Интересно, почему мне приснилась именно эта блондинка, которую я встретил у автомата? Да еще и в такой оригинальной роли…
Сон, это все сон. И что пациента хотят убить – это сон, и что шеф в этом замешан – тоже. Все хорошо. Никто меня не травил, не подставлял, и голову мне никто не простреливал. И вообще у меня все в порядке. И я не псих…
Я не псих…
Кофе готов. Я, в принципе, тоже. Пару глотков этого божественного нектара, и я человек – прямостоящий, прямоходящий и даже временами разумный. Вот так на примере одного глотка кофе можно проследить синтез двух теорий – эволюции и сотворения. А также убедиться в том, что я действительно быстро восстанавливаюсь.
Итак, я восстановился и эволюционировал в какое-то непонятное чудовище, которым, собственно, и являюсь. Вот и чудненько. Значит, кому-то сегодня опять повезет… Вот и посмотрим. Один взгляд в зеркало – просто чтобы убедиться, что толпящийся в коридоре народ не будет падать в обморок от моего вида, а то кардиология у нас не резиновая… Да нет, вроде все в порядке, ну так, на взгляд человека неискушенного… психиатрией. Ну и ладно. Выключаем музыку. Ваш выход, маэстро!
Джбэнь! Я с шумом распахнул двери своего кабинета. Народ привычно шарахнулся, как стая испуганных голубей, но тут же снова вернулся к своему мерному курлыканью. Надо будет спросить у шефа, что тут за столпотворение, а то вдруг у нас и правда эпидемия, а я не в курсе…
Белой чайкой подлетела ко мне какая-то медсестричка, хорошенькая-прехорошенькая!
– Алекс… – неужели и правда ко мне? Ну надо же!
– Я тоже тебя хочу, но давай попозже, у меня операция, – не сбавляя ходу, ответил я.
– Так я насчет операции! – захлопала она ресницами, не отставая от меня ни на шаг.
– Тебе она не нужна, ты и так красивая.
– Вам просили передать, что все готово, ждут только вас.
– Как трогательно! Как приятно, когда тебя ждут! Ну тогда придется туда идти, а то я уже в баню собрался, даже халат надел…
– Простите, я не понимаю…
– И это прекрасно!
Джбэнь! Я распахнул дверь операционной. Какое-то у меня сегодня нездоровое пристрастие к шумному распахиванию дверей. А что, по-моему, эффектно. Как во дворце. Длинные-длинные коридоры и двухстворчатые двери. И вот так идешь из зала в зал, и – джбэнь! джбэнь! джбэнь! – все двери распахиваешь… Круто. Всегда так мечтал сделать… Наверное, у меня комплекс Наполеона. Только чудно как-то он выражается. Надо будет Нику порадовать новым симптомом…
– Доброе утро, господа! – ослепительно улыбнулся я. – Простите за опоздание, я тут ненароком чуть было не окочурился намедни… А у вас как дела? – обратился я к пациенту.
Парень удивленно заморгал, прямо как та птичка-медсестричка в коридоре – ну надо же, я и представить себе не мог, что у них может быть что-то общее… Ну кроме детей, имущества и венерических заболеваний.
– Так, понятно, – кивнул я. – Опустим прелюдию, перейдем к сути.
– Подождите! – почему-то остановил меня он.
– Да жду я, жду, чего вы так орете, как будто я вас резать собираюсь? – я снял одну перчатку и коснулся его запястья, со стороны это выглядело, как будто я пальпирую его пульс.
Так, что тут произошло во время моего отсутствия? Ага, опухоль обозлилась, подросла – совсем чуть-чуть, но все-таки – и активировала метастазы. И почки скоро откажут. Великая депрессия продолжается, народ безмолвствует, узурпатор сходит с ума и бесчинствует. Это плохо. Но поправимо. Это хорошо.
Я с трудом отнял руку, сделал глубокий вдох. Закрыл глаза. Рука скользнула в карман за таблетками, я открыл пузырек, но в последнюю секунду передумал – черт знает, как они на меня подействуют со всеми этими капельницами! Перед операцией лучше не рисковать. Попробую «вынырнуть» без них.
