Где-то на земле есть рай

– Терпеть не могу эти первоапрельские розыгрыши, – сварливо сказал капитан.

– Я тоже, – кивнула я. Впрочем, я действительно не люблю розыгрыши. Особенно мне не понравился сегодняшний, когда Лена, которая в отделении отвечает за оформление всяких бумажек, с порога сообщила мне, что мой напарник Пашка женился. В первое мгновение я ощутила досаду, но потом опомнилась: какое, в сущности, отношение это имеет ко мне? Паша – человек свободный, один раз уже разводился, и то, что сейчас происходит в его личной жизни, меня не касается.

… Или все-таки касается? Поди тут разберись!

– А мочки у него были вовсе не красные, – заметила я вслух, чтобы отогнать лишние мысли.

– Верно, – спокойно согласился Павел. – Но он-то этого не видел.

У каждой профессии есть свои маленькие и большие секреты. Наша профессия – выяснять, кто говорит правду, а кто лжет, и, так как правда у всех одна, а способов соврать – куда больше, приходится пускаться на разные хитрости, чтобы узнать истину. Это было еще мелкое ухищрение, можете мне поверить, и все равно оно меня восхитило. Впрочем, я тотчас же поспешила принять деловой вид:

– Паш…

– Ась?

– Там в коридоре женщина…

– Что за женщина?

Я замялась. По правде говоря, я даже толком не могла объяснить, что меня в этой женщине встревожило.

– Она сидит с самого утра. Когда я приехала на работу, она уже была там. Потом привезли Савину, приехал ее муж, а она так и сидела на прежнем месте. Сейчас я выходила за водой, а она все еще в коридоре.

Ласточкин нахмурился:

– Сумасшедшая?

Наверное, в каждом отделении встречаются такие не вполне здоровые граждане. Они приходят с совершенно бредовыми жалобами и просьбами, угрожают, умоляют, обвиняют нас бог весть в чем. Старушка требует найти кошку, которую два года назад переехала машина, пьяница клянчит деньги за несуществующие сведения чрезвычайной важности…

– На сумасшедшую она не похожа, – твердо ответила я на вопрос Паши.

– Опиши ее.

– Лет двадцать семь – тридцать, пепельная блондинка, роста среднего или невысокого – так как она сидит, точно сказать сложно. Хорошо одета: голубой костюм, сумочка и туфли того же цвета.

Ласточкин забарабанил пальцами по столу.

– Ну и из чего ты сделала вывод, что она не сумасшедшая?

– Из-за сумочки и туфель, – сухо ответила я. – Если женщина не разучилась подбирать их тон в тон, значит, с головой у нее все в порядке.

– Вставишь эту фразу в свой роман, – буркнул Павел. – Успех тебе обеспечен. – Он потер подбородок. – Значит, говоришь, с самого утра сидит? – Он вздохнул: – Какое вообще впечатление она на тебя произвела?

Я немного поразмыслила.

– По-моему, она специально готовилась к визиту к нам.

– Это ты опять по сумочке и туфлям определила? – осведомился мой напарник, и в его глазах мелькнул мефистофельский огонек.

– И по костюму, – сердито ответила я. – По-моему, она чем-то до смерти напугана, но в то же время боится идти к нам.

– Когда на всех углах кричат о злых продажных ментах, трудно ожидать другого поведения, – хмыкнул капитан, поднимаясь с места. – Ладно, пошли взглянем, что это за девушка в голубом. – Последние слова он произнес почти нараспев, и я с опозданием сообразила, что он имел в виду строку из стихотворения Сергея Есенина.

Незнакомка сидела на том же самом месте, на котором я видела ее и перед очной ставкой Савиных, и в последний раз, когда возвращалась с водой. Завидев нас, она вцепилась обеими руками в сумочку и предприняла попытку вжаться спиной в стену.

– Простите, вы кого-то ждете? – спросил Ласточкин.

Она побледнела, затем покраснела и судорожно сглотнула, после чего отрицательно покачала головой.

– Вы пришли по делу?

Не сводя с него глаз, она кивнула.

– Тогда вам лучше пройти в кабинет и объяснить, в чем оно состоит, – веско сказал мой напарник. – В том, чтобы сидеть тут, в коридоре, нет ничего хорошего. – Он сделал широкий жест, указывая на нашу дверь: – Прошу.

Кажется, ему все же удалось преодолеть настороженность незнакомки в голубом, потому что она несмело улыбнулась.

– Как вас зовут? – дружелюбно спросил Ласточкин.

– Лариса.

– Вот и прекрасно. Я капитан Ласточкин, а это Лиза, моя напарница. Сейчас мы с вами поговорим, и вы изложите нам, что вас тревожит.

* * *

И вот она сидит на все том же шатком стуле неопределенной модели, на котором незадолго до этого проливал безутешные слезы заказанный собственной супругой преподаватель. Паша всегда учил меня думать и действовать на опережение, и теперь, тайком рассматривая Ларису, я ломаю голову, в чем таком она может быть замешана. Вряд ли ее обокрали или у нее угнали машину – в таких случаях даже самый застенчивый человек поднимает крик очень быстро и уж, конечно, не высиживает по несколько часов в коридорах.

– Значит, вас зовут Лариса? А фамилия?

– Парамонова, – едва слышно произносит она.

– Замечательно.

Павел улыбается. Сейчас он мягкий, понимающий, обходительный. Само внимание. Сама вежливость. И только я, знающая его чуть лучше других, понимаю, что это всего лишь один из его обликов. Как маска, которую надевает актер, чтобы играть очередную роль. Он не торопит женщину в голубом, не подгоняет ее. Он ждет, когда же она сама наконец расскажет ему, что ее тревожит. Руки Ларисы нервно мнут ручку сумочки. Она – Лариса, разумеется, а не сумочка, – явно нервничает. Я впиваюсь глазами в ее лицо. Ну конечно же! Шантаж. Именно он лучше всего объясняет странное поведение Парамоновой, решимость и страх, что смешиваются на ее лице. Она хочет изобличить преступника, но боится последствий. Минуточку… а что, если дело вовсе не в шантаже? Что, если она стала свидетелем преступления? Такое тоже может быть, и все же меня не оставляет ощущение, что я что-то важное упустила. Она боится, но хочет нам рассказать – и в то же время глаза у нее умоляющие. Она опасается, что мы не поверим ей. Почему?

Ласточкин между тем мягко выспрашивает у посетительницы, что случилось в ее жизни, отчего она пришла в наше обшарпанное здание и несколько часов подряд как приклеенная просидела в коридоре. Пока Лариса отнекивается. Она хотела бы знать… так, пустячок… Неожиданно она решается:

– Дело в том, что я получаю странные письма…

Мое сердце совершает кульбит в груди. Ну конечно, шантаж! И что я там себе напридумывала?

– С угрозами? – спрашивает все понимающий Ласточкин. Лариса мнется:

– Н-нет… Я бы так не сказала.

– По почте или по Интернету?

– По почте.