял… У неё нет лекарств! Никаких! Даже снотворное больше не действовало. Она не могла пойти в клинику, у неё не было здесь ни врача, ни сиделки. Поздно, Господи! Поздно! Её ждёт отвратная ломка, что вывернет наружу суставы, погрузит мозг в бессвязный бред, размажет рассудок и швырнёт на нож или вообще из окна. Джиллиан в ужасе задохнулась.
– Мне даже любопытно… – сквозь исступлённое биение сердца в уши прорвался едкий, злой голос Бена. Рваными, излишне резкими движениями Рид приводил себя в порядок. – Сколько же раз и перед кем ты так унижалась? Отсасывала своему врачу за рецепт? Кому-то в Сенате? Торчку в подворотне? А, Джил?
Она промолчала. Бен наверняка смотрел на неё с брезгливостью, но Джиллиан не решалась поднять голову и встретиться с ним взглядом, чтобы проверить. В данную секунду ей хотелось умереть, ибо разочарование в голосе Бена было просто убийственным. Он имел право так думать, ну а она не могла оправдаться. Да, никогда раньше Джил так не делала… но прямо сейчас поступила именно так.
Так что, не дождавшись ответа, Бен подошёл и не сильно, но ощутимо дёрнул за локоть, вынудив встать. И Джил не представляла, чего он хотел, однако, едва ли не впервые, повиновалась без споров и бездумно поплелась вслед за ним на заплетавшихся ногах. Всё в том же смятении она машинально опустилась в кресло, на которое самым небрежным из возможных жестов указал Рид, и затихла. Сложила на коленях мелко трясущиеся руки, откинула голову и смежила веки. Она слышала, как в коридоре коротко прожужжала трель звонка, некто обменялся парой фраз, и хлопнула входная дверь. Мелькнула надежда, что Бен ушёл. Оставил, наконец, её в покое и позволил без новых унижений пройти по острым черепкам разбитой жизни. Но чуда не случилось. Ледяных кистей коснулись тёплые руки, осторожно приподняли, и Джиллиан открыла глаза.
Бен стоял напротив неё и сосредоточенно хмурился, в то время как его подушечки пальцев едва ощутимо скользили по тонкой коже запястий. Потом, уже привычным жестом, он задрал оба рукава платья, осмотрел с трудом различимые вены на сгибе локтя и опять вернулся к тыльной стороне ладоней.
– Тотальное истощение, гипертермия, явный стимуляторный психоз… Господи, я лишь надеюсь, что ты обошлась без рабдомиолиза[2 - Синдром, при котором наблюдается разрушение клеток мышечной ткани и возможна острая почечная недостаточность.], и почки ещё живы, – пробормотал Бен, продолжив ощупывать явно понравившуюся ему вену на левой руке Джил. Удовлетворённо выдохнув, он потянулся к стоявшей рядом картонной коробке, выдернул оттуда пару перчаток, но неожиданно замер и стиснул жалостливо скрипнувший нитрил. – А ведь я даже в больницу не могу тебя отвезти! Один анализ – и ты сядешь.
Рид отшвырнул прочь испорченную нежно-голубую пару и устало потёр лицо. Он опёрся бедром на журнальный столик, где валялись какие-то странные пакеты, и долго-долго на них смотрел. Наконец, длинно выдохнув, Бен перевёл взгляд на застывшую в одной позе женщину и тихо спросил:
– Ты помнишь, какая была дозировка? Сколько всего капсул?
Джил прикрыла глаза и отрицательно покачала головой. На несколько секунд стало тихо, затем раздался шелест ткани, лёгкое дуновение воздуха, и ладонь снова осторожно подняли. Но вместо очередного осмотра, Бен неожиданно прижал её к своей впалой щеке, переплёл их пальцы и коснулся губами прохладной кожи. Он молчал долго, прежде чем прошептал:
– Я постараюсь быть очень осторожным, но ничего не обещаю… Слишком давно не было практики.