Можно и не «выныривать», но… Глубокое погружение хорошо, когда нужно выявить проблему. Когда нужно войти в мир тела пациента и понять, чем живет каждый его орган, каждая клетка. Но чтобы устранить неполадку, погружение не нужно. Это лучше делать извне. Такое состояние, в отличие от погружения, то есть полного отстранения от внешнего мира, я называю дрейфом. Это когда так же видишь чужое тело насквозь, видишь все проблемные участки, но сам при этом остаешься снаружи. То есть, живешь обычной жизнью с той лишь разницей, что на тебе как будто рентгеновские очки. Ну не совсем рентгеновские, но типа того. Чаще всего, прикасаясь к человеку, я сразу впадаю в режим дрейфа, автоматически. В этом режиме я вижу так только того, кого касаюсь, а вот если сразу ухожу в погружение, то потом какое-то время вижу так всех. И еще из погружения трудно вынырнуть. А это риск. Если пациент умрет, а я вынырнуть не успею – впаду в кому. По молодости-неопытности такое было…
– Алекс, ты здесь?
О, я слышу голос Грэма! Отлично! Значит, я «вынырнул». Можно открывать глаза. Кто-то протянул стакан воды. Я взял, выпил, вернул обратно, даже поблагодарил на радостях.
– В раковину окунуть? – любезно предложил Грэм.
– Не, не надо, – просипел я, потом откашлялся и заговорил уже практически человеческим голосом, – я сегодня уже наплавался, спасибо.
– Доктор, а что-то не так? – забеспокоился пациент.
– Да бог с вами, что тут может быть не так! – хмыкнул я. – От вас же просто так все врачи отказались… Для смеха… А так у вас все в порядке… Потому вы и здесь. У нас вообще особенная хирургия, мы режем исключительно здоровых людей.
– Да нет, простите, я не то имел в виду… – смутился пациент. – Я понимаю, что я болен…
– Это радует, – кивнул я. Все возмущенно на меня уставились, и мне пришлось уточнить, – в смысле, радует не то, что вы больны, а то, что вы это осознаете. Это говорит о вашей вменяемости, что исключает много неприятных симптомов. Что вы так смотрите, ваша болезнь далеко не самая паскудная, бывает намного хуже.
– Это радует, – в тон мне хмыкнул он. – В смысле, радует не то, что бывает много паскудных болезней, а то, что все они не у меня.
Я прищурился. А чувак молодчина.
– Вы все сказали? – уточнил я. – Мне очень приятно с вами поболтать, но прямо сейчас я занят – надо одного разговорчивого типа спасать. Не возражаете?
– Нисколько, – вздохнул он. – Я просто хотел спросить… У вас все в порядке, доктор?
– А, вы вон о чем! – я искренне удивился. – Да, спасибо, все отлично, а почему вас это тревожит?
– Ну как вам сказать…
– Никак не говорите. Но если хотите денег дать – давайте, мне сразу же станет лучше.
– Просто у вас вид бледный…
– Ой кто бы говорил! Да ладно, спасибо за заботу, все хорошо. Это я просто вида крови боюсь. Пара капель – и я в глубокой отключке. Я ответил на ваш вопрос? Теперь можно я поработаю?
– Да, разумеется… Но вы…
– Прекрасно. Теперь усыпите его и приготовьте скальпель, зажим и…
– Зачем?
– О боже, я начинаю завидовать тем, кто работает в морге, – простонал я. – Там тихо и никто не спорит. Усыпить вас, чтоб вы не болтали, а зажим – мне для ушей, чтоб я не слышал, как вы будете орать, когда я вас резать буду, а наркоз не подействует!
– Не беспокойтесь, это он так шутит, – пояснил какой-то женский голос из команды. – У нас даже примета есть, если Алекс улыбается – значит, сегодня никто не умрет.
– Очаровательно. Ставки на мою улыбку не делали? Давайте меня в китайскую тюрьму отправим, к смертникам, вот и посмотрим, как это работать будет!
– Алекс, не обижайтесь, – вкрадчиво промурлыкал женский голос, – просто мы уже давно с вами работаем и успели изучить, что если вы улыбаетесь…
– Так, все, хватит! Я вам что, Мона Лиза, мою улыбку изучать? У нас тут не Лувр, а операционная. Так что прекратили трындеть и слушаем меня внимательно…
Я начал раздавать всем указания, стараясь не смотреть на кивающие в такт моим словам анатомические пособия. А потом Ника удивляется, почему я не помню имен тех людей, с которыми работаю… Да я в лицо-то их не помню! Ну, то есть, я их очень хорошо помню и различаю, но… по другим признакам. Именно потому, что чаще всего я их вижу без лица…