Ещё один невесомый поцелуй, и он разорвал прикосновение, повернувшись к заваленному хламом столу. Из-под полуприкрытых век Джил равнодушно следила, как Бен опрыскал ладони антисептиком и натянул перчатки. В его движениях не было ни капли торопливости или неуверенности. Скорее, механическая, бездумная привычка, когда Рид ловко перетянул жгутом её руку чуть ниже локтя, протёр кисть стерильной салфеткой и распечатал бумажный пакет. Джил узнала иглу с яркой синей крышкой порта и ошарашенно распахнула глаза. Серьёзно? Он же не хотел… Это не смешно! Что, прямо здесь? Собственноручно?
Застыв в полном недоумении, Джил уставилась на сосредоточенное лицо Рида, которое стало удивительно отрешённым, словно он был сейчас очень далеко. Его пальцы машинально похлопали по тыльной стороне ладони, вынудив ток крови приподнять вену повыше, бесчувственный взгляд уткнулся в синевшую полосу, а затем Бен спокойно сдёрнул с иглы колпачок. Когда остриё проткнуло кожу, Джил не вздрогнула, даже не вздохнула, продолжив всё так же ошарашенно наблюдать за склонившимся над ней Ридом. А его тело явно двигалось само – мышечная память всегда долговечнее умственной. Вот и сейчас, дойдя до нужной точки, руки спокойно выдернули иглу вместе с пластиковой основой и полуласковым движением проверили расположение катетера.
– Боль? Дискомфорт? – сухо спросил Бен и впервые сосредоточил взгляд на лице Джиллиан. Она отрицательно покачала головой. Удовлетворённо кивнув, доктор Рид вернулся к мутным пакетам и принялся их распаковывать.
Он достал прозрачный флакон раствора, быстро огляделся, шаря задумчивым взглядом по стенам, а потом удалился на кухню и вернулся с обычной вилкой, которую до упора воткнул между набившихся на одну из верхних полок книг. Подвесив на импровизированный крючок пакет, он подсоединил к нему инфузионную систему, спустил воздух и аккуратно соединил капельницу и катетер. После этого Бен наконец-то проговорил:
– Это обычный солевой раствор и глюкоза. Больше я ничего не могу, потому что не знаю, как организм отреагирует на сочетание веществ… Не знаю концентрацию амфетамина в крови… Не знаю даже его форму. – Взгляд Бена был тяжёлым. – Нужно проверить почки и вывести хотя бы часть… этого дерьма. Джил? Ты слышишь меня?
Она не отреагировала. Бен попытался было сказать что-то ещё, но поджал губы и опустился на пол, прислонившись к подлокотнику её кресла. Воцарилась тишина, которую нарушало лишь тиканье часов на стене. Джил бездумно смотрела, как секундная стрелка неумолимо бежала вперёд, отматывала минуту за минутой и приближала тот час, когда всё начнётся. Наверное, стоило поблагодарить Бена за заботу, но как-то не получалось. Собственный разум отказывался возносить хвалу тому, кто собственноручно толкал его в кошмар агонии. Скоро… Это случится скорее, чем она полагала.
О, она знала, когда приближался тот самый момент, после которого в голове не оставалось ни одной связной мысли, кроме ещё, ещё, ещё… Это был поиск дозы. Нервное, почти истеричное существование, которое, если вовремя не прервать, перерастало в настоящую боль. Сначала голову раздирали безумные рези, от которых рвало желчью, и не помогала ни темнота, ни обезболивающие. Потом тело скручивало тупое, выворачивающее суставы нытьё. Ну а затем депрессия ставила точку. Для кого-то смертельную, для остальных… А были ли такие? Без терапии… Джиллиан не знала и очень не хотела проверять на себе, но Бен решил за неё. И оставалось только надеяться, что он уберётся отсюда до всего этого ужаса, потому что выслушивать новые сентенции о ничтожестве будет совсем уж невыносимо.
Однако, спустя четыре часа, Джил опять оказалась в ванной, где под взглядом успокоенного работой почек Рида, она потирала ноющую от катетера ладонь. Джил знала, что скоро будет просить, умолять, угрожать и делать ещё много чего, но пока…
– Руку, – скомандовал Бен, отворачиваясь, а сам зубами вскрыл упаковку пластыря.
– Уходи, – хрипло сказала Джиллиан впервые за эти часы, и Рид настороженно замер. – Я съеду в ближайшие пару дней. Извини за беспокойство.
Она врала, понимая, что убегать придётся прямо сейчас. Куда угодно: в гостиницу, ближайшую подворотню, в ад, потому что через два дня на её месте уже будет невменяемый овощ. А значит, надо звонить Оливии, просить рецепт, и вновь пускать амфетаминовое колесо. Но коротко прошуршала пустая пластиковая обёртка.
– Ты останешься здесь, а я останусь вместе с тобой, – совершенно будничным тоном произнёс Бен.
– Не думаю, что…
– То, что ты не думаешь, я уже понял, – холодно хмыкнул он, вынудив задохнуться от гнева. Однако Бен проигнорировал это злое сопение, устало скрестил на груди руки и привычно опёрся бедром о туалетный столик. – У тебя истощение, психоз, расстройство пищевого поведения и, бог его знает, насколько пострадал мозг.
– Пытаешься запугать меня диагнозами?
– Играюсь в твою любимую лингвистическую эквилибристику, – вздохнул он. – Джил, это значит, что я остаюсь. И ты остаёшься со мной. Пока всё не закончится.
Сообщив это, Бен вышел из ванной комнаты, но по пути прихватил маникюрные ножницы и даже пилочку для ногтей. Кажется, он подозревал, что его ждёт.
Вечер и ночь прошли в вялом мелькании телевизионных каналов, которые Джил перещёлкивала в попытке найти хоть что-нибудь интересное. Она лежала, свернувшись калачиком на огромной кровати, Бен сидел в глубоком кресле, закинув длинные ноги на край постели. Она не знала, спал ли он хоть пару минут, пока сама бродила в бесконечной полудрёме не в силах провалиться в нормальный сон, но говорить было не о чем. Если, конечно, не считать сухой благодарности за поданное полотенце, когда её вырвало только что съеденным супом. Нет, Рид готовил нормально, но желудок просто не мог справиться с пищей и тут же извергал всё обратно. Бен, видимо, об этом знал и потому требовал от Джиллиан сидеть, стоять или лежать где-то в непосредственной близости от него, чтобы регулярно проверять её состояние. Слава богу, душ он позволил принять в одиночестве, но Джил не сомневалась, что за дверью Бен прислушивался к каждому шороху. Наверняка ждал, что его неожиданная пациентка будет искать заначки амфетамина, хотя сделать это незаметно было попросту невозможно.
Однако к вечеру следующего дня ни одного из них эти мысли больше не беспокоили. Организм Джиллиан окончательно сдался и выдал такую умопомрачительную температуру, что её беспрестанно била дрожь, а сознание то и дело проваливалось в вялый, прерываемый поверхностным сном, бред. Мышцы горели от боли, и Джил металась по кровати, впиваясь пальцами в рвущееся на части тело, пока Бен прикладывал лёд и вливал новые капельницы. Он гладил по влажным от пота волосам, что-то ободряюще говорил, но Джил не слышала. Уши и мозг забили воскресшие из прошлого голоса, раздробив в мелкое крошево голову. Да, в самом начале этого ужаса Джиллиан ещё понимала, что всему виной выход из глупой амфетаминовой петли Мёбиуса, но потом видения заполонили всё её больное сознание.
Она наверняка выболтала всю свою жизнь: раскрыла секреты и грязные тайны, однако Бен всё равно отчаянно целовал покрытый испариной лоб и постоянно был рядом. Джил не знала который час или день, путалась в ощущениях дня и ночи из-за плотно задёрнутых жалюзи. Бен велел спать. И она честно пыталась, но не могла. У неё просто не получалось. Воспалённый мозг бился в поисках знакомого чувства искусственной бодрости, а когда не находил, впадал в нервное возбуждение. Тогда Джил бесилась, орала, ругалась, швырялась посудой, едой и одеждой, пыталась даже подраться. Она не понимала, что делает. Её психика не выдерживала.
Однако каким-то неведомым чудом, а может, врачебным чутьём Бен всё же нашёл выход. Осторожно перебрав несколько видов бесполезных снотворных, в один из дней он, движимый, скорее, инстинктивным чувством отчаяния или банальной усталостью, подхватил нервно дрожавшую Джиллиан на руки. Словно маленького ребёнка, Бен укачивал её под свою равномерную поступь, кружил из комнаты в комнату, и, ни разу не сбившись с ритма, ровно ступал по стройным, чуть скрипевшим доскам. Его брожения длились часами. Джил точно не знала, но чувствовала, как плавно качалась в такт его шага, отчего мысли будто бы сами подстраивались под эту успокаивающую монотонность. И тогда, опустив голову на широкое, пахнувшее сигаретным дымом плечо, Джиллиан закрывала глаза. В себя она приходила в кровати, когда, очнувшись после короткого сна, ощущала пальцы, что нежно распутывали рыжие пряди. Да, наверняка от тяжести ноши у Бена болели руки, но он молчал и с тех самых пор упрямо вытаптывал в темноте спальни дорожки. Это был его ритуал.
Конечно, он отлучался в минуты, когда Джиллиан проваливалась в короткий сон или обморок, потому что, очнувшись, она не понимала, откуда взялась еда и чистые влажные полотенца. Но всегда, стоило открыть глаза, Бен был где-то поблизости. Чаще – сидел на полу рядом с кроватью, скрестив свои неимоверно длинные ноги, реже – листал очередной журнал или делал в ноутбуке пометки, пока думал, что она ещё спит.
Как-то раз, в одно из таких путешествий в поисках сна, Джил уже задремала, когда вдруг услышала шёпот. Скорее всего, Бен думал, что она уже спит. Однако, осторожно присев на кровать, он неожиданно сильно прижал к себе безвольную Джил, которую зачем-то всё укачивал на руках, и пробормотал в спутанные волосы:
– Я не знаю… Не знаю, мартышка, сможешь ли ты когда-нибудь меня за это простить. За то, что я тебя не услышал… не понял… заставил пройти через всё именно так. Ты пыталась сказать…
Бен неожиданно прервался и осторожно освободил одну руку, чтобы мягко очертить наверняка заострившиеся скулы на лице Джил. И сердце забилось чаще. Джиллиан понимала, что должна открыть глаза, обязана доказать – она не сердится, никогда бы не стала… Но в тепле объятий было слишком спокойно и слишком хорошо для тревог этого мира.
– Дерьмо! – неожиданно зло выругался Бен. – Нужно было сделать по-другому. Мне следовало быть внимательнее, заботливее, придумать что-то ещё… Но теперь уже поздно, да? Ты прошла через всё сама, моя маленькая, неугомонная обезьянка. Прости меня за это…
Он замолчал, прислушиваясь к ровному глубокому дыханию, а потом легко поцеловал её искусанные, потрескавшиеся губы. И после паузы длиной в одну жизнь Рид произнёс:
– Боже, Джил! Что же мы с собой сделали?..
В тот день или ночь, а может быть, утро Бен просидел ещё долго. Он раскачивался с Джиллиан на руках из стороны в сторону, иногда гладил по волосам, но с тех пор не позволил себе ни одного откровения. С профессиональным хладнокровием Рид теперь ревностно скрывал переживания или сомнения. Настойчивыми просьбами Бен едва ли не по расписанию скармливал Джил почему-то всегда жирную и сладкую пищу, а потом заставлял спать под свой уверенный шаг. И жар отступил, но вместо него пришла сухая равнина бездушия, в которой не было ни эмоций, ни желаний, ни мыслей. Только выгоревшее полотно вместо души.
Это произошло незаметно, но Бен почувствовал. Он резко распахнул шторы и впустил тусклый утренний свет. У Джиллиан не было сил даже моргнуть, словно температура и последствия ломки выжали последние крохи желания жить. Конечно, она слышала Бена, который пытался что-то сказать про восстановление функций в её хвором мозгу, но лишь отвернулась и равнодушно уставилась на одну из книжных стен. Оскорблённый подобным равнодушием Рид замолчал и вышел из комнаты. До Джил долетел шум воды в ванной, на что она не обратила внимания, а потом её тело неожиданно подняли и куда-то понесли. Господи! Ну что ещё ему надо?
В ванной комнате оказалось отвратительно светло, и Джиллиан заморгала, внезапно ощутив себя заблудившейся в дневном лесу совой. Наверное, именно поэтому она не сразу почувствовала, когда Бен начал расстёгивать пуговицы её пижамной кофты в дурацких скачущих единорогах. Кстати, как та вообще на ней очутилась? Однако, приподняв бровь, Джил с вялым интересом наблюдала за скрупулёзными движениями. Это было любопытно. Нет, если говорить честно, поведение Рида казалось слегка безнравственным. В теории. И в ответ на эту мысль мозг даже вяло колыхнулся, но тут же равнодушно успокоился, не желая ввязываться в поиски ненужных смыслов. Ему было всё равно.
Тем временем Бен стянул пропитанную недавней лихорадкой ткань, ни на секунду не задержался взглядом на почти обнажённом синюшно-бледном теле, а затем дёрнул вниз нелепые пижамные штаны. Всё с тем же спокойствием он снова подхватил Джиллиан на руки и опустил в уже набравшуюся ванну. Стало настолько тепло, что Джил блаженно смежила веки, не видя смысла держаться за бортик. Утонуть сейчас стало бы не меньшим счастьем.
– Даже не думай. – Бен верно угадал ход её мыслей. Он как раз осторожно протирал пенной мочалкой руку, где ещё недавно красовался катетер.
Джил чуть повернула голову и впервые за это время внимательно на него посмотрела, почти наяву ощутив, с каким скрежетом двигались в голове ржавые шестерёнки мыслей. Бен выглядел… хреново. Осунувшийся, заросший ужасной щетиной, с чёрными провалами синяков под потускневшей медью глаз, он стоял на коленях рядом с ванной. Его некогда смуглая кожа странно серела на фоне ворота белой и жутко мятой домашней футболки. Слегка опустив взгляд, Джиллиан посмотрела на видневшиеся из-под широких домашних штанин огромные босые ступни, и столь неловкое зрелище заставило нахмуриться. Она его не понимала.
– Какой сегодня день?
Долго молчавший голос прозвучал хрипло. Метнув на Джил быстрый взгляд, Бен поджал губы, подавил облегчённый вздох и нарочито равнодушно проговорил.
– Ты проспала День лояльности, но ещё успеваешь поправиться ко Дню памяти[3 - 1 мая. День, когда американцы выражают лояльность своей стране. На всех государственных зданиях вывешиваются флаги, в некоторых штатах проходят парады и церемонии. В этот день Президент США выпускает обязательную прокламацию празднования.Последняя неделя мая – день памяти погибших американских военнослужащих.].
Джиллиан медленно моргнула, словно тупая рыбёшка. Что? Мысль вяло втекла в разум и сразу застопорилась. Господи, неужели так сложно назвать число? Тряхнув головой, Джил почти физически ощутила, как больно думать. Но тут, видимо, заметив ничего не выражающий остекленевший взгляд, Бен всё же добавил: